— Я в него не полезу, — сказал Мирон резче, чем собирался, — дай помереть спокойно.
— Да что с тобой такое?
Мирон оперся ладонями о колени, силясь вдохнуть.
— Может, ты видел или слышал чего-нибудь? Мир, подумай, а. Дом обыскали, кроме залежей бесячьего дерьма и черного сала, ничего интересного. Твой телефон, кстати, держи, возвращаю. У Роберта в квартире сейчас работают. Его свиньей задавило… насмерть.
— Да бесов они подсаживали. Там по телику инструкция была, как подсадить беса в транспорте или на улице. И какой-то хренозепам принять, чтобы очиститься. Мне его потом насильно в рот засунули, я чуть кони не двинул.
— То, что они называли лекарством, было… — Этери внимательно на него посмотрела и не стала продолжать. — Подсадить бесов — это уже понятнее. Да, — шепотом рявкнула она в ответ на звонок. — О. Ого-о. Спасибо, Паш.
— Он не человек, — вмешалась Амелия. У нее дрожали руки. — Его нужно вернуть откуда взяли, он был там заперт, а вы его освободили. Это он угощал людей сальцем. Это он хозяин.
Афоня снова захихикал. Этери и Мирон подскочили одновременно, но там, где он был, осталась пустота, только смех висел в метре над полом и не прекращался.
— У Роберта нашли списки. Там тысячи имен.
— Ждите новую свиноферму, — прошипела Амелия, — у себя под носом.
И сгинула в Чертолье, не сходя с места.
На груди сидело-ворочалось. Может, и ему подсадили? Нечем дышать. Только идей величия не появилось, а идеи ничтожности были и раньше. Туберкулез развивается в открытой и закрытой формах. Кровохарканье — это какая? Кто-нибудь открыл бы окно… Саша десять лет разлагался, а он справился за неделю. Легкие будто обрезали, оставив процентов десять — туда заходил воздух. А дальше камень, ничего. Бракованная магия. Всегда получается больше, чем просишь…
— Бедный Мирочка.
Он разлепил веки и увидел Марту. Уснул почему-то в Белом вигваме… Сверху моргали огоньки гирлянд.
— Ты не умрешь. Мы с тобой долго будем вместе, и ты будешь всему меня учить.
Рядом с Мартой появилась Алиса. Она держала за ручку чемодан.
— Я уезжаю. Спустишься?
Мирон приподнялся на локте и покачал головой.
— Ты горишь. Вызови врача, ладно? Или попроси Этери.
— В Турцию? С Даней? — припомнил он нужные слова.
— С родителями на Байкал, после сессии, — улыбнулась Алиса. — От Турции я отказалась. Не понимаю, что со мной. Но я обязательно разберусь и приеду к тебе после. Недели через две, ладно?
— Ладно, — сказал Мирон. Двух недель у него не было.
— Береги себя.
Провожать Алису вызвалась Марта. Мирон перевалился на бок, встал на четвереньки и подполз к подоконнику. Подтянулся, дернул ручку и прислонился к оконной раме, мелко и часто дыша. На другой стороне улицы Машкова спиной к дому-яйцу стоял мужик с колобком из папье-маше, надетым на руку. Словно ощутив взгляд Мирона лопатками, мужик воровато оглянулся, сунул в карман маркер и сбежал за ограду. На стене в том месте, которое он только что загораживал, остались крупные красные буквы: «Жил-был никто. Умер. Удивил ничем».
А вот вышла Алиса. Покатила к метро чемодан. Выцарапав из заднего кармана телефон, Мирон набрал маму.
Дождь, что ли, собирается?
— Мира! Ты как? В гости ждать?
— Мам, у меня это… — Хорошо бы дождь. — Ковид, в общем, подтвержденный.
— Мне приехать? Чувствуешь себя как?
— Нормально. — Он взял паузу, чтобы отдышаться. — Только я тут не один: у приятеля, за квартирой которого я присматриваю, сестра из летнего лагеря вернулась, ей десять лет. Боюсь заразить. Можно она у вас недельку поживет?
— Сестра?.. — Мама растерялась. Было слышно, как она обсуждает это с папой. — А сам-то он скоро будет? Родители у них есть? Я бы лучше тебя забрала.
— Я в порядке, мам. Скоро. Это на неделю всего. С Мартой легко, я деньги переведу.
— Не нужно никакие деньги переводить… Давай я приеду, и мы все решим.
— Давай.
Крошечными шагами подтаскивая себя к лифту, Мирон подумал, что вот именно так и двигался Саша. В лифтовом зеркале отразилось незнакомое лицо.
Он спустился в столовую. Уходя, Алиса оставила идеальный порядок. На столе — еще теплый чайник, готовые пирожки из «Магнолии», пустой стаканчик из-под йогурта. В вольере такая же чистота, даже носовой платок аккуратно висел на бортике таза. Фраппе в енотьем обличье дремала в гамачке, оттуда свисал ее полосатый хвост. Мирон бухнулся на диван и сказал:
— Поедешь ко мне домой вместе с Мартой. Мне так будет спокойнее.
Думал, захочет поспорить, но она не стала. Зацокала коготками и улеглась на коленях приятным теплом. Марта с грохотом сбежала по лестнице со второго этажа и прилипла к его плечу, обхватив руками руку.
— Собирайся. Поживешь пока в Видном. С моими родителями.
И она не сопротивлялась тоже.
— Ладно.
Мирон опустил голову на спинку дивана и уставился в потолок.
— Там дом большой. Половина дома наша, а другая — Алисы. Есть палисадник с качелями. Мангал. Ты как будто в городе и за городом одновременно. Школа рядом, можно ходить в кино или гулять вокруг пруда. Подружишься с кем-нибудь, там много ребят твоего возраста. У меня своя комната. Игровой комп… Фраппе вон с тобой будет, все покажет.
— А ты?..
— Я, ну… Ладно, собирайся иди.
Марта неохотно выпустила его руку и побрела к двери. У самого порога обернулась, отрезала:
— Я знаю, что моя мама не в командировке.
Замечательно. Одним сложным разговором меньше.
Когда приехала мама, встречать ее тоже пришлось Марте. Мирон потратил это время на то, чтобы сесть прямо и принять, насколько это возможно, бодрый вид. От маминого голоса и невозможности вернуться домой забирала тоска. Когда мама заглянула в столовую, немного дома оказалось здесь вместе с ней.
— На всякий случай близко не подходи, — попросил Мирон, и она не стала. Но осматривала его, а не дом, как он надеялся.
— Ты волосы остриг?
— Ага. К осени отрастут.
— Бледный совсем… Врач что сказал?
— Таблетки выдали. Больше ничего такого. Что вы решили насчет Марты?
— Да… Пусть побудет у нас, главное — чтобы твой приятель был в курсе.
— Он знает.
— А его родители… — Тут уже она перестала скрывать явно возникшее ощущение классовой розни. — Они вообще кто?
— Да не знаю, за границей живут. Можешь подняться наверх, посмотреть. Тут есть лифт.
— Спасибо, я уже заметила. Фраппе тоже нам в подарок? Это что, все твои вещи?..
Богатенькая наследница Марта стояла перед ней с рюкзачком, с которым приехала сюда, и пакетом того немногого, что купила Алиса: несколько смен белья и пара футболок.
— Они у меня просто не здесь, — выкрутилась Марта.
— Я переведу деньги, — сказал Мирон умоляюще. — То есть ее брат переведет мне, а я — тебе.
Совсем забрехался. Надеялся только, что Марта ничего не ляпнет, но она помалкивала.
— Ладно, Мир. Вечером позвоню. И ты звони! И врача платного вызови, пусть кислород в крови измерят и… Может, тебе в больницу лечь?
— Может, может… — пробормотал он и лег прямо здесь: сполз по кожаной спинке дивана и уткнулся лицом в подушку. К счастью, дверь за ними уже захлопнулась.
Наконец-то один. Безумно хотелось уснуть, но не получалось — так и лежал, глядя в угол между стеной и полом, пока за окном темнело. Подушка под щекой промокла, не хотелось ни есть, ни пить, а только дышать, но если нельзя дышать, то хотя бы уснуть, чтобы всего этого не чувствовать. Встал он всего однажды: кто-то настойчиво терзал домофон минут пятнадцать, не меньше, и еще столько же, пока он тащился до двери. Снова тот же вопрос:
— Здесь живет новый колдун?
— Он умер, — сказал Мирон и медленно двинулся в обратный путь до дивана.
Обнаружил, что уснул, только когда зазвонил телефон. А казалось, что так и таращился в стену.
— Да, мам. Разбудила, ага.
— Прости, милый. Лечишься? Слушай, мы с Мартой ходили гулять в Центральный парк, на аттракционы. Она очень интеллигентный ребенок! И так много читает… Ну вот в парке была старушка одна, попросила сумку до остановки помочь донести. Мы с папой от земли оторвать не смогли, а Марта одной левой!.. Мы, конечно, запретили, но ее бы в секцию отдать, говорит, нигде не занималась.
Мирон сглотнул сухим горлом.
— Мам, отдай ее в секцию.
— Я? Да при чем тут я? Ты приятелю своему скажи, что сестра у него, может, будущая чемпионка.
— У Марты никого нет. Я наврал. Ее мама умерла, отца нет, нашлись какие-то троюродные, мы с ними связывались — там все сами родительских прав лишены. Марту заберут в детский дом. Ей просто повезло: опека про нее еще не знает.
Мама молчала долго, а когда заговорила, Мирон понял, что она близка к тому, чтобы заплакать.
— Вот эту Марту — в детский дом? Но ей нельзя в детский дом, ее же там…
— Успокойся. Я не буду тебя уговаривать. И сам сделать ничего не могу. Но у меня есть знакомые, которые подготовят документы, если что, и помогут с процессом.
— Что «если что»? Это выбор без выбора, Мира.
— Я понимаю.
— Понимаешь… Лечи свой ковид и приезжай к семье.
«Мои забирают Марту, помоги с доками», — скинул он Этери и мгновенно задремал.
«ХОРОШО-О!» — грохотнуло так, что в окнах дома-яйца задребезжали стекла.
Мирон поджал к груди ноги и прикрыл голову — казалось, с потолка сейчас попадают обломки штукатурки. Глянув в щелку между пальцами, он обнаружил колышущиеся дубовые листья.
— Здравствуй, Кум-Сват.
— И тебе здорово, новый колдун! Выполнил я твою работу. Умаялся.
Банник ухнул мокрой задницей на диван так, что Мирона подкинуло.
— А ты, никак, помирать собрался?
— Собрался, Кум-Сват. Ночь не переживу.
— Ты погоди помирать-то, колдун. Кто мне работу давать будет? Что ж ты колдовал-то без зарока, да еще и бесячье дерьмо жрал. Ща, колдун… погоди… помирать…
Мирон хотел сказать, что не жрал, но почувствовал, как его сжали в охапку огромные руки, — и вот уже под ним не диван в столовой, а деревянные доски, и вокруг кромешная тьма с запахом донника.