Велена улыбнулась. Боги как раз вовремя послали ей этого страхолюдного чародея с севера, который научит ее, что делать. А не захочет – так она справится и сама.
– Ведун, ведун! Проснись!
Нойду выдернули из липкого, муторного сна, в котором он блуждал по незнакомым чащобам, пытаясь выбраться, да все тщетно. Нойда распахнул глаза и увидел Радко, который изо всех сил тряс его за плечи. Лицо его было залито слезами.
– Помоги! – выкрикнул он, захлёбываясь. – Ивушка моя помирает!
Когда они выбежали к избушке без окон, Радко первым бросился внутрь и упал на колени у лежанки, где вытянулось худое женское тело. Оадзь лежала, застыв лицом, как мертвая, накрывшись мокрой сетью. Радко, увидев ее остановившийся взгляд, ахнул, прижал ладонь ко рту…
– Жива она, – буркнул нойда. – Отодвинься, не мешай… Да не трогай ее! Ей сейчас твоя рука – что железо калёное…
Он осторожно смотал сеть. Плечи, спина, грудь жены-лягушки были изуродованы кровавыми полосами ожогов. Оадзь, с ее почти неуловимым дыханием, в самом деле можно было принять за мертвую. Однако нойда понимал – оадзь просто ушла от боли внутрь себя, так же, как лягушки зимой засыпают, вмерзая в лед. «Вот льда бы хорошо сейчас, – подумал он. – Ну ничего, обойдемся тем, что есть…»
– Иди, набери побольше ила, – приказал нойда. – А если глины накопаешь, так совсем хорошо.
Радко, все время оглядываясь на любимую, поспешил к озеру. Нойда задумчиво огляделся. Будь Ивушка человеком, он сейчас спел бы заговор на золу и пепел, а затем посыпал заговоренной золой ее раны – «жар к жару, огонь к огню». Но ничего оадзь не боялась так сильно, как пламени.
Нойда вдруг усмехнулся. «До чего докатился, добрый помощник! – попенял он сам себе. – Лечишь шеву, болотную кровопийцу!»
Вернулся Радко, притащив целую кадушку вонючей мокрой тины.
– То, что надо! – одобрил нойда. – А теперь выйди. Буду лечить ее, духов звать. Тебе рядом быть нельзя…
Когда Радко притворил за собой дверь, нойда сперва густо намазал обожженную кожу Ивушки тиной. Взял в руки бубен и долго сидел в тишине и темноте, мысленно перебирая знакомых ему духов и богов, прикидывая, к кому обратиться за помощью. Он же привык звать их с прямо противоположным намерением – уничтожить нечисть, а не исцелить ее…
– Вирка, мать леса, услышь меня, – запел он наконец, негромко ударяя в бубен. – Мать трав и деревьев, мать птиц и зверей, мать рыб и лягушек…Ты, что жалеет и милует, растит и лелеет, утешает и исцеляет…
Когда смолк бубен и Радко заглянул внутрь, нойда сидел с закрытыми глазами рядом с ложем, положив бубен на колени.
– Ей полегчало, – сказал он, открыв глаза. – Она заснула и будет теперь спать долго. Смазывай ей тиной ожоги до полнолуния…
Радко мялся в дверях, словно что-то хотел сказать, но опасался. Нойда вздохнул.
– Где лягушачья шкура?
– А не отнимешь? – с подозрением спросил Радко. – Шкура оборотня вещь такая, за нее ведун удавится… И сам кого хочешь удавит…
– Не отниму, – устало сказал нойда. – Хотел бы отнять – мы бы не так с тобой разговаривали. Ну, где она?
– Вон там, под сетями, – Радко указал на зловонную кучу в темном углу. – Что мне делать со шкурой, ведун? Ивушка ее пуще глаз бережет.
– Ну еще бы! Ничего не делай пока. Сейчас лягушке оборачиваться нельзя, не то ожоги под кожу уйдут, только хуже станет. Пусть шкурка там лежит, сети только не забывай водой поливать. Как пройдет полнолуние, но не раньше, достань шкуру и укрой Ивушку. Она обернется и уйдет в болото. И пусть там сидит подольше, пока раны не заживут…
Мужчины вышли из избушки на берег. Радко уныло глядел на лесное озеро.
– Отстал бы ты от нее! – не удержавшись, посоветовал нойда. – Возвращайся в деревню, там твоя родня, твоя жизнь…
Радко вздохнул.
– Да как же я от нее отстану, если люблю?! Одна она у меня отдушина…
Нойда поглядел на рыбака с бесконечной досадой. И печалью.
– Помнишь я тебя спросил, где детки Ивушки? А они вон там, – он махнул рукой в сторону зарослей камыша. – На дне, ночи ждут. Как взойдет луна, выйдут матушку проведать. А заодно кровушки горячей испить…
Радко лишь прищурился и ничего не ответил.
– Так ты знал? – догадался изумленный нойда. – Знал – и кормил их кровью?!
– Да сколько они там выпьют? Это ж дети! Детки моей Ивушки! Мне разве жалко?
– Знаешь что? Беги отсюда, пока не поздно. Спасай свою жизнь!
– При чем тут моя-то жизнь? – отмахнулся Радко. – А уйти… ну куда я уйду? Не могу я без Ивушки… И Велена мне тоже дорога. Хоть бранит меня, а все ж не чужая… Одного я на свете хочу – чтоб та и другая счастлива была! Знаешь, ведун, думается мне часто – вот бы нам всем вместе жить! К чему им ссориться – они ведь обе меня так любят!
Нойда случайно взглянул в сторону леса и вдруг увидел Велену. Она, видимо, только что пришла – выглядывала из-за дерева, внимательно слушая жалобы мужа. Нойда подумал – повезло Радко, что он сейчас не видит ее лица.
Заметив, что ведун ее видит, Велена решила не прятаться и вышла на берег.
– Ты?! – вскинулся Радко.
На его лице отразился мгновенный испуг – должно быть, ждал, что жена накинется на него с бранью. Но Велена протянула руки и обняла его так нежно, что у Радко снова слезы хлынули из глаз.
– Милый, да на тебе лица нет, – приговаривала она. – Совсем бледный! Пошли домой… Здесь сыро, холодно, лихоманка схватит, а я печку натопила, щей наварила…
– Пошли, пошли домой… – бормотал Радко, дрожа как в лихорадке.
– Кисельку тебе горяченького дам, отвара брусничного…
Когда супруги, обнимая друг друга за плечи, скрылись в лесу, нойда лишь хмыкнул. И подумал, что ему тоже пора уходить из этих неприветливых мест. Оадзь не пропадет – даже если Радко не прибежит к ней вечером, так придут из озера детки… У Радко дела плохи, не надо быть шаманом, чтобы предсказать его судьбу. Но как спасать человека, который не желает быть спасенным?
«Будто где-то трещина, и жизнь в нее утекает… Здешний мир надломился, – размышлял нойда. – Вот поэтому меня и тянет уйти! Кого угодно прочь потянет. И лесовики-словене скоро деревню свою бросят и уйдут – а не бросят, им же хуже. Люди уходят – нечисть занимает их место… И оадзь тут ни при чем… Что-то ее сдернуло из родных мест и сюда привело…»
Нойда поглядел на распахнутую дверь избушки, где крепко спала исцеленная его пением женщина-лягушка.
«Да она тут, похоже, такая же жертва, как и Радко!» – подумал он.
Как ни хотелось саами поскорее уйти прочь от озера, – он не забыл, кто в нем прячется, – вначале следовало сделать кое-что очень важное, и час был самый подходящий. Нойда нашел ровное сухое место, уселся там, расстелил перед собой четырехугольный кусок кожи, хранимый нарочно для гаданий, и высыпал на него малые сейды – пестрые окатанные голыши. Сейчас их у него было пятнадцать. В разное время бывало больше и меньше. Малые сейды были живыми, порой они болели и умирали, порой вредничали, уставали, даже иногда обижались… В отличие от духов-сайво, которых нойда заклинал и подчинял себе их истинными именами, воля малых сейдов оставалась свободной. Какое гадание, если камни будут говорить лишь угодное шаману?
Нойда окинул взглядом камни, убрал из кучки один треснувший, отложил в сторону. Собрал остальные в горсть, прижал ко лбу и несколько мгновений сидел так, покачиваясь и шепотом обращаясь к обитавшим в камнях духам. Потом высыпал на квадратный лоскут, распределил на три кучки – каждая соответствовала одному из миров, – и стал наблюдать. Спустя некоторое время камни зашевелились, начали расползаться по лоскуту.
Когда они остановились, нойда нахмурился. Расклад был темен. В одном лишь догадки нойды подтвердились – тут в самом деле шла охота. Но кто охотился, и на кого? На Радко? Он уже и так пойман… На оадзь? Нойда ухмыльнулся, вспомнив Велену и ее рысий взгляд из-за дерева. Да уж, не повезло бедной шеве нарваться на такую соперницу. Маленькая словенка за мужа сама кому угодно горло перегрызет… На самого нойду? На миг он задумался – а не заманили ли его сюда? Вся эта скверная история с мужчиной, женщиной и оадзью – каждый желает своего, каждый просит его о помощи…
– Велена, – пробормотал нойда, наконец сообразив, на кого изо всех сил намекают сейды.
«Охота идет на Велену!»
Нойда провел рукой по вспотевшему лбу и свернул лоскут, смешивая расклад и заканчивая гадание. Камни дали ясный ответ, – но дело только запуталось. При чем тут Велена, кому она вообще нужна? Кто на нее охотится? Зачем?
Глубокой ночью Радко не спал. Он стоял у изгороди общинного выгона, глядя в темноту, прижимая руку к груди. Ужасная тревога одолевала его, лишая душевных и телесных сил. «Ивушка, – шептал он, – как ты там, родная?» Он представлял, как она страдает от ожогов, и сам будто ощущал их. Но худшую боль ему причиняла разлука. Перелезть бы через изгородь, (—) и туда, в сырой лесной мрак, к ней… Но Велена…
Вдруг среди шелестящей невидимой травы, в десятке шагов, в темноте загорелись два бледных глаза.
– Чур меня, – пробормотал Радко, шарахаясь.
Из травы поднялась невысокая тень и бесшумно приблизилась к изгороди. Радко пригляделся и с радостным возгласом кинулся к ней, распахивая объятия.
– Пусти, больно! – вскрикнула оадзь. – Руки дай…
Они стояли, держась за руки, разделенные изгородью, и глядели друг на друга так, словно не виделись годы.
– Ты зачем… как же… Милая, ты совсем холодная…
– Как же я могу там одна под сетями лежать, когда ты здесь с женой милуешься? – резко ответила оадзь, бросив полный злобы взгляд в сторону деревни.
– Милуюсь? – горько усмехнулся Радко. – Да какое там! Еще до двора не дошли, она давай меня грызть – ни за что, ни про что! Разве я ей что плохое делал? Разве слово хоть раз ей злое сказал?! Вот, в груди теперь из-за нее ноет…
– Бедный мой! – оадзь сжала его руки. – Так ты ушел от нее? Ко мне спешил?