снял крышку. Внутри лежали необычные, похожие на рыбий плавник гусли.
– А, так ты сам певец! – догадалась наконец Славуша. – Тут скоморохи проходили, ты не от них отбился?
Она сразу заулыбалась, а то уже понемногу начала беспокоиться. Вяйно, конечно, выглядел вполне безобидным парнем, но странных гостей везде опасаются…
– Я не скоморох, – строго уточнил тот. – Рунопевец.
Слово было незнакомое. Славуша благодушно кивнула. Рунопевец так рунопевец!
– Ну, идем!
Они прошли наверх по широкой дороге от ворот, к подворьям именитых горожан, и вскоре приблизились к резным красивым воротам. Те были распахнуты настежь. Во дворе перед крыльцом толпились вооруженные люди. Они оживленно разговаривали, окружив богато одетого светловолосого юношу, собиравшегося сесть на коня.
– А вот и двор Велько! – указала в сторону Славуша. – Уж не он ли там куда-то собирается? Они с братом вечно в разъездах, дома не застанешь! Беги скорее, пока опять не уехал!
– Спасибо, добрая Славуша, – степенно ответил маленький рунопевец.
Но его взгляд уже был прикован к великому гусляру.
Нежата собирался уже вскочить на коня, когда вдруг увидел невысокого человечка в красно-синей рубахе, входящего в ворота. На вошедшего немедленно уставились все во дворе, так непривычно он выглядел. Нежата же испытал лишь досаду от новой задержки. Он вернулся в Новый город лишь вчера, однако времени даром не терял. Едва переодевшись, поехал к посаднику. Несмотря на все напасти, которые мешали строительству острога на Кукушкином острове – важном месте в низовьях Узервы, – крепость он все-таки достроил. Пришлось припугнуть местных жителей, а потом изрядно обобрать их, но дело было сделано. Теперь успех надо было развивать. Пусть отношения с карелами подпорчены, Нежата отступать не собирался. Нужно просто побольше серебра. И людей. И новая ладья, а лучше две. Плыть дальше, осваивать Узерву…
Странный человечек подошел и поклонился. Он оказался мальчишкой – чудином, важным не по годам. Нежата сразу нахмурился при виде белобрысой головы. Карелов он невзлюбил после скверной истории с летучим камнем, а лопарей так вовсе возненавидел. Блеклые голубые глаза незваного гостя и девчоночье лицо сразу напомнили Нежате проклятого нойду.
– Чей ты? – спросил он холодно. – Кто прислал?
Мальчишка выпрямился и впился в новгородца острым взглядом, словно пытаясь что-то прочесть на его лице.
– Люди зовут меня Вяйно, сыном Ильман-Импи, – сказал он. – Я проделал долгий путь, чтобы встретиться с тобой, мудрый Вельхо. Я преодолел скалы, лес и море. Мне сказали, нет на свете такого гусляра, как ты…
– Он сказал «Велько»? – хмыкнул стоящий рядом с Нежатой воин. – Да ты, парень, знаешь ли, с кем…
– Помолчи-ка, – Нежата повернулся к мальчику. – От кого наслышан о Велько?
– В наших краях есть те, кто однажды слышал твою игру, и больше не могут забыть ее, – уклончиво ответил Вяйно. – Мне сказали, звон твоих струн отзывается в трех мирах. Солнце выходит из туч, повинуясь движению твоих пальцев, цветы расцветают, звери прибегают послушать…
Вокруг послышались смешки. Нежата поднял руку, призывая к тишине.
– Предположим. И зачем тебе Велько?
Вместо ответа Вяйно вытащил гусли.
– Я тоже немного играю, – сказал он. – Конечно, совсем не так, как ты! Рос я в лесу у болота, учился у кукушки… Если дозволишь, я бы хотел сыграть и показать, что умею. И, если удостоишь, давно мечтаю услышать твое пение…
Нежата прищурился.
– Что за нелепица у тебя в руках? Ты на таких гуслях играть собрался?
– Это кантеле, – мальчик бережно провел рукой по гладкому боку. – Росла в нашем лесу березка, что прежде девушкой была. Девица умерла, да голос ее остался…
– Ну, играй.
– Здесь? – растерянно оглянулся Вяйно.
– Да.
Взгляд Вяйно заметался. Не так он представлял себе «беседу» гусляров. Не среди истоптанного двора, полного случайных людей, которые глазеют на него, не стесняясь обсуждать его во весь голос… Но может, Вельхо испытывает его?
Вяйно начал подкручивать колки и перебирать струны, настраивая кантеле.
– Долго ты там? Мне целый день стоять ждать?
Мальчик вздохнул и пробежал пальцами по струнам. «Тебе не сбить меня!» И вот полилась переливчатая песня, похожая на тень звука, на эхо над водой…
– Мать-земля моя родная,
Сорсы-утки дар бесценный!
Ты, обильная лесами,
Что тебя корнями держат,
На ветвях качают звёзды!
Пел всегда тебе я славу,
Пел я тихо, безыскусно —
Просто лучше не умею.
Но услышь! К тебе взываю,
Котиранта, онни-маа!
– Ничего не слышу! – заявил Нежата.
Вокруг грянул смех. Вяйно опустил гусли. Светлые глаза будто погасли.
– Это струны из девичьих кос, они поют тихо. Они не кричат, а шепчут…
– Вот что, парень, – нетерпеливо ответил Нежата. – Мне тут стоять недосуг. Для начала заведи себе что-то годное вместо этого писклявого корытца, а потом уж приходи. У нас тут в посаде есть умелец, такие звонкие гусли делает, что на холме застольную грянешь – у мерян через реку слыхать. Вот это, я понимаю, гусли! А на твоих только в лесу змеям играть… Для торга и гридницы они не годятся. Прав я, ребята?
– Прав! – нестройным хором поддержали его товарищи.
– Я бы и твою игру послушал, мудрый Вельхо, – тихо сказал Вяйно.
– Мне для тебя играть, малец? – развеселился Нежата. – Вот сейчас все брошу, побегу за гуслями! Ступай-ка прочь, пока самоделку твою не поломали!
Он вскочил на коня, ударил его в бока пятками. Вяйно едва успел посторониться, чтобы не снесли с ног. Кто-то небрежно выпихнул его на улицу, и ворота закрылись.
Глаза Вяйно стали темными, словно небо перед грозой. Он убрал кантеле и медленно направился к городским воротам.
К закату мальчик ушел очень далеко, не зная куда. Ноги сами несли его, глаза не видели пути. Наконец он забрел на высокий берег Волхова, откуда был видел весь Новый город и раскинувшиеся вокруг зеленые дали. Устроившись там, он долго сидел, глядя, как пламенеющие облака затягивают небо, а их отражения медленно гаснут в водах реки. Проводив солнце, Вяйно наконец почувствовал, что детская обида отступила. И вот тогда в нем начал пробуждаться медленный, тяжкий гнев.
«Ладно же, мудрый Вельхо… Значит, струны у меня тихие, только змеям играть?! Ты меня еще услышишь! А потом и сам сыграешь, никуда не денешься… И вот тут мы увидим, кто чего стоит…»
Густо застроенный Словенский холм, опоясанный крепостной стеной, показался вдруг Вяйно темным горбом, уродующим берег Волхова. По другую сторону реки расплывалось темное бесформенное пятно селения мерян. Теперь Вяйно точно знал, чем именно ему не понравилось это место. Шумный, грязный город – как и злой, надменный Вельхо с его пустой славой, – оскверняли собой мир.
Это следовало исправить.
Вяйно снова достал кантеле, положил его на колени, собрался с мыслями, решая, с чего начать очищение.
И над рекой поплыли размеренные звуки первой руны…
Около полуночи над Волховом поднялся сильный ветер. Он дул с севера, нагоняя низкие дождевые тучи. В небе глухо грохотало и посверкивало. Вскоре пошел теплый дождь. Те, кто по разным причинам оказался ночью на улице, говорили потом, что домой идти не хотелось, наоборот, тянуло остаться под этим дождем. Велько – он ездил с материным поручением и возвращался в город уже в темноте – запомнил ту ночь как одну из самых таинственных в своей жизни. Он ехал верхом темным берегом Волхова, скинув шапку и подставив лицо падающим с неба каплям, и ему казалось, что дождь проходил через кожу насквозь, а синие молнии в тучах вспыхивали нарочно для него – вот только божье послание никак не прочесть…
Всю ночь громыхала гроза и лил дождь. А утром обнаружилось пугающее и непонятное. Волхов изменил течение, повернул в обратную сторону. Не было наверно ни единого новгородца, кто с утра не сбегал бы к реке, чтобы своими глазами увидеть великое чудо. Все волновались, подспудно ожидая страшного. Но полноводная река текла себе в берегах, только вот совсем не туда, куда ей следовало…
А дождь все моросил, пусть не так сильно, как ночью, но не прекращаясь. Вскоре жители Нового города, уже было успокоившиеся, начали осознавать, что беды только начинаются. С дождем было что-то не то. Если долго слушать, людям начинали мерещиться в шелесте капель слова неведомого языка. Шепчущие голоса нараспев повторяли тихое заклинание. Дождь как будто взывал ко всем, кого достигали его влажные прикосновения – и понемногу ему начали отвечать…
Первыми откликнулись городские стены. Пространство наполнилось шорохами и скрипом. Выходили бревна из пазов, лопались стены, выпуская корни и ветки. Все деревья, что пошли на постройку городских стен и домов, словно вспомнили о том, что еще недавно были живыми. Повсюду начали раздаваться испуганные возгласы. Завизжала хозяйка, у которой в руках начал пускать побеги ухват. Яростно ругался плотник, чья кропотливая работа вдруг покорежилась и покрылась молодыми ростками…
На теплый живительный дождь тут же отозвалась земля. Весь берег от крома до пристани потёк сплошной грязью. В ней радостно прыгали жабы и извивались невесть откуда взявшиеся змеи. Около полудня большой пласт земли съехал со склона в реку, похоронив недавно спущенную лодью. Её пытались увести, но она пустила корни в речное дно и успела переплестись ими с причалом…
После этого новгородцам окончательно стало ясно: дела плохи. Были посланы гонцы к соседям-людинам и на другую сторону реки, к мерянам. Посадник кликнул сбор на священном острове.
Этот небольшой остров, прозванный Вечным, расположился посередине реки, словно богами нарочно созданный для таких встреч. Испокон веков на острове лежал большой синий камень. Такие камни особенно почитали меряне. Они утверждали, что в незапамятные времена синие камни сбросил с неба Волозь-Шкай людям на удачу. Видно, это место в самом деле было счастливое – за последние полвека словене и меряне, живя рядом, ни разу не поссорились. А после того, как вместе пару раз отразили набеги лихих морских ярлов, начались разговоры о том, что пора трем крепостям объединяться в один – новый, – город. Впрочем, это дело долгое – зато уже устоялся обычай устраивать на острове вече, если дело касалось всех соседей. Меряне, правда, ворчали, что словене понемногу подминают под себя людь, чтобы получить побольше голосов на совете. Но пока их городок все равно был самым многочисленным, так что ворчали негромко.