Место это выбрано предками для кладбища не просто так. На лысой пологой сопке, вокруг которой кругами расставлены кережи, с незапамятных времен стоит приземистая палатка. Она сложена из огромных костей неведомого зверя. Кто и когда поставил эту палатку? Кажется, она была тут всегда. Кожа, которой была обтянута палатка, побелела и стала твердой как камень. Никто и никогда не поднимал ее полог. Однако всякий знал, что костяная вежа не пустует.
Небывало жестокий порыв ветра обрушился на вершину погребальной сопки. Он сорвал с древних костей обрывки шкуры, открыв нутро палатки ударам ливня. Среди обломков светлели скорчившиеся кости, обтянутые жалким тряпьем. Высохший труп был так древен, что напоминал старую корягу, выбеленную приливами и выглаженную волнами. Однако у коряги имелось сморщенное лицо, обращенное теперь прямо в бурлящие тучи.
Вода с неба лилась и лилась, пока целиком не покрыла старые кости. Тогда кожистые веки медленно раскрылись, как створки замшелой ракушки. В глубине их двумя зеленоватыми жемчужинами заблестели зрачки. В тот же миг дождь перестал. Сырой ветер со Змеева моря переменился – теперь он резкими, леденящими порывами задул с полуночи. В воздухе понеслись колючие снежинки.
Саами, укрывшиеся в своих вежах от непогоды, в страхе смотрели, как снежинки, кружась, залетают в дымовые отверстия. Холод и студеный ветер среди лета! Старики шептались: так бывает, когда где-то поблизости пробуждается равк.
Старуха долго лежала, глядя в небо, пока не начала ощущать холодные уколы падающих снежинок. Тогда она попыталась разогнуть одеревеневшие суставы и с радостью ощутила, как они отозвались нарастающей болью. Улыбка далась нелегко – задубевшая кожа треснула, капля крови скатилась на язык. Старуха слизнула эту каплю, проглотила ее и тогда уж улыбнулась.
Когда поземка запорошила холм мёртвых и мороз сковал лужи, а в разрывах несущихся по небу туч показалась луна, старуха уже сидела в развалинах вежи, наклонившись вперед. Тяжелая золотая гривна – змея с изумрудными глазами – тянула вниз, грозя переломить кривую тонкую шею. Потемневшие браслеты в виде обвивающих руки змей свободно болтались на сухих прутьях запястий.
Упираясь руками в землю, подогнув под себя ноги-палки, старуха вглядывалась в свое отражение в замерзшей луже.
– Ну здравствуй, Неспящая! – скрежещущим голосом приветствовала она свое отражение. – Фу, какая мерзкая рожа!
Протянув когтистую длань, она принялась тереть лед, смахивая с него снежинки.
– Ну давай, водица, покажи мое новое личико!
Она вглядывалась в одной ей видимые тени в темной глубине льда, и хищная улыбка кривила высохшие губы.
– Вот эта сгодится, – пробормотала она. – Какие славные глазки!
Старуха подползла к ближайшей кереже и, опираясь на нее, кое-как воздвиглась на ноги. Посмеиваясь, она ощущала ужас честных мертвецов перед той, что так долго спала и теперь пробудилась.
– Лежите тихо, – проскрипела она. – Не вы мне нужны!
Неукротимая воля, которая некогда привела женщину в забытый богами край, позволила в полном одиночестве пересечь ледяные пустыни Змеева моря и найти последний приют в укромном месте, и теперь помогла поднять давно высохшее тело, пробудить в нем искру жизни и повлечь к берегу. Таких сильных служительниц, как эта умершая века назад жрица, у Неспящей не было очень давно. Увы, ее тело уже никуда не годилось. Разве что послужить еще один, последний разок.
Старуха брела среди сопок к берегу. Звери разбегались с ее пути, птицы съеживались в гнездах, даже совы старались улететь подальше. Люди, не спавшие в своих вежах, тоже сбежали бы, догадайся они, чего надо бояться. Но живые видят мир куда хуже зверей и мертвецов.
– Злая ночь, – вздыхая, произнес Кумжа.
Старик с учеником сидели у очага в выделенной им веже, глядя друг на друга. Ветер, завывавший снаружи на разные голоса, вдруг ударил так, что вежа пошатнулась и заскрипела, а огонь замигал, будто пытаясь спрятаться в угли.
– Что творится, учитель? – с тревогой спросил младший нойда. – Почему разыгралась такая буря? Сейчас ведь лето, совсем не время…
– Не знаю, – признался тот. – Одно лишь ясно – что-то в мире разладилось из-за того, что мы выгнали на берег Черную Акку. И Великий Старик гневается на нас. Очень сильно гневается!
Нойда хмурится, глядя на учителя.
– Что мы можем теперь сделать? Завтра зароем ее…
Кумжа вновь вздохнул.
– Близится беда…
Лицо его ученика вспыхнуло от гнева.
– Что толку сидеть и ныть, как старые бабы? Или мы слепые и глухие? Призовем сайво и спросим…
Старик вздохнул в третий раз, бросив взгляд на лежащий неподалеку бубен. У его ученика своего бубна пока не было – он должен был изготовить его сам, после восхождения на священную гору, получив имя.
– Думаешь, я не пробовал? – тихо признался Кумжа. – Они не пришли.
– Сайво не пришли?! – повторил нойда. – Но почему?
– Как бы роду Лахтака не пришлось жестоко заплатить за эту охоту, – пробормотал старый шаман.
«Духи не пришли, чтобы защитить нас, – с невольным страхом подумал его ученик. – Мы тут оставлены совсем одни!»
Он с тревогой вспомнил о родителях, о Сирри… И в тот же миг вскочил и выбежал из палатки.
– Ты куда? – всполошился наставник. – Стой, дурень!
Нойда не ответил. Ноги сами несли его к берегу. Предчувствие близкого несчастья все нарастало. Скорее, думал он. Пока еще не поздно.
Когда нойда, едва найдя в потемках дорогу среди скал, выбежал на пустой берег, ветер прекратился. Море было еще неспокойно, с грохотом накатываясь на камни, но небо уже очистилось, и окутанная дымкой луна стояла высоко в бледно-синем небе. Черная Акка неподвижно лежала там же, на мелководье. В лунном сиянии она блестела, как покрытая льдом.
Нойда перевел дыхание… и заметил неподалеку от рыбьей туши невысокую девичью фигурку, склонившуюся над какой-то старой корягой.
– Сирри! – закричал он радостно.
Девушка подняла голову. Синие глаза блеснули на бледном лице. Она показалась нойде такой красивой, что дыхание перехватило.
– Что ты здесь делаешь, Сирри? – спросил он, быстро подходя к ней. – Почему не спишь?
– Не спится, – ответила она, заглядывая ему в лицо. – Ты обо мне тревожился, красивый мальчик?
Позади послышался окрик старого Кумжи и скрип быстрых шагов по песку, но нойда не обратил внимания.
«Почему она так бледна? Откуда у нее на шее змея?»
«Это не Сирри», понял он вдруг.
Хотел отступить на шаг, чувствуя, что все пропало, но тело отказалось слушаться.
– Ах, это же ты пел то заклинание, которое помогло мне выйти из моря!
– Очень я тебе благодарна, красивый мальчик!
Морская нежить глядела на юношу глазами его невесты… Вдруг ее лицо исказилось, изо рта вырвался крик – подбежавший Кумжа ударил ее железных ножом. Резали такие ножи куда хуже костяных, но всякий шаман держал такой нож при себе против нежити.
Улыбка Неспящей превратилась в жуткую корчу, синие навьи глаза загорелись огнем. Резко обернувшись к мертвой Акке, она повелительно взмахнула рукой и что-то пробормотала на неведомом языке. Блестящая гора мяса задвигалась, повинуясь приказу. Взметнулся огромный хвост и упал на людей, словно скала…
Нойда очнулся от тупой боли в голове. Он почти не чувствовал онемевшего тела. Он навзничь лежал на песке, а над ним в сером предутреннем небе заходила бледная луна. С трудом встав на ноги, юный шаман огляделся. Берег был пуст – ни Черной Акки, ни синеглазой нежити. Только на мелководье прилив качал чье-то тело. Нойда подбежал, схватил его, выволок на берег. Это был мертвый Кумжа. Должно быть, захлебнулся, отброшенный ударом в море…
Осознав, что помочь тут уже нечем, нойда выпрямился, огляделся. Больше не было ни колдовского холода, ни изморози на камнях. Понемногу поднимался легкий зоревой ветер. Сердце нойды вдруг сжалось – в отдалении он заметил на берегу тело своей невесты…
Солнце то ли взошло, то ли нет – море и небо сливались, затянутые молочной дымкой. Сырые утренние сумерки ничем не отличались от пасмурного дня или долгого туманного вечера. Крики, звуки голосов тонули в этом тумане. Словно серая хмарь пыталась стереть вчерашние день и ночь.
Люди рода Лахтака бродили по берегу, растерянно обсуждали случившееся. Никто толком не понимал, что произошло. Ясно одно – случилось несчастье. Черная Акка исчезла. Никто даже не сомневался, что ночью проклятая рыба-оборотень ожила и ушла в море сама. А прежде чем уйти, убила шамана Кумжу и юную Сирри. Причем с девушкой она обошлась с непонятной и устрашающей жестокостью. Почему рыба расквиталась с шаманом, было в общем ясно – но чем перед ней провинилась Сирри? Для чего понадобилось вырвать ей глаза?
Ученик шамана блуждал поодаль там же, на берегу, как потерянный. Он бродил у кромки прибоя, а в голове билась одна мысль: «Да как же так? Быть того не может! Нет, мне это снится…»
А как же посвящение? Сейчас, на заре, они с Кумжей должны подниматься на Белую Вараку, готовясь к встрече с божеством… И взгляд нойды снова обращался лежащим на песке телам учителя и невесты, почти ожидая, что они встанут. Сирри побежит домой, а наставник скажет ему: «ну что же ты медлишь? Великий Старик не будет ждать! Или тебе не нужно взрослое имя?» Мертвый Кумжа выглядел совсем как спящий. Но изуродованное безглазое лицо Сирри говорило: это не сон…
Толпа становилась все многолюднее, послышался женский плач. Мать Сирри накинулась на нойду с проклятиями, пытаясь расцарапать ему лицо. Ее оттащили, а он едва понял, кто это.
– Я же не знал, – бормотал он, глядя в море. – Вы сами просили что-то сделать с бабушкой-рыбой…
Молочный утренний туман понемногу таял, открывая дальний берег залива. Наконец из него медленно проступила похожая на исполинского моржа Белая Варака.
– Великий Старик, что мне делать? – вслух крикнул нойда, и словно очнувшись, быстро зашагал по берегу в сторону священной скалы.