Валко сплюнул.
– Не знаю где это, и знать не хочу!
– Ну, видно, и там люди живут.
– Это лопари-то люди?! Да они сырое мясо едят, кровью запивают…
– Человечьей? – вытаращив глаза, из-за спины дядьки высунулся младший сынок.
Богша замахнулся на него.
– А ну кыш отсюда! Ступай к тетке и сиди там, чтоб я тебя не видел!
Мальчишка убежал, вновь стало тихо. Родовичи молча глядели на давно скошенное поле, которое постепенно тонуло в наползавшем с реки тумане. Давно уже миновал Корочун, но холода все не приходили. Снег выпадал и снова таял. Вот что бывает, если обделить дарами Зимнего Велеса…
Никто не сумел заметить тот миг, когда мир замедлился и застыл, будто реку враз сковало льдом. Окрестный лес заволокло туманом, укрыло сумраком, и он стал чуждым и враждебным, словно уставился на человеческое жилище, сглатывая голодную слюну. Откуда-то с мутного неба повеяло мертвенным холодом грядущей зимы.
Потом вдруг взвился и опал вихрь – и прямо посреди поля возник, как из земли поднялся, чужеземный колдун.
– Вот он! Идет! – понеслись над двором Богши заполошные крики. За спинами раздался визг, шум, топот. Потом все стихло – видно, младшие попрятались.
Нойда покуда стоял на месте, оглядывался. Издалека было видно, как медленно поворачивается его голова, казавшаяся огромной в остроконечной шапке. Явился он с самой худшей стороны, северной, – откуда же еще? – со стороны курганов, где лежал пепел дедов. За ним украдкой следили десятки глаз. Хоть сами и пригласили, но жуть пробирает. Чего хорошего ждать от колдуна со Змеева моря? Обидишь его ненароком, он разгневается, глянет исподлобья – а ты и помрешь в корчах.
Нойда, углядев в сумраке очертания изб, пошагал через скошенное поле к распахнутым воротам. Ступал он плавно и легко, несмотря на громоздкую ношу за спиной. Одет был не по людски – ну так на то и колдун – с ног до головы в коже невесть какого зверя. Дух морского обитателя с коротким, гладким и блестящим серым мехом, с которого пришелец ободрал себе шкуру, молчал – видно, кожу сняли как положено. Но старуха, мать кормщика, умевшая порой видеть незримое, побледнела от страха. За невысоким чужаком волоклась черная, невидимая простым глазом туча.
– Зря его позвали! – прошептала она сыну. – Ты сам-то глянь – у него полная котомка нечисти!
– Он эту нечисть напустит на нашего врага, – стараясь говорить уверенно, отозвался Богша.
– Если мы его уговорим, – пробормотал Валко.
Чужак подошел к воротам. Стали уже видны пестрые бусины, которыми была расшита его кожаная рубаха. Высокая ушастая шапка была надвинута низко на глаза, почти скрывая безбородое лицо. Зато на груди у шамана блестела подвеска из бронзы – хищная птица с человечьим ликом раскинула крылья. Таращится яркими, круглыми глазами, будто и впрямь смотрит!
– Гляди, кто у него за плечом! – проскрипела старуха, хватая жесткими пальцами за руку Радушу, жену Богши.
Та моргнула – и впрямь ей примерещился черный ворон. Мелькнул и исчез, но у Радуши чуть ноги не подогнулись.
– В дом звать его не надо бы, – Радуша бросила умоляющий взгляд на большака. – Ведь скверна… Он уйдет, а нам тут жить…
– Из ума выжила? – мрачно ответил кормщик. – Попробуй-ка не пусти его! И в дом надо позвать и накормить. И сама с ним ляжешь, если он пожелает.
– Что? – лицо женщины окаменело от ужаса.
Богша подумал и тихо добавил:
– А дочки все же пусть нынче у тетки сидят.
Он вздохнул и вышел со двора. Вслед за ним за ворота потянулись старшие мужчины и женщины. Прочие вместе с ребятней остались во дворе, из-за ворот пожирая взглядами чужака. Вот старшие низко кланяются, вот приглашают колдуна войти в ворота. Тот проходит мимо, не глядя по сторонам. Все расступаются, пятясь и опуская взгляды, и тут же впиваясь глазами в его спину.
Нойда молча вступил в пахнущую дымом и травами полутьму избы большака. Чтобы войти в услужливо распахнутую дверь, ему даже голову наклонять не понадобилось – он был невысокий, будто отрок.
Богша за свою жизнь много где побывал и не раз видал лопарей-рыбоедов. Но их колдуна встретил впервые. Однако о лопарских чародеях, говорящих с духами, в словенских землях были весьма наслышаны. Те славились по обе стороны моря Ильмере, а уж как их на севере боялись…
– Ишь ты, – прошептал позади большака его брат, – я-то думал, зрелый муж придет, а этот совсем малец…
Богша шикнул на него, а сам подумал в смятении: «Да как бы не девчонка!»
Нойда на первый взгляд и в самом деле был невесть каких лет. У лопарей мужики и бабы одевались одинаково: кожаные рубахи, кожаные штаны, обереги на шее, нож на поясе. Но у этого из-под кожаной шапки вдобавок спускались на грудь две тонкие косицы. Кормщик мысленно сплюнул. Бабьи косы, да еще навыпуск, пакость какая!
Ясное дело – у колдуна и должно быть все навыворот. Говорят, иные колдуны и родить могут, как бабы. Лучше даже не спрашивать, кого.
Когда нойда снял шапку, ясности не прибавилось. Длинные волосы низко свисали на лоб, скрывая глаза. Скуластое лицо блестело, будто маслом смазанное. Чисто девка! Да только стать у нойды была не девичья. От мелкого лопаря веяло силой и твердостью – казалось, тронь, руку ушибёшь. Богша, и сам в прошлом ратник, про себя отметил, как нойда вошел во двор, как огляделся, войдя в избу… Но при нем не было даже сулицы.
«Конечно, зачем ему! Вот там его оружие, – большак покосился на котомку, в которой угадывалось нечто плоское. – Ему небось волки сами зайцев приносят…»
Узкие, будто прищуренные, светлые глаза нойды остро поблескивали из-за волос. Да никто ему в лицо особо и не глядел. Нету здесь дурных – смотреть в глаза колдуну.
– Мир вашему дому, венья, да хранят вас благие боги, – проговорил нойда обычное приветствие и завертел головой, будто что-то отыскивая. По человечески он говорил вполне понятно. «Венья» тоже было слово знакомое – так вожане и лопари называли всех словен.
Как заговорил, тут все убедились – нет, не девица. И не мальчишка даже. Низкий голос, мужской, хриплый. Люди аж вздрогнули от неожиданности. И еще раз убедились – чужак из чужого мира. Богша подумал было, что его жена была права, и он еще пожалеет, пригласив лопаря в дом. А куда деваться? Колдун делает, что хочет. Кто ему указ?
Нойда нашел взглядом очаг-каменку, поклонился огню, выбрал место рядом с ним, да и уселся прямо на пол, не обращая внимания на лавки вдоль стен. Сел прямо, как палку проглотил. Одно колено поднял, положил на него локоть. На мягких кожаных пимах были вышиты лапы с когтями. Большак помялся, потоптался и сел на лавку, за ним его брат и сыновья. Прочие остались стоять, стараясь быть незаметными.
Домовые духи тоже в страхе и смятении глядели на колдуна из темных углов избы. Не с ума ли сошли хозяева – звать в дом такого гостя?! И того, кто невозмутимо сидит перед очагом, и всех тех, кто явился вместе с ним? Или они не видят, кто сидит у чужака на плече, кто стоит за спиной? А самое страшное – те, кто тихо вздыхает, ворочается в котомке и поглядывает из бубна.
– Угощайся, не побрезгуй, дорогой гость… – набравшись храбрости, начала Радуша.
– Недосуг мне, – холодно сказал нойда и уставился на большака. – Ты, почтенный, сказал: такая у вас беда стряслась, что с ней ни человек, ни колдун не могут сладить. Рассказывай.
Богша вздохнул и запустил пятерню в седую бороду, собираясь с мыслями. Нойда достал что-то из поясной сумки, кинул в рот, принялся жевать. По избе поплыл терпкий травяной запах.
Наконец Богша покосился на жену, откашлялся и произнес:
– Мертвец украл у нас дочку.
Нойда кивнул, будто не услышал ничего особенного. Большак мрачно заговорил:
– Началось все еще в начале осени. Мои сыновья нашли раненого, полузамерзшего воина в овсяном поле. С виду нурман… – Богша будто бы хотел что добавить, но смешался и продолжал: – Как его занесло на наше поле, одни боги ведают! Старшая дочка, Славуша, хорошо ходит за больными. Ходила, – поправился он. – Она выхаживала его…
– От чего он страдал? – спросил нойда. – От болезни или от раны?
– Да мы толком и не знали. Тогда не знали, – вновь поправил себя большак. – Сперва решили, что замерз, потом – что ослаб от голода. Тот нурман был вроде как ранен стрелой, но кровь не текла. А я решил, что рана уже затянулась. Старый я дурень! Рана от стрелы его вовсе не беспокоила. И не ел он толком… Все никак поправиться не мог, чахнул…
– Сколько дней он у вас провел?
– Долго тут торчал… До самого листопада. Потом мы начали беспокоиться. С ним было что-то неладно. – Богша стиснул кулаки. – Мы уже почти догадались что, да сами себе поверить боялись! Не сбеги он, уж мы бы с ним разобрались!
– Но он ушел и увел Славушу! – воскликнул один из сыновей, жадно слушавших разговор.
– Я все верно понял? – поразмыслив и неторопливо пожевав свои сушеные травки, протянул нойда. – Вы подобрали раненого воина, поставили его на ноги, а он украл девушку?
– Все так, – свирепо сказал Богша. – Не окажись он мертвецом…
– Ничего не так, – послышался тонкий голосок из угла.
Чужак покосился в сумрак. Там из-за высокой ступы робко выглядывала девочка-подросток.
– Славуша сама с нурманом сбежала! Она без памяти влюбилась в него!
– Замолчи, глупая, уйди прочь! – краснея, цыкнула на нее мать. – Кто тебе говорить позволял?
Углы красивого рта молодого нойды насмешливо изогнулись. Кормщика передернуло. Лопарский колдун был отвратительно похож на девушку.
– Почему вы решили, что воин был мертвецом? – помолчав, спросил лопарь. – Только потому, что он долго не мог поправиться?
– Да потому что… – приподнялся с лавки старший сын, уже с темной бородкой.
– Погоди, – отец положил ему руку на плечо, понуждая сесть. – Я сам скажу. Так было или не так, но ушли они. Я послал сыновей догнать и вернуть дочку. Мои сыновья – хорошие охотники. Они шли по их следам до самого моря. И вернулись в ужасе от того, что увидели…