Нойда сидел совсем неподвижно, будто заснул. Сладковатый аромат лопарских трав вплетался в запахи гари и дыма, сушеной полыни и мокрых шкур, сухого дерева и тревоги.
– Вот послушай, говорящий с духами, – наклонившись, вполголоса заговорил Богша. – Есть одно место на берегу Ильмере, на мысу, там стоит скала. Высокая серая скала… Там даже трава не растет, и все в белом птичьем помете… Под этой скалой есть укромная заветерь…
Нойда задумчиво кивнул и вновь промолчал. Однако кое-кто заметил, что жевать он перестал.
– Это место считается проклятым у ильмян и у вожан, и, верно, у самих богов. Там никто не живет, и никто туда не ходит. Никого там нет, кроме морских птиц. Рыбаки, которых буря заносит в те воды, пропадают без вести.
– Вы там побывали? – в голосе нойды послышалось удивление.
Богша замахал руками, словно отгоняя нечистых духов.
– Никто из нас даже близко не подойдет к той заветери! Но туда-то и вели следы мертвеца и моей дочери. Мои парни потом ходили к нашим волхвам и вожанским колдунам, сулили им много даров, но те отказались помогать. Зато рассказали о тебе, и объяснили, где тебя найти.
– Еще бы они не отказались, – буркнул Валко. – Видно, что-то знают о том месте…
Нойда кивнул. Но ничего объяснить и не подумал. Семейство кормщика в молчании ждало его слов.
– С той поры, как это случилось, прошла осень и половина зимы, – сказал наконец нойда. – И только теперь вы пошли к колдунам, а потом позвали меня, несмотря на весь ваш страх. Почему сейчас? Вы не договариваете, венья. Что изменилось? Что вы сказали, – я услышал. О чем молчите?
Родичи переглянулись, большак помрачнел еще больше и приказал:
– Выйдите все.
Оставшись в избе вдвоем с колдуном, он заговорил совсем иначе. Теперь не давил из себя слова – легко выходило из уст давно обдуманное и решенное.
– Если на дереве начинает гнить ветка, или начал чернеть отмороженный палец, его отрезают, пока не погибла вся рука, или все дерево. Меньшая дочь сказала правду. Славушу никто не крал, она сама с ним убежала. Сыновья ходили на тот мыс и видели издалека с горы – там внизу, в заветери, стоит изба. На самом берегу моря, прямо на камнях, без двора, похожая на дом мертвых. Рядом с той избой они видели мою дочь.
– Она жива?
– Она-то да. Но рядом с ней стоял мертвый нурман. А она держала его за руки и улыбалась!
Нойда кивнул с довольным видом, будто услышанное его очень порадовало.
– Она там живет с мертвецом, как с мужем. Как она там, и кто она теперь, лишь боги ведают. Мы боимся…
– Что она вернется, – закончил за него колдун.
Кормщик покраснел.
– Ты – ведающий, ты видишь скрытое! Вожанские колдуны сказали – не надо ее возвращать. После солнцеворота она сама к вам придет…
– За следующим, – кивнул нойда. – Так чего ты хочешь, старик?
Лицо Богши исказилось и покраснело еще сильнее. Он старался глядеть в сторону, или под ноги, лишь бы не на собеседника.
– Убей ее. Убей их обоих. Пока они сюда не пришли, когда ляжет снег…
– Знаешь ли ты, что означает слово «нойда»? – спросил вдруг молодой колдун.
– Нет…
– Нойда значит – добрый помощник. Добрый.
– Упокоить нежить – доброе дело, – еле слышно возразил Богша.
По лицу лопаря было совсем непонятно, услышал он его или нет.
Нойда встал на ноги, вновь поклонился огню и вышел во двор. Сунувшиеся было за ним родичи Богши увидел, как он снимает с пояса веревку и развязывает узел. Кто не успел спрятаться, тот увидел – ударил с неба ветер, резко качнулись, заскрипели деревья, полегла трава. И нойда исчез, будто его и не было. То ли птицей обернулся, то ли он и был этим ветром.
Глава 2. Гадание
Костер прогорел, оставив на месте пляшущего огня горстку багровых мерцающих углей. Лесная поляна почти погрузилась во тьму. Давно остыл обед из перетертого с черникой и жиром сушеного мяса – дорожной еды, которую нойда накидал в берестяной туес, сварил, да и забыл о ней. Сейчас он сидел возле кострища, пристально глядя на разложенные в замысловатом порядке малые сейды. В каждом сидел дух, и с этими духами следовало договориться.
Один из сейдов как раз упрямился – не хотел ни ползти, ни прорицать. Нойда пристально глядел на него, и крылья его носа раздувались от гнева, а из горла доносилось глухое клокотание. В основном он хотел припугнуть сейд, но и в самом деле понемногу начинал злиться. Этот камень давно уже проявлял упрямство и непослушание, и пора было прищучить его.
– Ты! – нойда наклонился и ударил кулаком по земле рядом с дерзким камнем. – Если не станешь отвечать, сделаю с тобой то же, что с твоим братом! Он тоже отказывался меня слушаться, а теперь лежит на дне ручья, разбитый на девять частей!
Он снова взял камень, кинул его в середину выложенного на земле узора, нахмурился.
– Как не мертвец? – пробормотал он. – А кто?
Потом смешал камни и кости, собрал их в кожаный мешочек и задумался.
Нойда представил себе девушку, которую никогда не видел. Вероятно, она похожа на сестер. Словенские девицы вызывали у молодого шамана двойственные чувства. Высокие, большеглазые, нежно-розовые, как цветы брусники… Саамские девицы совсем другие. «Но почему мы поем о прекраснейшей деве севера, белой и румяной, подобной зимнему утру?» Нойда прикрыл глаза, вспоминая слова песни… Восходит солнце, розовеет снег…
И вдруг словно туча в ясном небе, надвинулась тень из леса. Мертвый охотник! Как же его влечет эта заря!
Веки нойды крепко сжались. Спина дернулась и выпрямилась, будто натянутая веревка. Пальцы стиснули мешочек с непослушным сейдом и его собратьями. Все существо шамана охватило знакомое чувство, к которому не привыкнуть, приди оно хоть тысячу раз.
Будто кто-то начал бить в бубен. Поплыли плавные, гудящие удары – бумм, бумм, бумм!
А на самом деле – это стучало его сердце.
«Сайво-ворон, сюда!» – губы сами шевельнулись, призывая духа-разведчика.
Бумм, бумм, быстрее, быстрее, лети!
На миг нойда ощутил себя полым, как прогнивший ствол, в котором бьется не находя выхода, ледяной ветер. И вот он нашел отверстие наверху, вырвался, выкинул его из тела и понес…
Внизу проплывали леса – мохнатая черная шкура, укрывшая спящую землю.
Сердце нойды где-то там, далеко, колотилось страшно быстро. Но дух был совершенно спокоен, разум холоден и внимателен.
Он летал так много раз. Раскинутые черные крылья резали ветер. Он чувствовал приближение чего-то огромного, студеного – туда-то его и несло.
На полночь, к северу.
Лес пропал. Внизу потянулись однообразные белые просторы. По ним извилистыми волнами гуляла поземка.
«Это море, – догадался он, приглядевшись. – Уже замерзло? Но ведь морозов не было…»
И все же это было оно, Ильмере – море Ветра.
Ворон-сайво опустился ниже. Теперь он скользил вдоль края моря, над долгими, высоченными, будто ножом отрезанными обрывами. На отвесных склонах снег не держался, и разведчик с удивлением разглядывал невиданные скалы. Когда-то нойде в руки попала чужеземная книга. Когда он понял, что это – был глубоко поражен увиденным. Эти кручи казались такой ж старинной книгой, разорванной надвое – и поди пойми, что в ней написано. Пожалуй, узоры родились в самом камне! Память древнейших времен; чудовища и боги народов, от которых даже следа не осталось…
Внезапно в каменной стене возник разрыв. Внизу глазами ворона нойда увидел глубоко вдающийся в сушу залив, перед ним – полосу берега, усыпанную галькой. И там, на берегу, стояла старая, потемневшая от времени рыбацкая избушка.
Вот оно!
В тот же миг молодой саами вздрогнул всем телом. Ворон с хриплым криком метнулся в сторону, уходя прочь от моря. Дух вернулся в тело так быстро и болезненно, будто его вколотили туда ударом сапога. Нойда упал лицом вниз, перегнулся пополам и скорчился от боли, ощущая на губах вкус крови.
Наконец шаман выпрямился и распахнул глаза. Тихо мерцали угли в костре – стало быть, он летал совсем недолго. Вещие камни в мешке шевелились, тихо стуча один о другой. Он схватил мешочек, спрятал в котомку.
– Все! – тяжело выдохнул он, прогоняя видение огромной сухой когтистой лапы, которая белым призраком потянулась за ним из моря.
«Что это за нечисть?!» Одно он успел понять – что бы ни сидело в той избушке, оно куда сильнее, чем он предполагал.
Нойда огляделся. Где же сайво-ворон, его верные глаза и крылья? Не видать. Спрятался, должно быть. И теперь наверняка еще долго не покажется, как его ни зови.
В сущности, нойда его вполне понимал.
Он сел поудобнее, зевнул, потянулся за туеском с отваром. Приготовился спокойно обдумать то, что видел, и затем лечь отдыхать. Но вдруг замер, не донеся туеска до рта.
– Эй, ты там, – негромко крикнул он, покосившись на кусты у края поляны. – Вылезай.
Кусты зашевелились, и на поляну выбрался невысокий, худой парень. Лицо его было бледно с перепугу.
– Ты это…здоров? – осторожно спросил он, не спеша приближаться. – Тебя так корежило, смотреть жутко…Помочь не надо? Может, водицы?
Нойда с досадой отмахнулся.
– Иди сюда. Да не бойся. Как тебя зовут?
– Зуйко кличут…
Парень замялся.
– Я тебя узнал, – сказал шаман. – Ты меньшой сын кормщика. Чего хотел?
Парень подошел к костру, с опаской поглядывая на страшного колдуна.
– Поговорить с тобой, – сказал он, садясь поодаль. – Я при батюшке не стал, он бы меня побил…
Нойда молчал ждал. Зуйко вздохнул.
– Словом, ходили мы туда с братом…
– К избушке под обрывом?
Паренек моргнул.
– А ты откуда знаешь? А, прости. Конечно, знаешь, ты же вещий.
– Не тяни, рассказывай.
– Проклятое место! – Зуйко, будто что-то вспомнив, содрогнулся. – Батюшка туда ходить не велел. Сказал, до утесов дойдете, не догоните их – сразу назад. Ну, мы тогда не догнали. А недавно старшак говорит – давай сходим поглядим, пока снег не лег. Ну, пошли мы опять на обрыв. Старшак наверху с луком сторожить остался, а я лазаю ловко, чуток спустился…