Он тихо подошел и остановился. Женщина за окном подняла от книги глаза, сняла очки. Знакомо скрипнули створки, в лицо пахнуло теплом.
— Здравствуй, Скайдритэ. Я тебе яблок принес.
— Положи сюда.
Он положил. Он знал, что они так и сгниют на этом месте.
— Очки у тебя старые, побитые, глаза портишь.
— На мой век хватит.
— Не простудишься?.. Окно открыла, сквозняк...
— Мне не холодно.
«Женщины Луксы всегда были...» Его не пригласят в дом, он знал. Так они и будут говорить, разделенные окном.
Они говорят о погоде, о новостях в округе, о том, что «годы бегут». А точнее — говорит он, а она только изредка коротко отвечает. И эта ненастная ночь спешит, словно за ней — погоня.
— Навещают тебя? — спросил он.
— Да.
— Наверно, старики чаще, вроде меня, которым не сидится, не спится... А молодым некогда, не до нас, свои дела...
— Племянницы чаще.
— Это хорошо, — сказал он и задумался, и потом не выдержал: — Я вот смотрю, ты все с книгой и с книгой. Неужели интересно тебе, Скайдритэ?
— Интересно. Времени хватает.
— Так ведь и у меня хватает...
— Мне о житье беспокоиться не надо, колхоз пенсию платит.
— Да и я ведь не бедствую. И дело всякое нахожу тоже. Но вот книги уже не могу — не запоминаю ничего.
— У меня память хорошая, Антон.
— А у меня, Скайдритэ... Годы идут, а жизнь на месте. Уже невыносимо одному. Как болезнь проклятая...
— Уж не сватаешься ли?
— Скайдритэ! — сказал он еле слышно. — Хоть псом, хоть тенью позволь мне тут, где-нибудь в углу, на кухне... до конца дней...
— Мы старые люди, Антон, — ответила она, и лицо ее стало непроницаемым. — Мы старые люди, и нам ни к чему что-то менять. Да и нельзя изменить.
— Нельзя?
— Нет, — жестоко сказала женщина и вдруг резко повысила голос: — Не разжалобишь! Ты что же — уговаривать меня пришел?! Ты по мою душу ходишь?!
— Прости, прости, не надо... — И ему вспомнилось, как когда-то она сказала: «Ты что же — не знал, что они по душу его пришли?!» Он вздохнул: — Эх, Скайдритэ! Знаю, знаю все, но ведь вот тут... тут, понимаешь ли, надежда не пропадает. Ведь без надежды нельзя, вот какое дело...
Здесь на пригорке, у полуистлевшей стены было холодно. Невозможно было укрыться от ветра, оставалось только плотнее прижаться к стене и не двигаться. Ветер врывался в окно, качал шторку, шелестел страницами книги. Белесая прядь волос ее шевелилась и вздрагивала. А когда-то она была черной, и подруги называли ее цыганкой...
— Дети у племянниц, наверно, уже большие?
— Да.
— И у младшей уже есть?
— Недавно родила.
— Я слышал, что они тебя все уговаривают в город переехать. Это правда?
— Уговаривают. — Ну и что же ты решила?
— Оставь.
Сказав это, она задумалась, и взгляд ее смягчился и уплыл куда-то в самые дальние дали. И они надолго замолкли.
Перед прощанием он спросил, не надо ли ей помочь в чем, не купить ли, не сделать ли чего по хозяйству, и она, как всегда, ответила — «нет».
— Ты вот что, ты не ходил бы, Антон, — добавила она. — В твои годы это не легко, да и... ни к чему. Сам знаешь...
— Ну, а как же мне все-таки?
И она, отвернувшись, сказала:
— Не знаю...
Последние слова он проговорил только для того, чтобы оттянуть время, чтобы уйти не сразу:
— Ну, до свиданья, Скайдритэ. Пойду... Конечно, я понимаю... А если, может, нужно что будет, так ты передай с почтальоном. — (Он знал, что ничего она ни с кем и никогда не передаст.) — Вот... Ну — пойду. До свидания...
— Иди...
И светящееся окно стало отдаляться.
Внизу его встретил лесной шум и сырой ветер, и он двинулся им навстречу, в обратный путь. Он пошел тем же привычным шагом, но уже без страха на душе, уже опустошенный, потому что теперь — он знал — никто больше не встретится. Теперь можно было спокойно и не торопясь высчитать, когда идти опять.
1968, 1973
Часть вторая УТРО
КОЛДУНОВ СКЛОН
— Смотрите! Смотрите! Скворча!
— Где?
— Да вон по Переулку пошел!
— Ой! И с корзинкой! Опять по Грибы!
— Ах, Скворча! Ну, Скворча! Ведь струсит же!
— Точно струсит! До Лопухов дойдет и — обратно.
— Ну да? Это ж не первый раз!
— Скворча! Скворча!
Так кричала Вражья Ватага, свистя и улюлюкая и показывая пальцами. А Предводитель, самый длинный и тощий из них, с коростой на губе, петушиным голосом пропел:
— Скво-о-рча! Скворченька-а!
И все дружно захохотали.
И Скворча побежал. Потому что, если бежать, то делаешься все дальше от Вражьей Ватаги, а кроме того, топочут по пыльной Тропке ноги, и Ветер свистит в ушах, и не слышно их разбойных Криков. И не только не слышно Криков, но не слышно и как, словно кудахтая, поддакивает им Изгородь и льстиво скрипит Куст Бузины: «Скворррча... Скворч-скворч-скворч...».
— Злые... Дрянные... Окаянные...
Изгородь закончилась — дальше она разбегается от Тропки в разные стороны. Скворча остановился; прямо перед ним, перекрывая Тропку, расположился Лопух. Он покачивал своими Листьями, словно с укоризной и жалея в то же время. Что ж, он — Друг.
— Бежал?
— Бежал...
— Вот, значит, как...
— Да я их не боюсь. Просто противно, когда они кричат и дразнятся.
— Ну садись, отдохни.
Скворча сел, поставил рядышком корзинку, пригладил волосы и задумался.
— И чего они кричат, — сказал он после долгого молчания, — что я им сделал? Ну что, спрашивается?
— На то они и Вражья Ватага, — ответил Лопух.
— А Изгородь-то чего кричит?
— Ну, эта старая Пустомеля только и ждет как бы к ним подмаслиться: думает, тогда лазить через нее не будут и не повалят. Зря думает — все равно скоро сгинет.
— А Бузина?
— А Бузина подмасливается, чтоб всю на Дудочки не обломали.
Скворча опять помолчал некоторое время, затем сообщил:
— А я по Грибы собрался. У меня Мамка из Города приезжает сегодня, вот я ей и принесу Грибов. Бабушка говорит, ночью хороший Дождик прошел.
— О-хо-хо! — вздохнул Лопух, прямо как дед Миша, бабушкин Брат. — Вот уж не дают тебе покою эти Грибы. И куда же ты думаешь направиться?
— Еще не знаю... Где много-много Грибов.
— Ох, Скворча! Много-много Грибов на Колдуновом Склоне. Но по дороге туда четыре Препятствия. И кто их пройдет, тот не только Грибов наберет, но и Тайну узнает. Понимаешь, какая штука: на Колдуновом Склоне Тайна схоронена. Кто ее узнает, тот счастливым будет. Только самый Отважный Человек доберется до Колдунова Склона и узнает Тайну.
— А как это — Отважный Человек?
— А это такой, который ничего не боится. Смелый, Бесстрашный, Сильный. Всё ему нипочем.
— А какая Тайна?
— Ну, на то она и Тайна, что никто не знает, какая она. Важная.
Страшно было Скворче — Склон-то все же Колдунов! Ведь не даром надо быть самым Отважным. И он уже подумал было, что сперва подрастет немного и потом пойдет узнавать Тайну. Но тут случайно оглянулся, и сердце его сильно-сильно застучало: в том конце Переулка стояла Вражья Ватага и, крича, показывала на него пальцами. И это решило все.
— Пойду! — сказал Скворча и встал.
— О-хо-хо, — опять вздохнул Лопух. — Ну уж ладно. Только смотри, с Тропки не сворачивай, а свернешь — Дорогу примечай: двадцать шагов пройдешь — Палочку воткни. Умеешь считать до двадцати?
— До тысячи умею!
— Ну молодец. А как зааукает кто — знай: это Лесовой. Он, змей, ласково так аукает, так тебя и потянет на этот Голос. Но ты не ходи и не откликайся. Да что идешь Тайну узнавать, никому до поры не говори: само все образуется. Понял? А Палочек, как в Лес войдешь, так сейчас же и набери в корзину. — И Лопух раздвинул Листья, и Скворча, еще раз оглянувшись, шагнул вперед.
Сразу за Лопухом лежала Поляна, вся в Ромашках и Кузнечиках. Ромашки кивали головами, улыбались и шептали «иди, иди не бойся», а Кузнечики веером отскакивали, громко треща:
— Тррропу осссвободить? Скворррча идет!
И совсем пропал Страх от Лопухова рассказа.
За Поляной стоял Лес. Из него вкусно пахло Смолой. Но вход в него перекрывал огромный Камень — первое, как догадался Скворча, Препятствие.
— Куда?! — закричал Камень, как кричал обычно Киномеханик дядя Федя. — Нельзя маленьким в Лес. Заплутать хочешь?
— Я не маленький, — гордо ответил Скворча. — Моя Мамка сегодня из Города приезжает. — И хотел обойти Камень.
— И не думай, не обойдешь. Справа — Шиповник: обдерешься да рубаху порвешь, а слева — Ключ: утопнешь. Да ты, поди, и права-лева-то еще не знаешь.
— Знаю, не беспокойся, — недовольно отозвался Скворча и все же стал обходить Камень. Но Шиповник был таким большим, что ему конца не видно было, а в Ключе была холоднющая Вода и черная пузыристая Топь, так что не могло быть и речи, чтобы обойти. И тогда Скворча разбежался, вскарабкался на Камень и скатился на ту сторону. Он расшиб колени и помял корзинку, но сразу встал как ни в чем не бывало и сказал Камню:
— Противный.
И Камень ответил:
— Неслух.
Так Скворча вошел в лес.
Это было удивительно! Раскачивались Деревья, пели Птицы, между Ветвями синело высокое Небо, выглядывали из Травы толстые Пни, тянулись сухие Сучья Валежин. И все-все говорило:
— Кто это?.. Кто это?.. А-а-а, это же Скворча! Скворча, что вдвоем с Бабкой Комарихой живет, вон там, возле Переулка... И не скучно ему вдвоем с Бабкой? Нет, что вы! Она у него добрая, добрая, добрая... А куда же это он пошел? По Грибы, не видите — с корзинкой. К нему из Города Мамка сегодня приезжает, так он ее Грибами хочет угостить... Ах, Грибами! А что он понимает в Грибах-то?.. Понимает. Он с Бабушкой уже ходил, она его учила... Да разве он запомнил?.. Конечно, запомнил, он же памятливый...
Скворча сразу даже не разобрался, кто что говорит — кто спрашивает, а кто отвечает: то ли вон та Сосна, то ли Сойка, а может быть, и вон та Ящерица, что греется на Пне, на Солнечном Пятачке. Потом он разобрал, что хорошо о нем говорит и все знает высокая Сухая Лесина, потому что она выше всех. У нее-то Скворча и спросил, как пройти к Колдунову Склону.