Грейси любит эти соцветия в форме горнов, раскрытые будто бы для музыки, словно сто граммофонных раструбов, растущих вдоль края их сада. В первый день, когда дочку выпустили во двор с Арчи, она бросилась к этим цветам. Но сегодня они напоминают саваны призраков, скрывающие высохшие пестики. Цветы увяли сами по себе и выглядят раскисшей под дождем бумагой.
Том пытается вспомнить, когда в последний раз видел вьюнок не таким, как сейчас. Не мертвым. Вчера? Нет, вчера он сюда не смотрел, но последние несколько дней растение точно не было в таком плачевном состоянии.
Гибель лисьих перчаток, как иногда называют наперстянку, тяжелым грузом ложится на его сердце. «Шляпки фей», – говорила про них Грейси. Персонажи одной из ее книг носят похожую одежду. Кусты в тени развалившейся изгороди стали выше, чем раньше, и приобрели инопланетную эстетику: гроздья обращенных вниз громкоговорителей неземного ярко-фиолетового цвета. Флора с обложек старых научно-фантастических книг в мягком переплете, что были у отца Тома. Система оповещения Марса. Но теперь все цветки увяли и приобрели темно-винный оттенок, некоторые чернеют гангреной, побеги трещат, будто стебли кукурузы после библейского мора. Их считают сорняками, но только не Грейси. Она оплетала ими ошейник Арчи. А сам Том с Фионой смотрели из окон и смеялись над своим «сумасшедшим псом-хиппи», прыгавшим по травам за их дочкой. Всего несколько дней назад.
Белый как снег клевер недавно тоже обосновался на этой лужайке – клочке земли, заново ожившем после долгих лет забвения. Но теперь кремовые цветы засохли и побурели, словно сожженные дотла ядерной вспышкой. Цветки похожи на хлынувших из города беженцев, которых настиг и поглотил жар звезды.
У основания разрушенного забора недавно расцвели ярко-желтые стада трилистника птичьей лапки. Словно в сюжете романтической акварели, цветы оживили руины. И тоже были уничтожены, будто присыпанные липким и шипящим дефолиантом[4].
Том шарит в буйной траве, ищет выживших. Но все его цветы поникли, закрылись и сморщились.
Настойчивое жужжание мух привлекает его к яблоням. Том подозревает, что эти три дерева когда-то были частью фруктового сада, над которым выросли дома на окраине деревни.
Когда он подходит ближе, молодые, незрелые яблоки кажутся болезненно-темными, уже не зелеными, бока у них неровные. Держа яблоко на ладони, как фермер перед зимой, которая будет блеклой от голода и нужды, Том поворачивает сморщенный, размякший трупик яблока. Над деревьями жадно кружат мухи, собирая свою порцию сидра с привкусом кровоподтеков. Том отмахивается от одной, пролетевшей прямо возле лица.
Его сад погиб в одночасье, полностью пораженный болезнью, которая распространилась за сутки или того меньше. Невозможное дело.
В конце лужайки, где соседи сломали забор, брешь теперь напоминает место проникновения армии захватчиков, которая стремительно налетела и так же стремительно отступила. Нарядные декоративные деревья обозначают вторую границу собственности, выглядывая из-за покосившегося забора. Там, где он все еще стоит. Симметричный ряд деревьев, которые позируют, как самодовольные рыцари – они только что атаковали его седых крестьян, выжгли землю и гордо пустились галопом домой, в царство шика и света.
Ничто из того, что можно разглядеть в соседском саду, не тронуто этой гнилью. Нет, он просто светится; небесная аура, видимая из пролетающего самолета.
Оттуда доносится гул триммера «Флаймо». Щелк, щелк – садовые ножницы лениво подрезают зелень за шатким забором возле патио. Соседи снова занимаются садоводством. Что еще им делать?
В воображении Тома быстро вспыхивает и гаснет подозрение, что старики выбрались из дома только потому, что он в своем саду. Они лишь притворяются занятыми. Это игра, уловка, прикрытие, а на самом деле им хочется увидеть его реакцию на мертвый сад.
«Это они сделали? Но как?»
Том пробирается по зараженной траве к свежим ямкам, которые выкопал Арчи. На дне первой замечает тусклое мерцание, мелкие брызги грязи покрывают потускневшую поверхность. Еще одна свинцовая табличка. Том наклоняется, просовывает руку в дыру и выковыривает металлическую пластину ногтями, которые немедленно покрываются красно-коричневой коркой земли.
«Еще одна металлическая пластина, зарытая на фут глубже?»
Она из свинца.
Счистив большими пальцами землю с верхней стороны, Том сразу замечает отметины.
С табличкой в руке он, спотыкаясь, подходит к следующей ямке и приседает. Заканчивая работу пса, Том напоминает человека, копающего себе неглубокую могилу. Он снова достает свинцовую табличку и тоже с надписью. В недоумении изучает ее, сидя на корточках. Затем со стоном поднимается и бредет за садовым шлангом.
Холодная вода смывает землю с табличек. Теперь лучше видны отметины – любопытные царапины, покрывающие одну сторону каждой плашки. Таблички, с которых срываются капли, потертые, но, похоже, на них нацарапаны иероглифы, символы или буквы алфавита, который Том не узнает.
Дома он кладет две новые находки на подоконник, рядом с первой, которую обнаружили Грейси и Арчи. Уже три. Сколько там еще? Что это такое и какой у них возраст? Хотелось бы ему спросить об этом хоть у кого-нибудь. Например, у дружелюбно настроенного соседа. Возможно, это «сувениры», оставшиеся от какого-то местного завода? Части здания, которое давно сровняли с землей? Какая-то традиция, связанная с сельским хозяйством?
Размышляя над загадкой, Том замечает мокрое пятно на линолеуме рядом с собачьей корзинкой. Маленькая пенистая лужица мокроты с розовым оттенком. Пес заболел.
Том опускается рядом с корзинкой Арчи.
– Что ты съел, парень?
Затем он наливает в миску воды из-под крана, хотя на то, чтобы выпросить достаточно жидкости у кухонных труб, уходит некоторое время. Том подставляет наполненную до краев миску поближе к носу Арчи. Одной рукой гладит щенка по голове, а другой промокает пенистую рвоту ворохом бумажных полотенец.
25
Через распахнутые, чтобы выветрить запах клея, которым приклеивал к половицам виниловые плитки в комнате Грейси, окна Том слышит, как машина Фионы сворачивает на подъездную дорожку.
Желая похвастаться новым полом, он проводит ладонями по блестящей поверхности, словно по льду. После потерянного утра и потраченных в садовом центре четырехсот фунтов (купленное было спрятано в сарае), Том заставил себя подняться наверх и постелить полы в спальне Грейси. И теперь рад, что так поступил.
Вчера он разложил напольное покрытие, чтобы дать материалу за ночь усесться и приспособиться к новой среде, а после разрезал эластичные полотнища до того идеально, что сам удивился. Под гладким темным покрытием не заметно ни неровностей, ни складок, и на первый взгляд оно выглядит как настоящее дерево.
Новый пол заново запечатывает скопившийся за долгие годы сор, который просачивается сквозь трещины и неровные края, будто черные кудри, срезанные с грязной головы. Именно через эти щели в дом могли забегать мыши. В обеих спальнях Том залил все заметные зазоры и прорехи силиконовым герметиком.
Еще он нашел время, чтобы аккуратно и ровно прибить плинтусы в комнате Грейси. Дополнительная преграда на пути того, чему, по его и Фионы мнению, не место в доме и в легких дочки. Венцом совершенства стал металлический порожек там, где теперь плавно и беззвучно качается недавно повешенная дверь. Том избавился, по крайней мере, от одного источника стонов в этом здании и открыл новую комнату в его сердце.
Завтра утром он сдвинет кровать и настелит пол в главной спальне. Возможно, послезавтра успеет уложить пол в нижнем холле и еще на этой неделе разберется с гостиной. Если дело пройдет так же хорошо, как в спальне Грейси, все это вполне достижимо.
Прямо тут, под его руками и коленями, это место приобретает новую форму: более яркую, более гладкую и молодую. Цель восстановлена, вершина вновь обретена. Том должен помнить о них, осознавать их, признавать их. А после сегодняшней гибели сада ему особенно было нужно ощущение цели. Боже, как ему было это нужно.
Открывается входная дверь, и этот звук пробивает оболочку безмолвия внутри дома; пузырь лопается одновременно с тем, как Том выходит из хмурой концентрации, нужной для укладки полов.
Две пары ног стучат внизу по голым половицам, над звуками шагов разносится голос Грейси:
– Арчи-медвежонок! Посмотри, что я сделала для тебя в школе!
Ее маленькие ножки барабанят по коридору в поисках щенка, который не скакал, приветствуя ее, и не скребся у двери, скуля от нетерпеливого желания добраться до своей Грейси.
Том осматривает проделанную работу с другой стороны. Смахивает кончиком пальца одинокий волосок, словно оглядывая капот новой машины.
А тут на кухне раздаются рыдания Грейси.
Том неуклюже поднимается на ноги. День у дочки был долгий. В школе на детей сильно давят. Потом еще два часа на продленке, пока Фиона не приехала за ней из банка. Потом сорок минут на машине сюда. Домой. Малышка заснет уже к половине девятого.
Когда Том появляется в дверях кухни, он не знает, на что смотреть в первую очередь и с кем говорить.
– Что тут такое? А?
Фиона съежилась в углу, держа на руках Грейси. У нее тоже был долгий день. Волосы растрепались, макияж стерся, под глазами появились морщинки от усталости, а теперь еще маленькая дочка уткнулась лицом ей в грудь и плачет навзрыд. Глаза Фионы тоже влажные. Крошечные частички туши сажей стекают по скулам.
На Тома никто не смотрит.
Он оглядывается вокруг и видит мягкую корзину и еще одну лужу жуткой розоватой пены, которой стошнило щенка. В корзинке лежит черное тельце: окоченевшее и неподвижное, голова запрокинута, глаза открыты. Белая пена покрывает мордочку щенка, словно он за день внезапно постарел на целую жизнь и скончался во сне в самом сердце дома псом-стариком.
26
Том закрывает книгу БиБи «Маленькие серые человечки». Они с Фионой по очереди читают дочке по вечерам. И сегодня Грейси у них в