Лицо Блэквуда опускается чуть ниже над второй табличкой.
– Она заняла у меня некоторое время. Почти все утро. Это халдейский язык. Здесь зашифровано намерение разделить на части дом. Семью, если вам так яснее. Надеюсь, мы отыскали ее вовремя. – Блэквуд переходит к третьей табличке. – Этот язык мне даже не пришлось искать. Видел дважды в Уилтшире. И один раз в Девоне. Адские видения. – Блэквуд откидывается назад и опирается на колени, морщась от боли, пронзающей из-за перенапряжения старые суставы. – У вас такие были?
Том кивает.
– Я уже и не знаю, что реально. Прошлой ночью мне…
Блэквуд продолжает в раздражающей манере не дослушивать ответы Тома:
– Я все еще перевожу остальные. Они очень старые. Требуют времени. Мой греческий уже не такой, как раньше. Но все они свидетельствуют о силе, которой обладают Муты. И можно с уверенностью сказать, что у вас полный набор. Давайте начнем очищение.
Накануне визита Тома на загроможденном письменном столе Блэквуда в гостиной освободилось место, возможно, впервые за многие годы. Старик осторожно высыпает собранную в трейлере пыль из пакета для морозилки на полоску бумаги, покрытую письменами. «Латынь», – догадывается Том. Высыпав пыль, Блэквуд отступает. Огромный глаз в линзе лупы моргает Тому.
– Теперь съешьте это.
– Что?
– Это снимающее проклятие заклинание из еврейского культа Яхве. Одиннадцатого века. Нужно съесть пыль из помещения колдуна и священный текст. Начинайте. Вы понапрасну тратите время, которого у вас нет.
Том смотрит на бумажку с пылью, затем переводит взгляд на Блэквуда, надеясь увидеть проблеск веселья, какой-нибудь признак того, что это шутка. Старик лишь глубокомысленно кивает.
Том осторожно берет бумажку и засовывает ее между своими губами. Рот наполняет песок и привкус плесени.
Блэквуд пристально наблюдает за гостем.
– Давайте. Все до конца. Проглатывайте.
– Я приготовил их прошлой ночью. – Блэквуд открывает одну из двух картонных коробок на своем кухонном столе, в ней когда-то хранились упаковки чипсов в супермаркете. Продолжая пережевывать бумагу с пылью из трейлера, Том заглядывает через поднятые боковые клапаны.
Дно коробки заполнено коллекцией глиняных мисок, тщательно упакованных в пенопласт. На верхних чашах начертаны старательно раскрашенные символы.
Том проглатывает комок во рту. Озадаченно смотрит на Блэквуда, надеясь на объяснение, которое тот только и ждет дать.
– Закопайте каждую в ямке, где лежали скрижали проклятий. По одной чаше на каждую ямку. Проследите, что ни одну не пропустили. Чары должны оставаться внутри. Вынимать их нельзя.
Том кивает, затем смотрит на четыре креста из деревянных планок, сложенных аккуратной стопкой рядом с первой коробкой. Поперечные перекладины примотаны бечевкой, а на лицевой стороне нарисован символ солнца.
За крестами – вторая коробка с бутылками молока, банками меда, буханкой черного деревенского хлеба, серебряной фляжкой. Том проводит над ней рукой.
– Не нужно было ради меня ходить по магазинам.
– Вам следует совершить обряд. Нечто такое, что когда-то проводилось в святилище или священной роще.
– Я графический дизайнер, а не чертов друид.
– С этим справится любой идиот. Я покажу, как это делается. Но должна быть осознанность намерения. Вы должны верить в защитную силу обряда.
Слишком уставший, чтобы оскорбиться, Том смиряется и вымученно кивает в знак признательности.
– Ловлю себя на том, что верю во многое, во что не верил несколько дней назад. И если это не даст им проникать в дом, то я попробую все что угодно.
– В дом?
– И видеть, как они меняются. Это было адское зрелище. Это из-за проклятия? Проклятие заставляет меня видеть их такими?
Блэквуд быстро поворачивается, вцепляется Тому в плечи. Его хватка сжимается, точно деревянные тиски.
– Что вы сказали? Вы видели, как они преображаются?
– В лесу. На той поляне. Была кромешная ночь, но они точно что-то сделали. Стали чем-то другим.
– Вы действительно видели, как они изменились?
– Я пытался рассказать вам…
– Что именно вы видели?
– Свинью. Медея была похожа на свинью. Маги, кажется, на зайца.
Блэквуд бледнеет и отодвигается от Тома, словно от заразы.
– Они были в масках. Но я не могу понять, как им удается так быстро двигаться. То есть в их возрасте…
Ноги у Блэквуда слабеют, он тяжело опускается на табурет. Дрожащей рукой шарит по столу.
– Почему вы не… Неужели они…
– Что?
– В измененном виде проникли в ваш дом?
– Так сказала моя дочка. Прошлой ночью. Один из них… Думаю, это случилось в нашей чертовой комнате. Дочка говорит, что уже видела это. В лесу. А пока я собирал в трейлере пыль, кто-то был на их чертовой крыше. Заяц. Следил за мной. Моя жена не хочет больше слышать об этом.
Блэквуд опускает веки. Шумно вздыхает через заросшие седыми волосами широкие ноздри.
– Все гораздо хуже, чем я себе представлял.
– Что за хрень? Что вы имеете в виду?
Блэквуд открывает глаза и глядит на Тома взглядом врача на неизлечимо больного пациента, который так и не понял причину своего дискомфорта.
– Они не остановились на скрижалях проклятий. Вот как им это удалось! Будут и другие заговоренные предметы. В вашем доме. Метки. Шлюзы. Их тоже нужно найти. Все до единого.
Том смотрит на коробки и кресты, его скудные надежды сдуваются, словно шина, из которой выходит воздух. «Когда же это прекратится?» Он плюхается на соседний табурет, который проседает под ним, три разболтавшиеся ножки разъезжаются.
– Осторожно, этот стул – смертельная ловушка.
Том аккуратно поднимается.
Блэквуд хлопает ладонью по столу.
– Должно быть, Муты расставляли свои артефакты в паузах между владельцами. У них было достаточно времени, чтобы усовершенствовать свои методы. Навести чары и подготовить муки для новых обитателей. Дьяволы! Я скажу вам, где искать.
От этого всего Том закрывает глаза. За пределами личной тьмы назначенный им пастырь, хранитель его семьи, выступает с энтузиазмом, который выглядит неуместным.
– Нам нужно построить бастион! Укрепление. На участке. Внутри дома. Усилить все! Или они доберутся до вас там, где вы спите. Не ошибитесь!
40
Фиона едва ли замечает рядом с собой маленькую фигурку Грейси, которая подпрыгивает на цыпочках, пытаясь взглянуть поверх кухонной стойки в окно на то, что поразило ее мать. К тому же Фиона не помнит, когда успела прижать к щекам растопыренные веером пальцы. Эту позу она приберегает для неспокойных времен. И на миг вспоминает собственную мать, которая при шокирующих новостях закрывала лицо руками. Главный жест детства. Привычка, передавшаяся по наследству с той же легкостью, как и цвет глаз.
Но Фиона не хочет быть той матерью, которая стремительно втягивает воздух, словно кричит наоборот, и прижимает руки к лицу, сталкиваясь с несчастьем, реальным, воображаемым или предполагаемым. Однако вот она именно так и поступает. Фиона моргает, глаза у нее сухие и полные песка.
В дальнем конце их разгромленного сада Том, насколько она понимает, выливает очередную банку жидкого меда в нечто вроде глиняной миски. В посуду, какой она раньше не видела. Том ставит эту емкость рядом с одной из ям, которые проделал в их газоне накануне. Откапывая свинцовые плитки, найденные с помощью одолженного металлоискателя.
Это последнее, что ей хотелось бы видеть после тяжелого рабочего дня, поездки за Грейси в плотном потоке машин и долгой дороги домой. Сегодняшний спектакль приводит ее в ужас. Прошлым вечером и ночью поведение Тома озадачило и расстроило ее. Теперь же она ошеломлена и ранена, возможно смертельно. Несмотря на множество предупреждений, которые не могли не тронуть Тома – ведь она видела боль в его глазах, – он продолжает все это, чем бы оно ни было.
Том бросает банку с медом в картонную коробку у своих ног. Достает из той же коробки двухлитровую пластиковую бутылку жирного молока. Наливает его в миску. Бутылка почти пуста, и Фиона предполагает, что остальное молоко было разделено между прочими ямами, разбросанными по саду.
Словно добавляя щепотку соли в суп, Том постукивает по серебряной фляжке, и в миску летят серебристые брызги воды. Опустившись на колени, он осторожно помещает наполненную до краев чашу в отверстие.
Дело не только в том, что муж игнорирует ее просьбу отказаться от своего безумного, параноидального поведения – безрассудства, которое обходится им в небольшое состояние, – ее гнев подпитывает уже то, что Том считает их проклятыми. Словно обманутый каким-то сумасшедшим евангелистом, он теперь вынужден верить, что магия и сверхъестественное – реальные и вездесущие силы жизни. И это в его возрасте. После множества доказательств своей невосприимчивости к подобным заблуждениям. Но такое расстройство сейчас непростительно, им нужно, чтобы Том оставался крепким и незыблемым, как каменный столб, не давая рухнуть их совместной жизни. Жизни, которую он изменил до неузнаваемости, настояв на покупке разрушенного дома на краю нигде. Дома, заброшенного с тех пор, как последний владелец покончил с собой прямо у входной двери.
– Папа ведет себя глупо! – Грейси срывается с места и направляется к двери черного хода, намереваясь расследовать последние выходки своего отца в глубине сада.
Фиона отшатывается от стойки и хватает дочь за руку. Та поворачивается, ее улыбка тает от выражения лица матери и шока столь внезапного захвата. С такой силой рука мамы вцепляется в нее, лишь когда они собираются пересечь оживленную дорогу. А вот взгляда такого Грейси прежде не видела.
– Ты не пойдешь туда.
В кои-то веки дочка не спорит.
Фиона снова пристально вглядывается в сад, где Том огибает яму, двигаясь задом наперед. Его губы шевелятся, произнося то, чего она не может услышать. Том читает с зажатого в грязных пальцах листка бумаги.