— А ты, значит, понял?
— Я — волшебник.
— Тогда ты должен понимать, что я просто напомнил капитану, за что ему платят, — сказал Ланс. — С тобой я ничего такого делать не буду.
— А тебе не кажется странным, что Балор оплатил фрахт, но оставил за тобой выбор конечного пути нашего путешествия?
— Нет, — сказал Ланс. — Он знает, что я его не обману. Я намерен твердо придерживаться достигнутых договоренностей. Я дал ему слово, что отправлюсь на юг и сражусь с Джемалем ад-Саббахом, и именно так я и собираюсь поступить.
— Балор вряд ли бы просто поверил на слово незнакомому ему человеку, — заметил Плачущий.
— Ты считаешь, что его репутации недостаточно, чтобы нагнать страха и заставить быть честным кого угодно?
— Вполне достаточно, — согласился Плачущий. — Кого угодно, кроме тебя.
— Ты мне льстишь.
— Вовсе нет. Я считаю тебя человеком, способным на любое безумство.
— Пусть так, — согласился Ланс.
— И это странно, так как во всем остальном ты выглядишь вполне здравомыслящим человеком.
— Продолжай, — Ланс плюхнулся на свою койку и уставился в потолок.
— Так что, наблюдая за твоим поведением, можно сделать лишь два вывода, — сказал Плачущий. — Либо ты страдаешь от временного помешательства, либо я просто не понимаю твоих мотивов.
— Судя по тому, что ты таки решился об этом заговорить, версия о помешательстве тебя не устраивает.
— Мы с тобой направляемся в самое опасное место в мире, — сказал Плачущий. — Чтобы сразиться там с самым опасным человеком в мире. Мне кажется, я имею право знать, почему ты на это согласился.
— Что еще тебе кажется? — поинтересовался Ланс.
— Что это твое согласие на просьбу Балора как-то связано со смертями Смеющегося и Алого Ястреба.
— Ты просто мастер замечать очевидное, — ухмыльнулся Ланс.
— Так ты не объяснишь мне, почему ты ввязался в чужую войну и начал убивать волшебников?
— Потому что я ошибся, — сказал Ланс. — Я переоценил их магию.
— Если ты думаешь, что мне стало понятнее, то ошибаешься.
— Ну что ж, ты волшебник, так постарайся понять то, что я сейчас скажу, — Ланс сел на кровати и посмотрел на Плачущего. — Видишь ли, дело в том, что на мне висит родовое проклятие, и я думал, что Смеющийся или Алый Ястреб смогут его снять. Но они оба меня разочаровали. Сначала твой собрат по учению, а потом и ваш учитель.
— Довольно странный способ обратиться к волшебнику за помощью, — сказал Плачущий. — Если только ты не хотел, чтобы они помогли тебе умереть.
Ланс все еще молчал и смотрел Плачущему в глаза.
— О, — сказал Плачущий. — Стало быть, я угадал верно. В этой войне ты искал не славы, но смерти. И по той же причине ты отправился на юг? Поэтому ты и хочешь высадиться в самом Рияде, да? Чтобы все случилось побыстрее? Ты ищешь смерти, и тебе все равно, что ты больше не один.
— Лучше бы тебе сойти на берег в Лонгхилле, — согласился Ланс.
— Я не могу, — сказал Плачущий.
— Мне жаль, — сказал Ланс. — Но у меня есть план, и я не собираюсь от него отказываться.
Плачущий побледнел. Он был похож на человека, висящего над бездонной пропастью на конце длинной веревки и только что узнавшего, что второй конец никак не закреплен.
— И что же это за проклятие такое странное? — кисло поинтересовался он после небольшой паузы.
Ланс задрал рукав и положил правую руку на стол. Его запястье украшал то ли давний шрам, то ли грубая татуировка, напомнившая Плачущему браслет с начертанными на нем рунами. Значения этих рун Плачущему были неизвестны.
— Это родовое проклятие, — сказал Ланс. — Дело в том, что я… э… практически бессмертен. Мой организм не подвержен болезням или старению. Мечом или копьем меня можно только ранить, и то ненадолго. На мне все очень быстро заживает. Существует лишь несколько способов отправить меня на тот свет, и все эти способы весьма специфичны.
— Видимо, я ошибся, и ты все-таки безумен, — сказал Плачущий. — Потому что если ты говоришь правду, только безумец может счесть этот дар проклятием.
— Это суждение лишь выдает твою наивность, — сказал Ланс. — В бессмертии нет ничего хорошего. Вечная жизнь слишком длинна для обычного человека. Да и я не могу сказать, что у меня была очень уж хорошая жизнь. Я продолжаю жить, а все вокруг умирают. Как правило, насильственной смертью. Мой отец, мои приемные родители, все мои друзья… Не говоря уж о тысячах людей, которые считали меня своим сюзереном и которых убили из-за меня. Я устал от чужих смертей и войн.
— Я бы соврал, если бы сказал, что понимаю тебя.
— Мог бы сказать. Я бы все равно не поверил.
— Тут наши чувства взаимны, — сказал Плачущий. — Я тоже не могу поверить в твою историю.
— Разумно, — согласился Ланс.
Прежде, чем Плачущий успел сообразить, что происходит, Ланс перегнулся через стол, вытащил из-за пояса Плачущего короткий кинжал, расстегнул рубаху на груди и, поморщившись, вогнал тонкое лезвие себе в сердце. Маркиз Тилсберри стал еще бледнее, хотя минуту назад Ланс готов был поклясться, что сие невозможно.
— Такое я проделываю походя, — сообщил Ланс. — Надеюсь, ты не собираешься терять сознание?
— Нет, — сказал маркиз Тилсберри после некоторых раздумий. — Тебе не больно?
— Немного неприятно, — сказал Ланс. — Но чего не сделаешь ради эффектного зрелища?
— Э… можешь вытащить?
— Тебя нервирует мой вид? — ухмыльнулся Ланс.
— Немного, — признался Плачущий. — Обычно люди с кинжалами в груди несколько менее разговорчивы.
Ланс обхватил пальцами рукоять кинжала, легко вытащил его наружу и вручил оружие владельцу. Плачущий не заметил ни единой капли крови ни на лезвии кинжала, ни на коже Ланса.
Ланс бросил кинжал на стол и продемонстрировал Плачущему свою грудь, испещренную сеткой старых шрамов. Однако, свежей отметины там не было, и Плачущий взял себе на заметку поинтересоваться, как же так выходит.
Если удобный случай представится.
Ланс застегнул рубашку.
— Еще я не горю в огне, — сообщил Ланс. — А также не тону в воде, но этот факт вряд ли характеризует меня с лучшей стороны.
— И как же это случилось?
Ланс еще раз показал шрам за запястье.
— Когда-то это был браслет, созданный одним из моих предков в качестве объекта силы, — сказал Ланс. — Он переходил в нашей семье от отца к сыну и в конечном итоге достался и мне. Когда я его надевал, я думал, что это обычное украшение, лишь чуть позже выяснилось, что снять его невозможно. А потом… я носил его слишком долго, гораздо дольше любого из моих предшественников. В конце концов, он просто стал частью меня.
— Погоди-ка. Ты говоришь, что твои предки носили этот браслет. Но их же всех убили…
— О, да, — сказал Ланс. — В тех местах, откуда я родом, убийство моих предков было отдельной спортивной дисциплиной. По преданию, браслет был выкован из металла, упавшего со звезд. Некий кузнец, помогавший моему дальнему предку в работе, сохранил несколько кусочков того металла и сделал семь мечей и один кинжал, которыми можно поразить человека, носящего браслет. Эти мечи были розданы магам и героям из разных королевств, чтобы никто из моих предков не мог чувствовать себя в полной безопасности. Когда я был молод, носил другое имя, и мне очень хотелось жить, я убил всех хранителей, собрал эти мечи и расплавил их в жерле вулкана [2]. Кинжал я оставил себе. На память. Ну, и на всякий случай. Только вот ведь беда — в одной из последующих заварушек я его потерял.
— Где потерял?
— Не в вашем мире, — сказал Ланс.
— А другие способы?
— Я не горю в обычном огне, но у меня был очень неприятный опыт с пламенем дракона, — сказал Ланс. — В вашем мире есть драконы?
— Нет.
— Вот в том-то и дело, — вздохнул Ланс. — Полагаю, я мог бы попробовать спрыгнуть в вулкан, но действующих вулканов я тоже поблизости не наблюдаю. Значит, остается только третий способ. Когда-то, в самом начале карьеры, мне сказали, что меня также можно уничтожить при помощи магии высшего порядка. Вот почему я выступил против Алого Ястреба в этой вашей войнушке. Но я должен признать, что магией высшего порядка там даже не пахло. При виде меня и Смеющийся и Алый Ястреб хватались за меч. Они умерли, потому что с мечом против меня у них не было ни одного шанса. И поэтому я надеюсь, что Джемаль ад-Саббах так же хорош, как считает Балор и ваша чертова Ложа, и слухи о его могуществе хотя бы отдаленно соответствуют действительности.
— Надеюсь, он тебя не разочарует, — мрачно сказал Плачущий. — А ты не думал, что обманули, когда сказали про магию, которая может тебя убить?
— Вряд ли, — сказал Ланс. — Просто ни Смеющийся, ни твой учитель не были достаточно хороши.
— Алый Ястреб был одним из лучших…
— Не сомневаюсь, — сказал Ланс. — Но дело даже не в нем. Дело в вашей магии вообще. Магия, которой тебя учили, это искусство.
— Разве существует какая-то другая магия?
— Магия превращается в искусство, когда в мире ее становится слишком мало, — сказал Ланс. — Это естественный и неизбежный процесс. Максимум приложенных усилий и минимум результата.
— Я снова перестаю тебя понимать.
— Ты уверен, что был учеником чародея? — поинтересовался Ланс. — Твой учитель не рассказывал тебе истории о великих магах древности, которые могли творить невероятные вещи? Поворачивать вспять течение рек, двигать горы…
— Эти истории мне рассказывала моя няня, — сказал Плачущий. — И назывались они сказками.
— До того, как превратиться в детские сказки, они наверняка были легендами, а легенды никогда не возникают на пустом месте, — сказал Ланс.
— Но они преувеличивают. С годами каждая история обрастает тысячей подробностей, которые делают ее более красочной, и уже спустя несколько веков никто не может сказать, что есть правда, а что — вымысел тысячи рассказчиков.
— Если легенда гласит о человеке, сдвинувшем гору, стоит допускать вероятность, что на самом деле гора все-таки двигалась.