«Божественная» объяснительная модель едина, тогда как «колдовская» модель предлагает две относительно самостоятельные когнитивные парадигмы — колдовская порча и сглаз (ср. фрагмент заговора: Также бы рабу Божью (имярек) никто не мог бы ни испортить, ни изурочить [СМ 1995: 357–358]). Под колдовством, или порчей, в рамках этой модели понимается сознательное причинение вреда магическими средствами, под сглазом — невольное (считается, что человек может даже не знать о том, что обладает дурным глазом). В Верхокамье полагают, что для занятий колдовством необходимо учиться по черной книге (отсюда и наименования колдуна: чернокнижник, знаткой), в то время как умение глазить — врожденное[111]. Рассмотрим подробнее эти концепты.
Акцент на грамотности колдунов, как кажется, специфичен для Верхокамья и, возможно, других районов проживания старообрядцев[112]. Еще не так давно многие умели читать по-старинному, были специальные люди, обучавшие детей церковнославянской грамоте, во многих домах до сих пор хранятся образчики рукописной и старопечатной книги, а в устной традиции бытуют пересказы сюжетов из святоотеческой и житийной литературы. Высокая сакрализация письменного слова, обострившаяся в условиях угасания книжной культуры, нашла отражение в рассказах о черной книге, по которой учатся колдуны. Мотив передачи знания без специального обучения встречается в Верхокамье не так часто, люди полагают, что колдовству обязательно надо учиться по книге, например:
А как становятся такими знающими? Или рождаются, что ли, они?
Нет, не рождаются. Такими не рождаются. Учатся[113].
Соб.: А это надо как-то учиться или так, само передается?
Это черная книга, говорят тоже, кака-то есть. По книге. А как это — уж я не знаю[114].
В черной книге — три ступени: кто первую одолел — слабый колдун, кто вторую — средний, кто все три — сильный[115].
Стары-те ведь чё, раньше этого, пакостев, много было. Это ведь грамотны люди-те были, колдуны-те. А нынче ведь чё — нынче токо пить учатся, больше ничего[116].
Те информанты, которые под грамотностью понимают не владение церковнославянским языком, а современное школьное образование, имеют противоположное мнение: сейчас колдунов полно
и в городах, и в селах, и везде это вот, потому <что> все грамотные стали нынче. А раньше — мало были грамотны-те, а ведь на это учиться тоже надо. Кака-то черная книга есть. Чернокнижники всё их зовут, колдуны-те[117].
Вот черны-те книги бывают, магии какие-то. Учатся и садят боли всякие людям <…> Я не знаю, зачем такие книги выпускают, зачем распространяют? Весь народ изгубить? Вот ведь люди читают и пускают эту болезнь. Их ведь биси-те тычут под задницу, если не пустит какую болезнь — и на скотину, какие-то килы привязывают, и на людей, на лес наделают <…>.
Соб.: А есть еще в С. колдуны?
Черну книгу читают — дак как не есть? Зачем ее читать-то, если не портить-то?[118]
Это же с чертями уже знаются, они же… нечистой же силой… поэтому… «Домашняя библиотека», говорят, можно купить книгу, заказать, там, чё-то… «Черная магия»… Вот ведь думаю, говорят людям, ведь вот не знают, что ведь это очень грешно. Ведь люди вот не знают, чё, люди ведь купят и вот… себе… это же ты с нечистой силой уже… продаешь свою душу сатане. Вот что это делается.
Соб.: Эти книжки, что сейчас выпускают, такие же сильные, как старые?
Это вообще… Такие же сильные, и вообще-то это очень нельзя. Даже в землю хоронить таких людей не положено[119].
Если черную книгу в дом внести, сразу Бог отворачивается, становишься как бес. А сейчас полно продают — и черную, и белую магию. В Лебяжий на ярмарку привезли книги, сразу все раскупили. Как портить — теперь каждый сможет, и к марийцам ходить не надо[120].
Соб.: Еще много знатких?
Счас говорят — чуть не все знают! Чё, нонче не работают, дак поэтому и занимаются. Чё, не работает народ дак. Только и делать. Напьются — дак чё больше делать дак. Поломают, подекаются только.
Соб.: Что поломают?
Мозга поломают, ну! Все равно ведь чё-тося ведь надо читать дак это чё-то знать же всё, каки-то слова[121].
Специальное обучение и знание слов отличает колдунов от людей, которые могут сглазить, или, как чаще выражаются в Верхокамье, сурочить. Возможность причинить магический вред взглядом, словом, мыслью обозначается в русских говорах несколькими локальными терминами (сглаз, урок, призор, прикос, озёв, одумка), в Верхокамье наиболее употребительны урок и сглаз, причем оба термина сейчас означают причинение вреда взглядом, реже — словом[122].
Соб.: Что такое урок?
Кто-нибудь на тебя посмотрит, полюбуется и сурочит.
Соб.: И что будет?
Все может быть, всяко, по-своему может быть[123].
Сглаз — когда смотрят завидящие люди или говорят то, что может сбыться[124].
От колдовства урок отличается тем, что наколдуют на предмет — а урочат взглядом. Еще отличают по признакам (по общему контексту ситуации), а также по знахарской диагностике и лечению:
Если я наговорю от уроков, поможет — дак урок, нет — знать, колдовство[125].
В отличие от колдовского знания, способность к сглазу бывает врожденной или приобретенной в младенчестве, например, если ребенка, отнятого от груди, мать снова начнет кормить своим молоком: А другая пожалеет — плачет ребенок; возьмет, даст, когда вже яна отлучила, и подала — и всё! — етого человека вже бойся. Ён несчастливый, его матка скалечила [Новиков, Тримакас 2001:328] (этот мотив очень популярен, см. [Мазалова 2001:120, Ивлева 2004:137,140])[126]. Теоретически сглазить может любой человек, не в добрый час похваливший или на что-либо посмотревший, однако есть визуальные признаки такой способности — необычный цвет глаз (у восточных славян — черный, у народов Южной Европы и Азии — наоборот, голубой [Herzfeld 1981:570]; в обоих случаях цвет глаз означает этнически чужого).
Соб.: А колдуны и те, кто сглазить могут, — это одни и те же люди?
Ну, нет, сглазить-то могут, говорят, у кого черные глаза, они могут даже сглазить. Просто сказать, что: «Вот какой хорошенький, — например, — ребенок у тебя» или еще чё-нибудь, — это, говорят, сглаз. А которые вредители — это колдуны, это совсем другое. Даже на человека не подумаешь, а он может человека испортить[127].
Понятие сглаз и ему подобные — метафора скрытой, но подозреваемой зависти[128], латентной агрессии, связанной с «чужестью», какой бы она ни была (о зависти в связи с представлениями о колдовстве подробнее говорится в третьей главе, о страхе «чужого», хорошо заметном в этих представлениях, — в пятой главе). Однако в отличие от колдовского знания, почти всегда принимаемого добровольно, в способности к сглазу человек невиновен (если он не нарушает сознательно правил коммуникации, о которых будет сказано в следующей главе). Как выразилась одна информантка, колдун — сердитый, а тот, кто может сглазить, — нет[129]. Возможно, поэтому такие люди присутствуют в текстах быличек и заговоров лишь описательно, но отсутствуют как отдельный класс вредоносных агентов в номинации, за исключением редких диалектных терминов, например, на Урале: глазунья[130], призорник, урочник [СРГСУД 1996:105,458,543], прикосливый [СРНГ1997:259], урошливый [СГСРПО 1973:655; СРГСУ 1987: 133]. Два последних термина обозначают и тех, кто может сглазить, и тех, кто особенно восприимчив к сглазу; эта омонимия характерна и для Верхокамья. Замечу, что людей, которым приписывается способность глазить/урочить, в этом регионе никогда не называют ни знаткими, ни портунами, ни еще каким-либо термином, обозначающим колдуна.
Способность к сглазу имморальна, не считается грехом (Ён не хочет, ён такой человек! <…> Это природа, ето от родителей все так получается! [Новиков, Тримакас 2001:328]), не карается социальными установлениями (хотя способов профилактики и устранения сглаза в традиционной культуре предостаточно) и даже не препятствует хорошим отношениям:
А насчет сглазов я знаю, что вот… у меня другая соседка есть, с которой у нас очень хорошие отношения, вот… они такие добрые очень люди, но… моя бабушка очень крепко с ней дружит, она тоже бабушка, старушка, соседка. Но тем не менее, когда она приходит от нее из гостей, она всякие исполняет ритуалы от сглаза, там, какие-то. И даже считает, что… какие-нибудь… если в этот день у нее не удастся, там, допустим, какую-нибудь кружку с молоком уронит или что-то, она сразу говорит: «Вот, вот я так и знала, вот я пошла к ней в гости, она меня там похвалила, и вот это вот все из-за нее!» И вот она всегда говорит, что у нее такой дурной глаз, вот, но тем не менее все равно она с ней дружит, ходит к ней постоянно в гости и постоянно мучается. То какую-нибудь доску на ногу уронит, то еще что-то, и все на нее — все эти причины, все свои беды — что она ее сглазила! Но тем не менее хорошо к ней все равно относится, хотя вот в такие моменты сердится: «Вот, опять сглазила!» Идет к ней, какие-нибудь булавки прилепляет