[420]. Вредитель остается вредителем независимо от способа действия — «естественного» или «сверхъестественного», с внешней точки зрения.
Понятие «колдовство» может означать всего лишь невидимый, таинственный способ достижения цели, а «воровство» во многих случаях является этой целью, оказывается основной мотивацией применения колдовства. Это хорошо заметно в следующей истории.
С Надеждой Ипатовной мы познакомились летом 2003 г., тогда ей было чуть больше сорока. У нее уютный дом, где они с мужем Виктором вырастили четверых детей (младшая дочь тогда заканчивала школу). Есть внук — веселый бутуз, живет с родителями в областном центре и часто гостит у бабушки. Хотя родом Надежда Ипатовна из типичной старообрядческой семьи и всю жизнь прожила в деревне, на сельскую жительницу она совсем не похожа: в одежде предпочитает спортивный стиль, модно подстрижена. И дети уже не деревенские — сын работает в городе, дочери учатся в институте.
В такой большой семье множество хлопот, а тут еще и хозяйство — огород, скотина. Поэтому неудивительно, что наш разговор вертелся вокруг житейских проблем Надежды Ипатовны. Вообще, жизнь у меня такая интересная, — говорила она.
Жаловалась Надежда Ипатовна, что ее дочь Ларису свекровь приделала к своему сыну, а сына — к себе. Дочь с мужем живут плохо, он во всем слушает свою мать, а с Ларисой ругается, поэтому
она нервная такая стала, она приедет сюда — как потерянная, вот вечер, она думает: что он там делает? Пришел ли домой?
Выяснилось это вскоре после свадьбы,
случайно: пошла к бабке, а потом Лариса сама пошла, они ей сказали: «Тебе сделано». Как свекрови понадобились, она приделала к нему Ларису, на кровь. Она к бабке ходила, его отделала.
По мнению Надежды Ипатовны, обращение свекрови к магии было вызвано исключительно корыстными интересами:
Представляешь, он (сын. — О. X.) ей-то был не нужен, <а теперь> парень их кормит, одевает, всё. Он стал работать, пошел… Из грязи-то его подняли, дак ты радуйся, что… А ей надо забрать.
Кроме того, свекровь якобы хочет, чтобы не только ее сын, но и Лариса работала за них за всех, при этом сама ни в чем молодой семье не помогает, хотя и живут рядом. Надежда Ипатовна хотела бы пойти к знахарке, чтобы развести Ларису с мужем, но Виктор говорит — спешить не надо.
А все равно этому браку не жить.
Надежде Ипатовне не впервой вмешиваться в личную жизнь дочери. Несколько лет назад ей пришлось, по ее собственному выражению, вытаскивать из болота Ларису:
Вместе мы с семьей и родственниками воевали, ее отвоевывали —
разрушать ее отношения с Димой, первой любовью. Чтобы отворожить Ларису, Надежда Ипатовна ездила в соседнее село к человеку, который слывет очень сильным колдуном. Ей не нравилась семья Димы — бедные, мать пьет, сам он только что пришел из армии — ни специальности, ничего.
Они ведь люди несостоятельные, потому что пили очень. А он с армии пришел. С армии же… уже ребята умеют разговаривать, а девчонка одиннадцать классов заканчивает и развесила уши. Все хорошо, вроде бы, красиво было. Потом его мама решила своего сына «выдать замуж» за нашу дочь, замуж. А не женить <…> На наши деньги у них планы были далекие. Я потом Ларисе сказала… ну, что у меня ребенок: забе´гал тоже, забе´гал, смотрю — она ненормальная, ребенок не мой! Всё, с ним что-то случилось, я уже вижу, все равно ребенка своего знаешь, видишь, что что-то не то, не так… Ну, и она потом ей… она сама сказала, что, говорит: «Я вас приделала, — говорит, — друг к другу».
Оказалось, колдун уже видел фотографию Ларисы, которую привезла с собой Надежда Ипатовна. Эту фотографию ей отдал Дима по ее просьбе, и Надежда Ипатовна считает, что его мать обращалась к этому колдуну, чтобы приворожить Ларису.
Я тогда с фотографией… она эту фотографию, вот у нее было несколько фотографий, и одну из них она дарила мальчишке. И когда я с этой фотографией пришла к деду там одному, я говорю: «Вот эта фотография вам не знакома?» И он мне: «Эту фотографию-то я знаю». Что, видимо, я это так поняла, что он сам, видимо, делал. Которые он сам делал, ему было легче обратно, обратно отвести. Он сказал, что теперь она вам не страшна, она вам ничего не сделает уже больше.
Хотя с тех пор прошло пять лет, Надежда Ипатовна все еще не может забыть эту историю:
Я никогда с этой женщиной не встречалась, но эта женщина столько мне горя принесла, это вообще ужасно.
Не без оттенка злорадства она рассказывает, что семейная жизнь у этого парня так и не сложилась, что он пьет и бьет свою мать, а Надежда, безусловно, гордится, что тогда ей удалось отвоевать дочь.
Я говорю Ларисе: видишь, какая у тебя жизнь? Я могла тебе ее, могла тебе дать, что ты испытай это счастье. Я просто не хотела, что ты в это вот, что тебя поколотит… Вытащила я вот из этого ее дерьма.
Однако на этом злоключения Ларисы не закончились.
И вот счас вот… вот она пришла, сначала-то я вроде бы тоже не задумывалась, пришла и плачет. Что такое? Говорит: «Мама, снова история повторяется со мной». От бабки приходит и ревет в голос. Говорит: «История снова повторяется». Я говорю, я как-то еще не восприняла, ну, чё снова, ведь, говорю, по крайней мере еще, думаю, что тебе ведь тут, по крайней мере колдуны-то не были использованы. И потом идем к этой же бабке-то через час с Наташей-то (сестрой Надежды Ипатовны. — О. X.), и бабка-то мне говорит, все это рассказывает, что вот, говорит, женщина — она же не знает, что она моя дочь, — вот, говорит, тут молодая женщина была ко мне… всю ее обрисовывает и говорит всю ту ее историю, рассказывает. Вот, говорит, какие ситуации бывают. Эта бабка-то гадает. Рассказывает мне историю моей дочери, вот и всё <…> что у нее так плохо и что вот она это… что ее свекровь сделала, житья ей не дает.
Эта же бабка нагадала Надежде Ипатовне, что ее муж Виктор тоскует,
что материально все же более-менее обеспечены, но, говорит, он радости от денег не испытывает. В самом деле, в последнее время он стал другой человек. Вообще не такой стал. И после того вот, как он в сентябре сходил к Ларисиной свекрови погостить. Поел-попил у них. Он вообще, он ненормальный стал! И как сказать вот тоже, черт с ними, не знаю… И он мне сам согласен идти к бабке тоже! Он мне сам согласен уже идти к бабке! Просто, видимо, его уже тяготит все вот это.
Надежда Ипатовна считает, что и на ней самой есть порча:
Когда вот Ларисе сказала она, второй раз вот когда мы приехали, она говорит: «Слушай, на тебе… порча есть». А потом на меня еще посмотрела, говорит: «У! На тебе, — говорит, — тоже».
Соб.: На вас?
Да. «На тебе, — говорит, — тоже». А меня все цыгане, все встречают. Ну, я цыганам-то не верю, а они говорят: «Ой! На тебе порча, порча, тебя лечить надо, порча!» Я говорю: «Да я знаю, знаю, знаю». И убегаю уже.
Место, где живет Надежда Ипатовна, слывет в окрестностях как колдовское. Далеко ходить не надо — ее бабка была знающей, изводила в свое время свою невестку, мать Надежды Ипатовны. Но ни отец, ни она сама не унаследовали бабкиных способностей. Напротив, с молодых лет Надежда Ипатовна чувствовала себя жертвой колдовства.
Я закончила школу уже, наверное… пошла раздавать — я за маму раздавала газеты, ну, то есть почту. И когда возвращалась обратно, там была такая злая бабка одна, мы ее смертельно боялись. И она стояла, возмущалась постоянно, как я одета. Ну, как бы я ни оделась — хоть брюки я одену, хоть платье, — ей все не нравилось в моей одежде и она всяко на меня орала. То ли она на меня орала, то ли что. Вот. Все маме говорили, что какая у тебя красивая дочка, траливали, все такое… В 17 лет кто некрасив, да? <…> И я пошла, значит, эту почту раздала, так иду домой уже, иду-иду… в результате я до того дошла, что я идти не могу. Вот в Г. ты была, вот там магазин, да? Верхняя дорога. Вот я до этого магазина дошла — все, я дальше идти не могу. Я пытаюсь идти — я не чувствую ног! Ну, не чувствую ног. Вот единственный раз у меня так было, конечно, не было больше. Иду, иду… Боже! Я до дому дошла, но с таким трудом дошла. Я еле-еле домой пришла и еле-еле слово смогла сказать <…> Вот как свинцовые ноги или каменные какие-то, ну, вот такая тяжесть, всё, я вот эти места вообще не чувствовала.
Соб.: Мимо ее дома вы шли?
Мимо ее ходила, ну, там по деревне ходила. Ну, вот в тот раз она тоже, видимо, каким-то злым глазом на меня поглядела. Ну, в тот раз меня никто не обругал, то есть ругала только она всегда меня, если она увидит. Я иду, она так… уйду метров на пятьдесят, она там бурчит, уж не помню, что она кричит, ну, всякое. А я так иду, иду, иду со всех сил! Вот ноги как будто… что-то меня веревкой тянут назад, а я пытаюсь вот так идти вперед, вот таким образом я дошла. Дошла до дому, сижу, всё. И такая тяжесть во мне, как… не знаю, как будто вот я села и меня придавили — я встать не могу.
Соб.: А она специально это сделала?
Да я не знаю, кто это, специально, да просто, может, ну, не в добрый час, что ли, так на меня посмотрели, или еще чего. Она ничего не делала, она просто вот такая сама по себе, видимо, злая, и вот эту вот злость выплескивала, и что-то у меня, может, какой-то у меня организм ослабленный, или как-то так… мой организм воспринял это. И сижу я, мешком сижу, даже в дом не могла зайти, как на крылечке пришла, села, так и сижу. Что-то мне совсем плохо, я идти не могу. Мама у меня, откуда я знаю, чё она там… сходила в комнату, потом выходит — как на меня брызнет, я так испугалась, вообще! Ну, вообще так страшно испугалась, неожиданно так на меня воды налила… и все прошло. Несколько минут — все, мне легче стало, пошла.