«Что означают и по какой причине посетили мою голову эти странные галлюцинации? Почему раньше мне привиделись Эрот, Амур и Гименей — это понятно. Меня потрясла и сразила красота Юлии. Влюбился, а любви все головы покорны, она может задурить любую. Исторических тому примеров — тьма! Но Ассаргадон-то тут при чем? Он моей сумасшедшей влюбленности в Юлию не касается никаким боком! Юлия — это сладкие грезы любви, а Ассаргадон-Артюнянц — агрессия, жульничество и прохиндейство! Как два различных полюса, во всем враждебны они!»
И тут Глебу вспомнились утверждения Юлии, что ее сводная сестра Марфа-Марша — колдунья, правда, колдунья глупая. Он тогда Юлии, конечно, не поверил, списал ее слова на девичьи фантазии. Но вот он пообщался с Марфой — и пожалуйста, в мозгу целый исторический блокбастер из жизни Древнего Востока. Более того, сама собой напрашивается мысль: а так ли безгрешна в отношении колдовства и сама Юлия? Она считает Марфу колдуньей глупой, следовательно, себя — умной. А умные женщины обычно не упускают случая поучить других, особенно мужчин, уму-разуму. Не оттого ли Эрот, Амур и Гименей, зачастившие в сознание Глеба после его знакомства с Юлией, постоянно давали ему добрые, полезные и, главное, очень конкретные советы? А Марфа по глупости наколдовала галлюцинации из жизни Древнего Востока, никак не связанные с современностью и потому совершенно бесполезные, как говорится — ни уму ни сердцу? Но справедливо ли такое суждение? И Глебу вспомнилось, как Юлия, выцыганив у Марфы щедрое пожертвование в пользу страждущих собачек, проливала крокодиловы слезы благодарности на ее грудь, а не сумевшая отбиться от настырной сводной сестрицы Марша в это время многозначительно крутила пальцем у виска, давая понять Панову, что у оголтелой собаколюбицы не все дома. Вот так! Марфа считает глупой не себя, а кое-кого другого! Отсюда вывод — древневосточная фата-моргана напущена Марфой-Маршей на Глеба не просто так, а со значением. Девушка жаждет помочь правоохранительным органам в поисках убийц сводного брата и с помощью магии раскрывает истинную суть натуры якобы благонамеренного и законопослушного олигарха Артюнянца; на самом деле жестокого, коварного, злобного и агрессивного, как царь Древней Ассирии Ассаргадон. Разве такая версия не имеет права на существование? А наличие у Юлии и Марфы сверхъестественных способностей вполне объяснимо с точки зрения современной генетики.
Как-то Панов вычитал про экзотический способ борьбы с крысами, заполонившими старые океанские судна. Выловив сотню-другую прожорливых грызунов, матросы помещали пленников в железный ящик и снабжали только водой, предоставляя им возможность добывать себе пищу посредством свободной рыночной конкуренции, то есть поедая друг друга. В конце концов из всех зубастых пленников выживает только одна крыса — самая сильная, свирепая, кровожадная, коварная и хитрая, настоящий крысоволк. Выпущенный на волю крысоволк терроризирует своих собратьев, и все крысиное поголовье вынуждено спасаться бегством из родного корабельного отечества. В девяностые годы прошлого века вся Россия превратилась в такой железный ящик, в котором бизнесмены и бизнесвумен и их прекрасные и непрекрасные половины пожирали друг друга. Победившие конкурентов и обобравшие своих «половинок» бизнесволки и матримониальные волчицы свои неординарные сверхъестественные способности, позволившие им выжить в беспощадной внутривидовой борьбе на взаимное уничтожение, естественным путем передали своим потомкам. Да плюс к тому потомков дошлифовывало элитное заграничное образование. Правы были жалостливые телесоловьи бурно-блудливых девяностых годов, успокаивавшие перепуганных российских обывателей, щепками разлетавшихся под топорами лесорубов-реформаторов:
— Да, худо вам приходится, бедолаги, от мордастых беспредельщиков в малиновых пиджаках. Но потерпите, сердечные, скоро-скоро подрастут детки этих мерзавцев, подучатся в Оксфордах и Кембриджах, и вы оглянуться не успеете, как в России расцветет новая замечательно-культурная элита, всему миру на загляденье.
Но даже этим профессиональным оптимистам не хватило нахальства, чтобы предрекать появление колдовских способностей у новорусских принцесс! Очень они пожалели о своей скромной умеренности в прогнозах развития общества, когда СМИ все чаще и чаще стали сообщать о детях с уникальными способностями, вызывающими удивление и восхищение как ученых, так и всех окружающих. Оптимисты заговорили о скором появлении нового поколения супервундеркиндов. Несомненно, Юлия и Марша — первые птички из этой стаи! Таким образом, лысенковская теория о возможности передачи вновь приобретенных способностей индивидуумом по наследству получила свое блестящее подтверждение. Но остатки белого обманного тумана постепенно выветривались из пановской головы, бредовое состояние проходило, и вот уже беззвучно шевелящиеся губы пегобородого вождя парнокопытных стали озвучиваться.
— Спасибо за приятную компанию и содержательную беседу! — пегобородый сердечно пожал Глебу руку.
«Значит, я с ним о чем-то разговаривал, — догадался Глеб. — Ничегошеньки не помню! Ну и Марфа! Вот так наколдовала…»
— Пусть мои козочки, может, в последний разок порезвятся на природе, — чуть ли не со слезами на глазах продолжал козий вожак, умильно глядя вслед своим любимицам. — Скоро все это огородят железной или кирпичной стеной, так что и березок не увидишь, а моим бедным животинкам, видно, злодейкой-судьбой предназначено отправиться на шашлык для гостей со степного юга…
— А что, гастарбайтеры любят козлятинку? — спросил Глеб больше для того, чтобы поддержать разговор и оправдать не совсем заслуженный давешний комплимент насчет содержательной беседы.
— Да уж не откажутся, — тяжело вздохнул козий сострадатель. — Ведь покуда их шашлыки больше гавкают, чем мекают… А вы погуляйте, погуляйте, полюбуйтесь нашей природой, ее живописными видами, — пегобородый указал за «Сидоновы руины», омываемые тихоструйной Тамерланкой, на противоположный берег, пышущий буйной зеленой растительностью. — Любуйтесь, пока есть такая возможность. А то сначала с этой стороны Артюнянц перекроет проход, а потом и на том берегу понастроят особняков, огородят все кирпичными стенами и глухими железными заборами — не то что к речке не пройдешь, вообще воды не увидишь! А как я, бывало, в молодости на том берегу… — начал было предаваться ностальгическим воспоминаниям современник прошлого века, но, как видно, передумав делиться милыми его сердцу секретами до сих пор юной души, только безнадежно махнул рукой и поспешил вслед за не подозревающими о своей горькой участи козами.
Глава 18
Погружение спутника в глубины воспоминаний о давно прошедшей молодости оказалось заразительным для еще не окрепшей после колдовских марфинских наваждений психики Глеба. Но если пегобородый до седых волос не мог забыть о том, что случилось с ним когда-то «на том берегу», то Панов опять провалился в пучину истории и, глядя на каменные блоки, оставленные сбежавшим в офшор «Сидоном», задумчиво подумал вслух:
— Ну и слава богу, что Сидон сам слинял за бугор, пусть даже со всеми неправедно нажитыми в России миллионами. Страшно подумать, что бы случилось, останься он в России! Как нелегального мигранта, его пришлось бы отправлять на историческую родину, то есть на Древний Восток, за бюджетные деньги! А ведь за три или сколько там тысяч лет назад без машины времени никого не отправишь! И чтобы эту машину построить, ухлопают не только все бюджетные деньги, но и выгребут подчистую стабфонд, фонд развития и фонд будущих поколений! Что Россия не остановится ни перед какими расходами, дабы выполнить не всегда понятно зачем взятые на себя обязательства перед иностранцами, известно всему миру сегодня и не составляло ни для кого тайны в прошлые века. Могла, например, Российская империя не ввязываться в Первую мировую войну? Могла! Но ввязалась, и только потому, что хранила нерушимую верность своим иностранным союзникам, тем самым, которые всего за сорок лет до того вероломно напали на Россию, захватили Севастополь, Аландские острова, обстреливали Одессу, Соловецкий монастырь и Петропавловск-на-Камчатке. Да что говорить! Иностранцам мы не только постоянно верны, к ним всегда у нас дорога! В старину владельцев крепостных душ влекло в Ниццу, а в наше время аристократию неудержимо тянет в золотой миллиард! В Лондонах, Парижах, Калифорниях, Флоридах и тех же Ниццах проживает ныне российская элита — эффективные собственники бывшей ничейной собственности. Но в России по-прежнему грохочут турбинами их могучие гидроэлектростанции, булькает в трубопроводах их нефть и фырчит принадлежащий им газ. Дымит трубами их частная собственность — достроенные Кузнецкстрои и гигантские Уралмаши, возведенные когда-то подневольными зэками и добровольцами-энтузиастами, вкалывавшими до седьмого пота и наивно верившими, что строят для себя. И если теперь какая-нибудь дама из высшего общества вдруг ненароком задержится в родном отечестве, она «не сможет избежать одиночества», ведь все ее подруги и знакомые давно уже там, в прекрасном далёко, блаженствуют в собственных дворцах и виллах. А о ней, горемыке, только и останется, что поп-вокалистам слагать жалостливые песни. А еще иностранцам всегда у нас почет, уважение, безмерное доверие и всяческие преференции. И у некоторых россиян вполне закономерно возникает желание каким-нибудь боком к этим счастливцам присоседиться. Не устоял от соблазна даже знаменитый покоритель Кавказа генерал Ермолов!
И опять перед мысленным взором Глеба поплыли видения…
В тронном зале Зимнего дворца в Петербурге перед императором Николаем Первым, как лист перед травою, стоит генерал Ермолов. И государь император благосклонно спрашивает:
— Скажи, мой храбрый генерал, какую награду ты желаешь получить за свои подвиги? Проси что хочешь! Мне для такого героического воина, как ты, ничего не жалко!
— Не надо мне ни медалей, ни орденов, ни маршальских званий, — отвечает покрытый шрамами ветеран многих сражений, — лучше произведите меня, государь, в немцы!