что хозяйку обижают, взвыли и вцепились обидчикам в брюки, потом и Марфе юбку порвали! Юлька орет! Марфа визжит! Никита хохочет, как бешеный! Изяслав себя материт за то, что с Юлькой связался! Уся с Русей рычат и норовят переключиться с брюк и юбки на ноги Юлиных супостатов. Брут завывает утробным мявом, а Клеопатра — мявом загробным! Собаки в Юлькином приюте взбесились — воют, лаем заходятся, бросаются на ограду, вот-вот сетку прорвут — выскочат, тогда всем кранты! А уж когда Юлька сорвала резинового петьку с головы петушиных погубителей и выхватила из костра здоровенную головешку, даже Никита понял, что тут уж не до смеха, и все бросились от нее бежать, только дай бог ноги! Нелли Григорьевна как увидела их, залитых с головы до ног томатным соком, подумала, что это кровь, и грохнулась в обморок! А ведь Никита и правда был весь в петушиной крови. И где теперь Никита? А Марфа и Изяслав — почему они после похорон Никиты не остались ночевать в особняке, где у них есть собственные апартаменты, а сбежали в Москву? Братец и сестрица боятся ночевать с этой ведьмой в одном доме! Как Марфа старалась от нее отвязаться, а Юлька все равно настояла на своем и набилась в провожатые! И я уверен, она заставила-таки сестру сделать что-нибудь такое, что той делать нисколько не хотелось. А Изя-то как радовался, что Юлька прицепилась к Марфе и на время оставила его в покое. Только напрасно музыка играла, и рано клоун хохотал! Юлька и от него еще свое получит, пусть только Изя появится в поместье! А уж если эта вудистка кого приревнует — хана тому бедолаге, пропал человек ни за грош! Тут к ней одно время зачастил поклонник, очень милый мальчик, из хорошей семьи, студент. Влюбился в Юльку — это неудивительно: ведьмы частенько на вид красавицы. Парень страдает, а Юлька на него ноль внимания: у нее же одни собаки близко к сердцу. Влюбленный пострадал, пострадал напрасно, а потом понял, что к чему, и стал оказывать внимание Марфе: сорвал цветок с клумбы и ей преподнес. Юлька как зыркнет на студента своими глазищами! Ну, думаю, не сносить бедняге головы. Слава боту, пронесло — наверное, потому, что студент этот тоже гринписовец. За это Юлька его и пощадила: всего-то ногу ему поломали. Как только вышел парень из наших ворот, так сразу и попал под машину. Потом два месяца шкандыбал на костылях. Так со страху и ушкандыбал от Юльки подальше, аж за океан, в Америку. А ты говоришь про какие-то экстрасенсорики и индиги. Все объясняется куда проще: ведьма — она и есть ведьма!
— Ты со злости готов обвинить девушку черт знает в чем! — вступился за Юлию Глеб. — Не надо было ту шелудивую собаку пинать ботинком под ребра! Отодвинул бы шавку легонько рукой от своих брюк, она бы не завизжала, и Юлия на тебя не взъелась.
— Ага, отодвинул бы рукой — и подцепил себе лишай, — возразил Новиков. — Впрочем, знал бы, что так получится, согласился лучше десять брюк выкинуть и двадцать лишаев лечить, чем один раз поссориться с этой ведьмачкой!
— Никакая Юлия не ведьмачка! И дети-индиго с паранормальными экстрасенсорными способностями — давно установленный наукой факт. Но какую не познанную наукой силу дети-индиго приобретают повзрослев, вот в чем вопрос! И не клевещи на Юлию, будто это она навела порчу на того непостоянного молодого человека. Юлия мне про этот случай рассказывала: не познанную пока наукой экстрасенсорную силу повзрослевшего индиго использовала тогда вовсе не она, а другая девушка, ее подруга.
— Скажи мне, кто твоя подруга, и я тебе скажу, кто ты: влюбленный в Юльку чудак, только не на букву «ч», — Новиков опять обличающе ткнул пальцем в направлении пановского носа. — Но тебе никакого ответного чувства с ее стороны не светит. Был бы ты собакой, а еще лучше собакой шелудивой, тогда другое дело. Любви и нежности получил бы столько — хоть залейся!
Спор обожателя Юлии с ее недоброжелателем так и не стал дорогой к истине, но Курсаков с Горюновым вздохнули облегченно. Оказывается, Панов не съехал с катушек, а всего лишь погрузился в признанный наукой мир непознанного. Однако Курсаков, как руководитель следственно-оперативной группой и человек во всех отношениях практичный, захотел окончательно убедиться, что у его подчиненного с головой все в порядке, и строго спросил, полностью ли Глеб контролирует окружающую обстановку, когда на него накатывают иллюзорные мечтания? Успеет ли он в случае чего выхватить пистолет из кобуры, а то ведь бандюганы подстрелят его, как куропатку!
— Или как токующего влюбленного глухаря, — не удержался от ехидства Горюнов.
Глеб бывшего друга ответом не удостоил, а следователя заверил, что если спервоначалу он действительно несколько отвлекался от действительности, то затем взял себя в руки и теперь все вокруг воспринимает в реальном времени и способен реагировать адекватно.
— Тогда мечтай, мечтать не вредно, — благодушно разрешил подчиненному Курсаков. — Но делу время, особенно с учетом нашего ненормированного рабочего дня, а мечтам — что останется. Ты ими особенно не увлекайся! Сейчас бери машину и отправляйся в Разнесенск. Найди Дуню, побеседуй с ней, с ее знакомыми и соседями и все выясни. Что она за человек? Способна ли совершить убийство сама? Кого еще, кроме Цаплина, она предположительно могла использовать в качестве киллера? Ну и так далее. Действуй по обстановке.
Курсаков проводил уходящего Глеба сочувственным взглядом, а когда дверь за ним закрылась, скорбно заметил, что перспектив на серьезные отношения с Юлией у влюбленного капитана, к сожалению, нет. Горюнов согласился: социальные барьеры, разделившие общество, по сути непреодолимы, но добавил, что неформальные сексуальные связи среди нынешней молодежи стали нормой, а смазливое лицо Панова, его завидная мужская стать и юная красота Юлии сделают их недлительную совместную прогулку по этой торной дороге обоюдно приятной.
Курсаков сурово возразил, что он в принципе не одобряет добрачные интимные отношения и подобные влюбленные пары гуляют не по торной дороге, а по кривой тропинке, хотя и очень утоптанной, это он признает, как и то, что кривая тропинка для Глеба все же предпочтительнее, чем болото нервного расстройства на почве неразделенной платонической любви.
В разговор вмешался Новиков. Он опять размахался руками и стал возбужденно доказывать, что обычно приемлемый выход «с паршивой овцы хоть шерсти клок» — в данном случае неприемлем. Этот паршивый клок шерсти может выйти боком для любого, соблазнившегося обманчиво привлекательным видом. Или судьба Никиты, обезглавившего петуха, и Дэна, сжегшего любимую кошку Юлии — Клеопатру, никого ничему не учат? Панов — крупный мужчина, и если он в пылу любовной страсти случайно сядет, ляжет или наступит на Усю, Русю или Брута, постоянно вертящихся под ногами, задами, спинами и животами, его участь не многим будет отличаться от участи им придавленного хвостатого ротозея. Юлия, конечно, учтет собако— и кошколюбие Глеба, примет во внимание, что тяжкие телесные повреждения ее любимцу или любимице он нанес неумышленно, и до смертоубийства дело не дойдет. Но если Панову всего лишь переломают ноги, как давешнему непостоянному поклоннику-студенту, это тоже не сахар! Тут уже возмущенные Курсаков и Горюнов замахали руками: хватит катить бочку на Юлию! Она, конечно, девушка с заскоками, да нынешняя молодежь вся такая! Но чтобы за какого-то петуха убить одного сводного брата, а за загубленную кошку организовать похищение другого — это уже из области невероятного!
— А вы не признаете очевидного! Умерщвленный Никитой петух был не простой, а ритуальный! За простого петуха Никита, возможно, тоже отделался бы только переломами конечностей. Юлькина же кошка Клеопатра и вовсе происходит, то есть происходила, от священных древнеегипетских кошек. Может, с участием ее прапрапрапрабабушки древнеегипетские жрецы свершали магические заклятья, помещая в пирамиду мумию фараона Рамзеса — надцатого?! Общеизвестно, что все, нарушавшие многотысячелетний покой фараона, вскоре скончались при загадочных обстоятельствах. И вы полагаете, что потомкшу, или потомицу, не знаю, как правильно сказать, той древнеегипетской магической кошки можно безнаказанно убить с особой жестокостью общеопасным способом и за это никак не поплатиться?!
— Но Юлия-то здесь при чем? Это просто удивительно! Ты служишь у Никандрова, а его родную дочь люто ненавидишь!
Новиков смутился и мысленно почесал затылок: что-то он действительно не в меру разговорился… Как бы не накликать на свою голову больших неприятностей! И, помявшись, начальник никандровской охраны попросил своих собеседников не распространяться о том, что они тут от него услышали. Если его отзывы о Юлии дойдут до Никандрова, увольнения без выходного пособия ему не избежать. И заступничество Нелли Григорьевны не поможет…
— На Панова-то я надеюсь, он хоть и злится на меня, когда я плохо отзываюсь о Юлии, но Глеб — мужик порядочный и на подлость не способен.
— А я, значит, непорядочный?! — обиделся Курсаков.
— Нет, я просто не так выразился, — совсем запутался Новиков. — Извините за оговорку, я имел в виду совсем другое.
— Да ладно, не извиняйся и не опасайся. Я не сплетник и никакой подлянки делать тебе не собираюсь, — успокоил начохра Курсаков.
В это время за дверью в соседней комнате послышалось какое-то шарканье.
— Это Оксана взялась за уборку, — в ответ на вопросительный взгляд Горюнова пояснил Новиков.
— К вопросу о сплетнях, — Горюнов в задумчивости смотрел на дверь. — Каков вклад Оксаны в этот жанр устного народного творчества?
— Все работающие здесь женщины, и Оксана в их числе, могут с полным основанием провозгласить: «Сплетни — наша вторая профессия!» — с язвительной усмешкой сообщил Новиков.
— Сначала ты Юлию костерил почем зря, а теперь и все женщины для тебя нехороши! — осудил очернителя прекрасного пола Курсаков.
Горюнов выразил свое полное согласие с коллегой:
— Ты, Новиков, большой фантазер. Это нужно же было придумать, что Юлия в память об убиенном шаманском петухе расправилась с Никитой, а из мести за сожженную кошку тоже, видимо, с помощью колдовства организовала похищение Дэна. Но я обещаю о твоих фантазиях никому не рассказывать — при одном условии: ты поможешь влюбленному оперу завоевать сердце прекрасной колдуньи.