Тут к разговорчивой Рябине подлетела серенькая птичка и, тревожно тряся хвостом, с сомнением вопросила:
— А осенью твои ягоды можно будет есть? Не отравишься? Растешь-то ты со своим малым бизнесом из мусорной кучи! Не отправимся ли мы, отведав твою продукцию, в мир иной?
— Если ты адаптировалась к рыночным отношениям, тогда выживешь, — успокоила рябина птичку. — А коли до сих пор придерживаешься маргинальных убеждений, туда тебе и дорога. И не тряси здесь своей гузкой и хвостом, навевая на путника ненужные сомнения. Поналетали тут всякие! А ну, кыш отсюда! А ты, путник, и впредь смело шагай в противоположную от Храма сторону по дороге бедствий, предвидя неизбежные для себя последствия. Но кто о них предупрежден — тот вооружен! Только смотри под ноги, чтобы не споткнуться о пустую бутылку и не влететь физиомордией в кучу мусора! — так закончила свой жизнеутверждающий спич разговорчивая рябина.
И поехал путник указанным компетентной рябиной маршрутом по родному Подмосковью, и тормознул в ужасе, наткнувшись на монбланы дерьма, навезенные в эти приюты отдохновения предприимчивыми водителями самосвалов, повернул прочь и влился на своем благоухающем этилированным бензином железном коне в общий воняющий поток, и помчался неведомо куда — искать по губернии, где незагаженный еще есть природы уголок. Но вряд ли он таковой отыщет и за ее пространными пределами!
Пока разговорчивая Рябина наставляла очарованного, а затем разочарованного путника и давала отповедь незарегистрированной мигрантке — трясогузке, Глеб Панов, сидя за рулем мчавшегося к Разнесенску автомобиля, вспоминал свой давний-предавний разговор с бывшим тогда другом — не разлей вода и коллегой по оперработе капитаном Горюновым. Они ехали как-то вместе по подмосковному шоссе и наблюдали по его обочинам примерно ту же картину. Только что мусора в лесах и перелесках с тех времен значительно прибавилось. Друзья не стали тогда задаваться неудобным вопросом «кто виноват?», который так не любят политологи. А не любят этот вопрос политологи потому, что, отвечая на него, они вынуждены нести такой бред, в какой не могут поверить не только они сами — что понятно, дураков в политологи не берут, — но даже их доверчивые радиослушатели и телезрители. Поэтому Панов и Горюнов сразу взяли быка за рога и обсудили более конкретную проблему: кто весь этот бардак должен ликвидировать? Глеб полагал, что это может и должно сделать государство. Горюнов же считал государство слабым, анемичным, рахитичным и идиотичным. Следовательно, вся надежда на личную и частную заинтересованность индивидуума.
— Вот посмотри, — указывал он другу на шкодливо вынырнувший из перелеска самосвал, наверняка оставивший свой помойный груз на солнечной поляночке. — Разве государство может поставить полицейского у каждой стежки-дорожки? Это нереально! А поручи это дело мусорным баронам, хозяевам свалок, которые материально, а значит, кровно заинтересованы в том, чтобы весь мусор доезжал до их владений. Ведь с каждой машины с дерьмом в их карманы поступает солидная мзда! Мусорные бароны со своими неформально-феодальными дружинами живо разрулят ситуацию. И всего-то издержек — несколько сожженных самосвалов и такое же количество ушлых шоферюг с переломанными ребрами в подмосковных больницах. Не очень цивилизованно? Зато как эффективно! Ручаюсь, что после этой краткосрочной акции уже никогда и никогда — в течение по крайней мере лет десяти — ни один самосвал с мусором не свернет с торной свалочной дороги и не поедет кривой тропинкой в глубь леса. То же самое и с местными любителями отдыха на природе с шашлыками и соответствующего засвинячивания этой природы. Отдай леса в частную собственность — и обойдется даже без сожженных самосвалов, можно ограничиться переломанными ребрами. А вокруг-то зато чистота! Красота! Экология так и благоухает!
— Только ты-то этой красоты больше не увидишь! — скептически возразил другу Панов. — Частные собственники огородят свои владения сплошными железными пятиметровыми заборами, и ты будешь ехать по металлическому коридору. А если не огородят, их леса продолжат загаживать. И владельцам рощ и перелесков предстоит либо любоваться кучами мусора, пусть и меньших размеров, чем прежде, либо сидеть в тюрьме за самочинные расправы и нанесение телесных повреждений средней тяжести отдыхающим в лесу гражданам. Поэтому скорее всего частные собственники эти леса от греха подальше довырубают и продадут кругляками куда-нибудь в Финляндию. Исторические прецеденты подобного рода известны и даже отражены в поэзии: «Плакала Саша, как лес вырубали, ей и теперь его жалко до слез…». Только поздно слезки проливать, когда суховеи по лысой земле уже пыль несут! А нынешним частным собственникам российские леса и перелески в натуральном виде и на фиг не нужны, когда они могут отдыхать на собственных виллах где-нибудь под сенью олив и смоковниц. Ну если уж ностальгия замучает, повесят там, в своем испано-итальянском далеке, на стенку в гостиной картину Шишкина «Медведи в лесу» или что-нибудь левитановское… Нет, покончить с повальным бардаком и безобразием способно только государство! И с чего ты взял, что государство слабое да еще и анемичное, рахитичное и идиотичное? Напротив, оно сильное, могучее и никем из частных собственников, даже олигархов, непобедимое! Если говорить образно и мысленно перенестись в Юрский период, я бы сравнил государство с огромным тираннодинострахозавром. У него одна нога — как все колонны Большого театра вместе, туловище — как весь Большой театр со всеми его подземными помещениями. Бежит — земля дрожит. А остановится — и почва под ним прогибается. И вокруг этого гиганта суетится всякая палеонтологическая (вот уж поистине рахитичная!) мелочь. Этакий доисторический частный сектор.
— Частный сектор — это мелочь?! — возмутился Горюнов. — Рахитичная?! А ты знаешь, что доисторические люди-частники загоняли глупых мамонтов в овраги, а потом лакомились их мясом?! Они и твоего страхозавра так же загоняли! У него туша-то здоровая, а мозги как у курицы! Поэтому эти гигантские рептилии, или как они там назывались, и вымерли! А люди с их частной инициативой и собственностью живут и процветают, — тут Горюнов замялся и уже менее уверенно уточнил: — Или когда-нибудь будут процветать.
— Во-первых, — возразил Панов, — людей в Юрский период еще не было, даже неандертальцев. В лучшем случае тогда жили прямоходящие всеядные обезьяны.
— Некоторые особи этой тупиковой ветви сохранились и по сей день, — уверенно констатировал Горюнов.
— Такая гипотеза всего лишь имеет право на существование, — более осторожный Панов старался избегать категоричных утверждений. — В условиях наибольшего благоприятствования возможны самые невероятные метаморфозы. Например, семена злаков, замороженные еще в ледниковый период тысячи лет назад и в наши дни помещенные в тепличную атмосферу, вдруг оживали, прорастали и давали потомство. С другой стороны, не исключен и феномен попятного развития, так сказать — контрразвития. Но и тут необходима тепличная атмосфера. Впрочем, не будем отклоняться от обсуждаемой нами темы. Ты утверждал, что прямоходящие всеядные обезьяны загоняли страхозавра к обрыву, как мамонта? Но это невозможно! От загоняльщиков осталось бы только мокрое место! И с мамонтами ты тираннодинострахозавра не сравнивай. Может, он мамонтами только и питался. Они для него были как кролики. И мозгов у него имелось хоть и не много, но для благополучного существования вполне достаточно. Кого и где есть он соображал? Соображал! Пищу нормально переваривал и от шлаков освобождался? В полной мере! С воспроизводством потомства тоже был полный порядок. А вымер он не от отсутствия присутствия мозгов и даже не из-за длинной шеи. Ведь тысячи лет страхозавр с этими куцыми мозгами и длинной шеей прекрасно жил и благоденствовал. А потом вдруг начались сбои при передаче сигналов от мозгов к ногам и другим частям тела. Глаза видят, что мамонт побежал налево. Мозг командует ногам: «Держи влево!» А пока сигнал идет от мозга по шее, команда искажается, и страхозавр поворачивает наоборот направо. Это не такая уж беда, если местность вокруг непересеченная. Фауна в Юрский период была богатая: один мамонт убежал, поймает и съест другого. А вот если справа овраг?! Такой великанище с обрыва сверзится — кранты всем: и тем, кто внизу пасется, и ему самому. Все эти неприятности начались после того, как на шею страхозавру насели всякие там вирусы, микробы, бактерии и бациллы. Шея-то у гиганта была здоровенная, толстенная и длиннейшая — всем места хватило. Устроились на ней незваные гости с комфортом, тут для них и стол, и дом. Стали кушать с аппетитом, потом жрать, нарушая правила приличного поведения за столом, и обнаглели до того, что прогрызлись внутрь, облепили все нервные волокна и давай искажать команды, поступающие из кури… то есть страхозавриного мозга, провоцируя древнеюрского богатыря на неадекватные поступки. Вот оттого тираннодинострахозавры и вымерли, а вовсе не потому, что мозги у них были с горошину.
— Аллегории твои понятны, — усмехнулся Горюнов. — Микробы — это финансисты-аферисты, непревзойденные мастера выгодных для их кошельков банкротств и дефолтов. Бактерии — рецидивисты — специалисты по доведению граждан до обалдения при оформлении и до прострации при регистрации любых их отношений друг с другом и государством. Вирусы — либеральные бизнес-политэкономисты широкого профиля, эксперты по всем вопросам с прекрасным знанием арифметики. Они в уме легко умножают пять на два (пятую колонну на второе гражданство), вычитают миллиарды из российской экономики, делят эти миллиарды с нужными людьми и остаток прибавляют к своим счетам в швейцарских банках. Не пойму только, что это за бациллы? Уж не намекаешь ли ты на прав человеков защитников?
— Прав человеков защитники — бациллы?! Да как ты мог такое подумать?! Да как у тебя язык повернулся такое сказать?! — Панов чуть не задохнулся от возмущения. — Прав человеков защитники кроме уважения достойны лишь почтения, восхищения и преклонения! Но, возможно, ты имел в виду прав нечеловеков, то есть нелюдей, защитников? Тогда твои подозрения не лишены оснований.