— Ну и как успехи? — обвела я взглядом подростков, которые, услышав мой вопрос, тут же беспокойно заёрзали на своих местах, и снова стали посматривать в сторону выхода из пещеры с явным намерением попытаться удрать. Но, наталкиваясь взглядом на огромную фигуру Рудовича, в несколько раз увеличенную отблесками огня, тяжело вздыхали и всё ниже опускали головы и плечи. Тогда я решила обратиться к Грише:
— Григорий, мы с моим другом не немецкие шпионы и не занимаемся поиском сокровищ. Мы здесь совсем по другому поводу. Мы ищем мою подругу, которую похитили бандиты. Вы никого из посторонних не встречали в подземелье?
— Если у вас похитили подругу, почему вы не обратились в МГБ? — сразу спросил Гриша и опять замолчал.
— Вот упрямый, — с досадой подумала я, — зациклился на своём и всё тут. Терпение наше испытывает или под «дурку» косит. Но ничего, главное не обращать внимания и держать себя в руках, — скрипнула я зубами и миролюбиво продолжила:
— Ну хорошо, — решила я зайти с другой стороны, — а ваши родители знают, чем вы тут занимаетесь? — вопрос, естественно, остался без ответа. — Ладно, — решила я зайти с другой стороны, — а скелеты вы какие-нибудь здесь находили?
— Этих мертвяков здесь сколько угодно, — ответила за Гришу светловолосая девочка, назвавшаяся при знакомстве Машей. — Скелеты тут повсюду валяются. А я их очень боюсь, — поёжившись, признался отрок.
— А вы можете нам показать, где вы видели человеческие останки? — спросила я. — А мы со своей стороны обещаем, что никому не скажем, что вас здесь встретили. Правда, товарищ полковник? — оглянулась я на Рудовича.
Подростки, как по команде, тоже посмотрели на моего друга и, уловив быстрый кивок головы и фразу: «Слово офицера», сразу развернулись ко мне и начали наперебой рассказывать…
Околёсицу они несли полную. Мне оставалось только удивляться. Сначала ребята рассказали, что спустились в подземелье, уговорив своих вожатых Мишу и Свету показать им подвалы, где по легенде спрятаны сокровища князей Радзивиллов. Потом они, как я поняла, увидели свет в тоннеле, и думая, что это блуждает Чёрная Панна, все вместе дружно побежали за ней. В итоге, поплутав по подземелью несколько часов, они окончательно заблудились. Где от них отстали вожатые, они не знают. Поэтому они развели костёр ещё вчера вечером и переночевали в этой пещере, надеясь, что вожатые их найдут. Они даже полночи орали пионерские песни в надежде, что их кто-нибудь услышит, но вожатые так и не появились. Зато вскоре на них вышел Гриша, который отдыхал с родителями в санатории. И по собственной инициативе тоже отправился за кладом. Сегодня утром они послали его наверх за продуктами, так как ничего не ели со вчерашнего дня. Всё это дети рассказывали нам, постоянно перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя. В итоге я лично вообще ничего не поняла. Единственное, что удалось уловить, так это то, что, несмотря на то, что Гриша запросто может их вывести из подземелья, без вожатых они боятся появляться в замке, где находится их пионерская смена. Честно говоря, у меня от всего этого голова пошла кругом и я окончательно запуталась. Тогда я повернула голову и посмотрела на Рудовича, надеясь, что, может, хоть он что-то из всего этого бреда понял. Рудович, оказывается, в отличие от меня всё уже давно просек и теперь делал мне таинственные знаки руками, по которым я тотчас догадалась, что мне нужно немедленно подойти к нему. При этом он смешно округлял глаза и строил мне уморительные гримасы.
— Ребята, подождите меня. Я сейчас, — прервала я их путанный рассказ о том, как они нашли нескольких мёртвых милиционеров в синей форме, как я поняла, ещё старого образца. Военного или послевоенного, сороковых годов, — и, поднявшись, подошла к Рудовичу.
Тот, как помешанный, больно схватил меня за руку и поволок в сторону. Едва мы отошли на приличное расстояние, он наклонился ко мне вплотную и, горячо дыша в ухо, зашептал:
— В 1952 году здесь пропал целый пионерский отряд. Пятнадцать детей и двое вожатых. Летом того года в Несвижском замке решили провести одну единственную пионерскую смену. Неизвестно, зачем вожатые повели детей в подземелье, но оттуда они уже не вернулись. Их искали несколько лет, но так и не нашли. Представляешь?
Я отодвинулась от Рудовича, внимательно посмотрела ему в глаза и, хлопнув его по плечу, сказала:
— Конечно, представляю. И ты, естественно, сейчас мне будешь с пеной у рта утверждать, что эти дети из того самого таинственно исчезнувшего пионерского отряда?
— Да. Я в этом совершенно уверен. Это те самые дети.
— Ты в своём уме? — разозлилась я. — По-моему, так вы здесь все сбрендили. Ты сам подумай, сколько этим твоим пионерам сейчас должно быть лет. Ты не находишь, что для людей, просидевших в подземелье пятьдесят лет, они слишком молодо выглядят. И, вообще, дети, как дети, — пожала я плечами. — С чего ты взял, что это те самые? Из того пионерского отряда? Только потому, что Гриша всё время лопочет про МГБ СССР? Так это он придуривается, ты что, сам не понимаешь?
— Точно тебе говорю. Это они! Генерал Кирилов был до пятьдесят третьего года начальником нашего областного ГБ, — опять торопливо зашептал Рудович, и глаза его лихорадочно блестели в неверном свете подсевшего фонаря. — И потом, ты только посмотри, как они одеты?
— Как нормальные дети. Или, может быть, у вас в Белоруссии детей одевают как-то по-особенному? А что они в пионерских галстуках, так у вас, по-моему, пионерская организация ещё до сих пор действует, в отличие от нас?
— Пионеры-то у нас действительно есть. Но вот галстуки они носят цвета белорусского флага — красно-зелёные. И санаторий в Несвижском замке уже, дай бог памяти, лет десять как закрыт. Как, по твоему, там может сейчас отдыхать этот мальчик Гриша с родителями?
— Ну не знаю. Может, он нам соврал? — медленно проговорила я. — А знаешь что? Я немедленно пойду и спрошу у них, какой, по их мнению, сейчас год. И всё сразу станет ясно.
— Ты что, с ума сошла? — выразительно постучал себя по голове Рудович, — представь, как это будет выглядеть со стороны? — я предлагаю вариант попроще. Иди прямо сейчас к ним и как бы невзначай посмотри, в какую газету завёрнуто сало, которое принёс им Гриша. И тогда уж точно всё прояснится. И ты сама поймёшь, что я прав.
— Ну, хорошо, — растерянно пробормотала я. — Только пошли вместе. Стыдно признаться, но мне почему-то стало страшно, — поёжилась я.
— Пошли. — Рудович решительно взял меня за руку и, повернувшись в сторону пещеры, застыл на месте. — Ты видишь костёр? — больно сжав мою руку, прошептал он.
— Нет, не вижу. Но мы с тобой зашли за поворот хода. А потом ты, как ненормальный, потащил меня ещё дальше. — мы переглянулись и, ни говоря больше ни слова, бросились бежать обратно к пещере с пионерами. Быстро преодолев несколько десятков метров и на редкость удачно вписавшись во все повороты, Рудович вдруг резко затормозил и остановился, как вкопанный. Я, налетев на него сзади, негромко чертыхнулась и осторожно выглянула из-за его широкого плеча. Перед нами огромным чёрным жерлом безмолвно зияла пещера. А вокруг стояла такая зловещая тишина, что звенело в ушах. Мы простояли в полном недоумении не меньше минуты, пытаясь сообразить, куда делся костёр с сидящими вокруг него пионерами, но никакого рационального объяснения этому факту в голову не приходило. Начинавшую давить на психику тишину первым решился нарушить мой друг:
— Дай фонарик, — еле слышно прохрипел он. И протянул назад руку. Я вложила в его влажную от пота ладонь алюминиевый цилиндрик фонаря и слегка подтолкнула вперёд. Медленно, будто боясь наступить на противопехотную мину, мы вошли в пещеру. Липкая чернильная темнота казалась осязаемой. Слабый луч света нашего подсевшего фонаря проскользил по стенам и остановился на кострище. Здесь практически ничего не изменилось. Я быстро и безошибочно узнавала предметы и обстановку вокруг. Вот на этом камне я сидела пятнадцать минут назад, а вот тут прямо передо мной сидела светловолосая девочка в ободке с бантиком. Под камнем у самого костра — скомканная и пожелтевшая от времени газета. Я наклонилась и подняла обрывок бумаги. Развернула перед лучом фонаря: «Правда», 16 июля 1952 года. Потёрла пальцами тёмное жирное пятно. Да, прав оказался Рудович. Если бы мы сразу обратили внимание не на сало, а на то, во что оно было завёрнуто… Я забрала у застывшего изваянием Рудовича фонарь и пошла вдоль каменной стены пещеры. Через несколько метров я нашла, что искала. У стены лежала небольшая россыпь костей. Нетрудно было представить по их расположению, как лежало тело. На боку, подтянув ноги к животу. И обхватив руками голову. По размеру костей можно было безошибочно определить, что здесь погиб ребёнок. Я наклонилась и посветила на череп. К пожелтевшей лобной кости приржавел выцветший ободок для волос с облезшим жестяным бантиком в форме бабочки, местами сохранившим розовую окраску. Я выпрямилась, развернулась к своему другу, так и продолжавшему безмолвно стоять, как соляной столб и, легонько хлопнув его по плечу, тихо проговорила:
— Хорошенько запомни это место. Завтра же тебе придётся вернуться сюда.
— Мне? — удивился он.
— Тебе, кому же ещё. Или ты хочешь, чтобы исчезновение целого отряда детей так и осталось леденящей души доверчивых туристов легендой?
— А ты что — не пойдёшь?
— Нет, — твёрдо сказала я. — Я уж точно больше сюда ни ногой. А вот тебе сюда нужно вернуться обязательно. Но не со мной, а со следователем прокуратуры, своими операми и экспертами-криминалистами. Что до меня, то боюсь, что повторный осмотр скелетов детей, с которыми я преспокойно разговаривала не более получаса назад… Просто в голове не укладывается. Кто бы рассказал, ну ни за что не поверила бы. Нет. Определённо это и так надолго выбьет меня из седла. И потом, если ты помнишь, я здесь совершенно по другому поводу.
— Но…
— Никаких но. Пойми, наконец, как это не кощунственно звучит — это твой звёздный час. И я не хочу примазываться к твоей славе. Тебе посчастливилось раскрыть, можно сказать, преступление века. А потащив меня за собой, ты все испортишь. Начальству своему ты как собираешься потом объяснять моё появление в подземелье? И потом, я надеюсь, ты