Бочком я просочилась из начальственного кабинета в приёмную и, съёжившись под надменно-ехидным взглядом длинноногой и бестолковой секретарши босса, что называется, на полусогнутых, выскочила на улицу. Вытащила сигареты и, несколько раз щёлкнув зажигалкой, прикурила. — Ещё посмотрим, — мстительно подумала я, — ещё не вечер. Подумаешь, не наша юрисдикция! — Жадно затянулась пару раз, бросила сигарету в урну, развернулась и, тяжело вздохнув, поднялась к себе в кабинет. — Что ни говори, а злосчастную квартальную справку никто за меня делать не будет. Сдам генералу справку, — решила я, — а потом… А потом буду действовать на свой страх и риск. Ничего, прорвёмся! Не впервой.
Москва, 4-е Управление НКВД СССР, август 1942
«Вацлав Алисе. Агнежка благополучно прибыла в Несвиж. Контакт установлен.»
Несвиж, Белоруссия, август 1942
— Княжна, я всецело разделяю ваше нетерпение, но я должен дождаться приезда шарфюрера Рольфа. Он просто непревзойдённый специалист в такого рода делах. Поверьте мне, он выполнял подобную работу во многих странах мира и ни разу не допустил ни одной осечки. Мало того, он неоднократно выполнял сложнейшие, практически невыполнимые задания по поручению самого фюрера!
— Господин Краузе, я всё понимаю, но и вы поймите меня. Лето заканчивается, и на проведение поисковых работ времени остается совсем мало. Кроме того, линия фронта находится очень близко, и кто может дать гарантию, что советские войска не предпримут масштабного наступления в нашем направлении?
— Княжна, смею вас заверить, что в ближайшем обозримом будущем линия фронта останется там, где и находится сейчас. Данные нашей разведки…
— Господин штурмбанфюрер, прошу вас, увольте меня от подробностей. Тем более тех, которые, как я понимаю, составляют военную тайну. Мне вполне достаточно ваших заверений в том, что линия фронта не передвинется и у нас будет достаточно времени на поисковые работы в подземелье замка. Кстати, вы выяснили, кто из бывшей прислуги Леона Радзивилла остался в городе?
— Уже задержаны несколько человек. Но, я думаю, этот список с каждым днём будет увеличиваться.
— Господин штурмбанфюрер, в ближайшее время я хотела бы поговорить с каждым из этих людей в отдельности. И потрудитесь сделать так, чтобы им обеспечили нормальные условия содержания. Договорились?
— Я простой солдат и прошу вас называть меня Гюнтер. А задержанных, я думаю, будет лучше всего разместить в привычной им среде обитания. Я имею в виду Несвижский замок.
— Отличная идея, Гюнтер. Тогда у меня к вам тоже будет одна просьба, сугубо личного характера. Обращайтесь ко мне тоже просто по имени.
— Но, княжна, для меня это слишком высокая честь.
— И все же я настаиваю, Гюнтер! К тому же я ещё слишком молода и предпочитаю, чтобы меня называли просто по имени. Перечисление всех этих многочисленных титулов меня очень утомляет.
— Я у ваших ног, Ганна! — воскликнул штурмбанфюрер и преклонив колено, поцеловал девушке руку.
Москва, Волхонка, Пушкинский музей, наши дни
— Здравствуйте, это Пушкинский музей? — стараясь придать своему голосу максимум беспечности, прощебетала я в телефонную трубку.
— Слушаю вас, — проигнорировав мой вопрос, ответили на том конце провода.
— Девушка, подскажите, пожалуйста, я могу к вам подъехать и переговорить с начальником отдела учёта и комплектования?
— Да. Можете подъехать сегодня в любое время. До 17.00 часов Иван Захарович будет на месте. А с завтрашнего дня он уходит в отпуск.
— Спасибо, — поблагодарила я неизвестную собеседницу и посмотрела на часы. Они показывали без четверти пять… — Очень милая девушка, — пробормотала я и бросилась к выходу. Чтобы успеть, пришлось мчаться сломя голову, распугивая встречающихся на пути автолюбителей и пешеходов чудовищными воплями «крякалки», установленной под капотом служебного «Мерседеса», и суматошными синими всполохами мигалки.
Когда я вбежала в здание музея, расположенного на вечно запруженной автомобилями Волхонке, было уже 17.10 часов. На мгновение остановившись на вахте и ткнув под нос ошалевшему от такой наглости охраннику служебное удостоверение, я, не останавливаясь, уже на бегу спросила:
— Иван Захарович в каком кабинете? — и, уже поднимаясь на второй этаж, услышала за спиной:
— Второй этаж, направо. Кабинет, как подниметесь — первый слева.
Иван Захарович оказался пожилым мужчиной невысокого роста с живыми и умными глазами. Бородка клинышком, круглые очки. Запылённый старомодный костюм с коротковатыми брюками. Но сорочка свежая. Словом, типичный историк. Я поздоровалась и без лишних слов протянула ему письменный ответ музея на наш официальный запрос. Тот самый, который я в обход генерала умудрилась отправить в Министерство культуры. Там не очень разбираются в наших фээсбэшных должностях, а потому обычный прямоугольный штамп с надписью «Федеральная Служба Безопасности России», оказал поистине безотказное и магическое действие на клерков вышеуказанного министерства, что позволило обойтись без подписи генерала. Конечно, узнав о таком самоуправстве, он немедля открутил бы мне голову. Но как говорится — не пойман не вор.
— Как же помню, помню. Что-то не так? — сразу забеспокоился Иван Захарович. — Я сам и готовил эту бумагу. Вас же интересовали предметы из Несвижского замка? Я ничего не путаю?
— Нет. Всё так. И вы абсолютно ничего не путаете. В ответе на запрос вы написали, что ряд произведений искусства из замка Радзивиллов находится в настоящее время в запасниках вашего музея. Вот и хотелось бы уточнить некоторые детали. Меня интересует прежде всего портрет Эльжбеты Радзивилл. На нем изображена молодая особа в длинном лиловом платье, сидящая на стуле. Он у вас? Я имею в виду портрет, а не стул, — попыталась пошутить я. — Вот, давайте, с него и начнём.
— К превеликому сожалению, вынужден вас огорчить, — искусствовед пропустил мою, по-видимому, не очень умную шутку мимо ушей. — Интересующий вас портрет утерян ещё в 1992 году.
— Не поняла. — опешила я, — как утерян?
— Дело в том, что данный предмет, а он значился в нашем музее под номером 34567532, — искусствовед, приподняв на лоб очки, сверился с какой-то бумажкой, — был отправлен в сентябре 1992 года в числе нескольких других полотен на международную художественную выставку, которая проходила в тот период времени на Мальте. Так вот, на обратном пути самолёт потерпел крушение, и все без исключения экспонаты погибли безвозвратно. Так, по крайней мере, нам сообщили. Так что, если ваш интерес исчерпывается только этим экспонатом, я ничем не смогу вам помочь, — развёл руками учёный.
— А подробное описание этой работы сохранилось? Вы сами видели портрет? — быстро задавала я вопросы с надеждой в голосе. — Ведь отправляемые за границу предметы искусства должны были быть застрахованы. Я правильно понимаю?
— Согласен с вами. Обычно всё так и происходит. Мало того, предметы в обязательном порядке подробнейшим образом описываются и тщательно фотографируются. Но в данном конкретном случае решение об участии в выставке принималось буквально в течение одного дня, и привычная процедура была, как бы это поделикатней выразиться? Словом — несколько нарушена. Дело в том, что, насколько я припоминаю, на выставке ожидалась официальная делегация из Боливии, а у нашего правительства были какие-то интересы в этой стране. Поэтому и решено было в срочном порядке организовать на той выставке свой стенд. Ну, сами понимаете, — развёл руками учёный, — большая политика. А наше дело маленькое. Нам приказали, мы и отправили. А насчёт портрета, который вас интересует… Он вообще попал в экспозицию случайно. Вроде бы была информация о том, что в составе той боливийской делегации будет какой-то отпрыск Радзивиллов. Поэтому подстраховались и отправили на Мальту первый попавшийся экспонат, имеющий прямое отношение к Радзивиллам.
— Ну, а всё-таки, сами вы портрет видели? — продолжала гнуть я свою линию.
— Сам-то портрет, я, конечно же, видел, — после некоторого замешательства ответил Иван Захарович. — Но, честно признаться — лишь мельком. Этот экспонат никогда не выставлялся в основной экспозиции нашего музея. Он всегда находился в запасниках. И, насколько я знаю, особой исторической ценности из себя не представлял. Как я сейчас припоминаю, там действительно изображена довольно миловидная юная светловолосая девушка в пышном бальном платье насыщенного лилового цвета. Она сидит в комнате, за спиной у неё открытое окно и светит солнце. Да, — учёный на мгновение задумался, потом тряхнул головой и добавил:
— Да, пожалуй, что так… А описания картины не делалось. Очередь не дошла. У нас, сами понимаете, огромные запасники, а сотрудников — кот наплакал.
— А украшения какие-нибудь на девушке были? Ну на той, что изображена на портрете? — нетерпеливо поинтересовалась я.
— Украшения? — переспросил Иван Захарович и задумался. — Пожалуй, что да. Украшения были. Колье такое, знаете… — профессор щёлкнул в воздухе пальцами подыскивая нужное слово, — массивное… Это первое, что сразу бросалось в глаза и, наверное, именно поэтому оно так негармонично смотрелось на девушке. Нет. Оно было определённо слишком массивное для такой тонкой и нежной девичьей шеи. Словом, языческое или арабское что-то. Круглые такие увесистые и на вид слегка вогнутые блямбы на довольно толстой золотой цепи. Очень, знаете ли, напоминающие древние шумерские зеркала. Круглые из отполированных до блеска золотых или серебряных пластин. У нас, кстати, в музее есть несколько штук таких. Серебряных. Могу вам показать.
— Было бы любопытно взглянуть, — охотно кивнула я головой.
— Ну что ж, пойдёмте, раз вам действительно интересно, — Иван Захарович, вставая, хлопнул себя по коленям, и мне показалось, что над его брюками взлетело призрачное облачко музейной пыли.
Мы вышли из кабинета и по широкой лестнице спустились на первый этаж. Повернули направо и остановились перед неприметной дверью, расположенной прямо под лестницей. Пока учёный возился с ключами, я растеряно оглядывалась по сторонам. Дверь под лестницей лично у меня прочно ас