Снова стал накрапывать холодный дождь. Меня развязали, перерезав путы на ногах и руках большим кривым ножом, и толкнули вперёд, заставляя идти. Постоянно спотыкаясь и поскальзываясь босыми ногами на грудах валявшихся повсюду глиняных обломков стен, ставших неимоверно скользкими от практически непрекращающегося дождя, я, наконец, дошла до конечного пункта. Им оказалась квадратная яма, вглубь которой уходила деревянная лестница. Один из афганцев качнул автоматом в сторону ямы, и я сразу догадалась, что мне приказывают спуститься вниз. Я покорно встала на верхнюю перекладину и, бросив последний взгляд на окружающую местность, стала осторожно спускаться вниз. Едва я достигла дна ямы, лестницу тут же выволокли наружу, и голоса наверху стихли. Я же сразу почувствовала, что стою по щиколотку в ледяной воде. Стало ещё холоднее. И уже через полчаса меня стал колотить такой сильный озноб, что стучали и лязгали зубы. Пытаясь хоть как-то согреться, я попробовала прыгать, передвигаясь таким образом по периметру ямы. И, как оказалось, не зря. В углу я обнаружила старую автомобильную покрышку, покрытую толстым слоем песка. Это было просто спасение. По крайней мере, взобравшись на неё, можно было не стоять в холодной воде. Я присела на корточки, обняла колени руками и, прижавшись спиной к холодной стене, посмотрела наверх. Оказывается, уже стемнело. На чёрном афганском небе не было видно ни звёздочки. Только опять холодная и равнодушная к моим бедам луна тускло поблёскивала вдали, будто насмехаясь надо мной.
Очнулась я от тихого всплеска, раздавшегося возле самых моих ног. Я стряхнула с себя оцепенение и посмотрела наверх. Луна светила очень ярко, и в тёмном проёме ямы я увидела чёрный силуэт головы в чалме, а прямо у меня перед лицом мерно покачивался конец верёвки. Выбора всё равно не было, поэтому я, отбросив все сомнения, вцепилась в канат. Человек наверху оказался настоящим Геркулесом. Если бы он не вытянул меня наверх, я бы, наверно, ни за что не смогла преодолеть эти несколько метров. Руки и ноги от холода практически не слушались, и единственное, на что я была способна, так это на то, чтобы просто крепко держаться за верёвку, которая резкими рывками раз за разом все выше поднимала меня на поверхность.
Когда я очутилась на свободе, пришлось несколько минут стоять на четвереньках, чтобы отдышаться. Когда же я наконец смогла перевести дух, то подняла голову и посмотрела на своего спасителя. Он сделал шаг ко мне и накинул мне на плечи тёплый полосатый халат. Я нашла в себе силы и благодарно улыбнулась. В ярком свете луны лицо этого бородатого мужчины показалось мне смутно знакомым. Однако из-за своего состояния я никак не могла произвести идентификацию личности незнакомца. А он просто молча стоял и смотрел на меня во все глаза. Наконец, он наклонился и подал мне руку. Рука у него была сильная, жилистая и очень тёплая.
— Ну, здравствуй, Наташа, — скорее прошептал, чем сказал он, и голос его сорвался, а в чёрных глазах блеснули слезы.
И тут меня как током ударило. Конечно, это было просто невероятно, но передо мной в замусоленной чалме стоял, держа меня за руку, начальник нашей пограничной заставы капитан Пустой. У меня вмиг перехватило дыхание, и я в безотчётном порыве рванулась к нему и прижалась изо всех сил к его груди. Слезы душили меня, а я, уткнувшись носом в его грязный, пропахший овчиной пиджак, не могла вымолвить ни слова. Капитан тоже молчал. Только прижимал меня всё сильнее и гладил своей тёплой и такой родной рукой по волосам.
Не знаю, сколько это продолжалось, но как только мои всхлипывания стали затихать, Пустой, не выпуская меня из своих объятий, еле слышно прошептал:
— Нам нужно идти, Наташа.
Я шмыгнула носом и, вытерев его грязным рукавом халата, быстро кивнула. Я не знала, куда нам нужно идти, но в тот момент мне казалось, что я готова была следовать за этим родным и сильным человеком хоть на край света.
Мы шли всю ночь и только с рассветом позволили себе остановиться в неприметной пещере у подножия величественных гор, пики которых озаряло восходящее багряное солнце. Я без сил повалилась на жёсткий песок и несколько минут лежала, пытаясь прийти в себя. Но Пустой тут же тронул меня за плечо и заставил сесть.
— Тебе нужно поесть, — с этими словами капитан скинул со спины кожаный мешок и достал несколько лепёшек, копчёную баранью ногу и пластиковую бутылку с козьим молоком.
Пока я с наслаждением ела сочную баранину, Пустой поведал мне свою историю.
— После нашей заставы я был сразу направлен в Таджикистан, в 117-й Московский погранотряд, в первую манёвренную группу полковника Коробкова. Потом были рейды в Афган, реализации, караваны. Так продолжалось до вывода ограниченного контингента. Честно говоря, потом в Ленинграде я с ужасом вспоминал всё это. Не поверишь, Наташа, там в Союзе мне каждый день снился один и тот же сон: раскиданные по раскалённому песку дымящиеся потроха рыжего облезлого верблюда, навьюченного большими пластиковыми мешками, укутанными в несколько слоёв скотчем. И всё это черными пятнами темнеет в последних лучах заходящего солнца. Эти отвесные скалы, красноватый, местами пористый камень горных ущелий, да чёрный жирный дым, будто нехотя поднимающийся над лежащей на боку погибшей боевой машины пехоты…
— А потом? — спросила я с набитым ртом.
— А потом — Главное управление пограничных войск КСЗПО, должность замначальника оперативного отдела, и звание подполковника. Двушка, правда казённая, на Васильевском острове… В общем, я уже, грешным делом, начал думать, что всё — жизнь, наконец, удалась. И с Афганом, думал, все передряги закончились навсегда. Оказывается, нет. В 1992 году пропал в этих местах гражданский самолёт. Летел с какой-то выставки с картинами на борту… А тут ещё, как назло, режим Наджибулы накрылся медным тазом. И начали всякие пуштуны, моджахеды и талибы растаскивать свою страну на части. В общем, вызвали меня к начальству и включили в группу «Каскад».
Услышав последние слова, я даже перестала жевать. Торопливо проглотила кусок баранины, быстро запила молоком и спросила:
— Так ты что же, был в группе Бондаря?
— А ты откуда знаешь? — поперхнулся табачным дымом Пустой.
— От верблюда, — ляпнула я и тут же прикусила язык, — Прости. По привычке вырвалось. Как же это я так опростоволосилась? Попросила посмотреть списки группы Бондаря Суходольскому, — покачала я головой. — Всегда же сама всё перепроверяла… Хотя откуда Суходольский мог тебя знать… Постой, я не поняла, а почему командиром группы пошёл Бондарь, не ты? Он вроде тогда ещё только майора получил, да и опыта боевых действий у него — кот наплакал. Он ведь, если я ничего не путаю, всего полтора года был в Афгане, да и то, как говаривал Шарапов, то ли на продуктовой базе подъедался, то ли… Или я не права?
— Не путаешь ты ничего и права, конечно, на все «сто», только, ведь сама знаешь, как у нас в войсках бывает. У этого Бондаря то ли брат то ли сват… В общем, большая шишка на Лубянке, в Москве. А мы привыкли приказы не обсуждать. Меня попросили только негласно за ним присмотреть. Ну в смысле, чтобы дров не наломал. А как тут присмотришь, когда со всех сторон с ПКСов шмаляют так, что головы не поднимешь. Вот и погубил он нашу группу. Хотя вёл он нас каким-то странным маршрутом. Духи постоянно на хвосте висели, а он и отрываться от них, полное было впечатление, даже и не собирался. Сам-то он поди к нашим вышел, раз ты в курсе дела?
— Вышел. Кстати, уже генерал-майор. А ты сам-то как тут оказался?
— Как многие. Пулю в грудь поймал, и взяли меня «духи» почти уже холодным. Всего в паре километров от того кишлака, где мы с тобой встретились. Хотя, наверное, спасибо им. Не попал бы к ним — сдох бы на маршруте с таким начальничком. Да ладно. Подлечился я немного, раны зализал, и сговорились мы впятером бежать. Благо держали нас в кишлаке буквально в километре от пакистанской границы. Хотели потом через Иран рвануть. Всё больше шансов, чем через весь Афган до Таджикистана пробираться. Не пуштуны, так талибы пришьют. Ну и дёрнули в побег. Границу перешли благополучно. Грузовик захватили, оружием кое-каким разжились, одежонкой. Правда, со жратвой совсем плохо было, да мы уже привыкшие были. Воды попил, потуже пояс затянул — и вперёд. В кишлаки мы не совались. И вот вышли на какую-то военную часть. Колючка, пара вышек, часовые по периметру каждые два часа. Понаблюдали — оказалось, склад боеприпасов. Ну, сама понимаешь, как мы могли мимо пройти? Тем более охрана там была курам на смех. В общем, недолго думая, ночью преодолели колючку, перебили часовых и заняли круговую оборону. Благо ангар, где мы засели, под завязку был забит стрелковым оружием и патронами. Правда, в основном вооружение там было американское. Винтовки М 16, пулемёты Томпсона, ещё времён второй мировой… Зато патронов к ним — завались. Продержались мы ровно десять дней. Духов перемочили тьму- тьмущую. Даже нескольких америкосов подстрелили.
— А потом? — осипшим голосом спросила я.
— А потом заминировали склад по всему периметру пластидом, попрощались друг с другом и, когда духи ворвались, подорвали всё это хозяйство к чёртовой матери. Мне, правда, единственному повезло. Взрывной волной меня выбросило наружу, и очухался я только метрах в ста от пепелища. Мне бы подальше отползти, в песках схорониться, да ноги перебиты были. А на одних руках далеко не уползёшь. Да чего уж теперь. А ты-то как здесь? Вот уж кого меньше всего увидеть здесь был готов. Да ещё поперёк седла, да, прости, с голой жопой. Ты же вроде в медицинском училась? Бросила?
— Закончила. Да жизнь так повернулась. Вот видишь, как истинная сестра милосердия явилась сюда ваши ошибки исправлять. Вы с Бондарем в 1992 году тут дел наворотили, а хрупкую девушку, да ещё, как ты выразился, «голой жопой», под молотки подставили. Что же это за жизнь такая пошла? Мужиков совсем не осталось. Всё приходится делать самой.
— Так ты, что же получается, тоже тот борт ищешь? — несказанно удивился Пустой.