ения, мог знать только тот, кто держал в руках оригинал! И, как это не прискорбно, чтобы разобраться во всём, нам придётся искать само колье. Изображение на портрете ценно только тем, что, когда колье попадёт к нам в руки, а я не сомневалась, что разыщу его, то мы будем точно знать, что это именно оно. Но информации о нём пока всё равно очень мало. Базиль мёртв, у него уже ничего не спросишь. Томка пропала, хотя она, наверняка, тоже не в курсах. Это полный и окончательный тупик, — я швырнула огрызок карандаша на стол и обхватила голову руками. — Думай, Ростова, думай! Нужно сделать первый шаг, всегда в таких случаях говорил начальник нашей заставы. Первый шаг. Но куда, в какую сторону? Итак. Кто ещё, кроме Радзивиллов, Базиля, Томки и неизвестных нам бандитов, засветился в этой истории? Правда, ещё в этой истории, возможно, как-то замешаны НКВД и СМЕРШ. Нет, подожди, Ростова, — осадила я сама себя. — В самом деле, примешивать сюда эти почтенные организации только на основании ничем не обоснованного вывода о их причастности к этому делу только потому, что в планшетке убитого в подземелье майора НКВД мною была обнаружена записка с незаконченной фразой «колье Бар…» и адресом в Ленинграде? Жидковато. Похоже на гадание на кофейной гуще. Да и если честно, фактик так себе. Прямо скажем, совсем неубедительный.
Правда, на этом адресе мы с Суходольским побывали, и милейшая питерская старушка «кинула» нам, как говорят на границе, следок, а он в свою очередь вывел-таки нас на утраченный, казалось, навсегда, оригинал портрета Эльжбеты с изображением колье. А что в результате? Результат как раз известен и печален. Я валяюсь вторую неделю в госпитале и не знаю, что делать дальше. А вот погибшего майора, напротив, этот след каким-то образом привёл в подземелье Несвижского замка. Что он там искал? И успел ли он побеседовать со всезнающей, в то время ещё молодой и наверняка весьма привлекательной жительницей квартиры на Невском проспекте? Скорее всего, не успел. На мой вопрос, интересовался ли кто до нас этим колье, она уверенно ответила, что нет. А память у таких старых музейных сотрудников въедливая. Навряд ли она могла напутать что-либо или забыть. Тогда вообще всё проще. В этом случае, майор скорее всего искал в подземелье вовсе не наше колье и вообще не имел никакого отношения к поиску сокровищ Радзивиллов, как я себе уже тут сразу напридумывала, а участвовал в рядовой боевой операции по зачистке города Несвижа и его окрестностей от остаточных групп немцев. И гибель его тогда получается не более, чем роковое совпадение? А причём тогда здесь эта записка? А что записка? Вполне возможно, что майор просто интересовался историей, вот кто-то и подсказал ему адрес сотрудницы музея. Он и черканул для памяти адресок на первой попавшейся под руку бумажке. Вот и всё, Ростова, от твоей версии за три минуты камня на камне не осталось! И тем не менее, отступать, пока Томка у похитителей, никак нельзя. Колье — это козырь. Кто владеет им, тот и диктует условия игры. Это же — азбука! Итак, ставим боевую задачу: колье должно быть найдено и точка. А дальше? — червячок пессимизма продолжал высасывать из меня энтузиазм. — А дальше посмотрим, — не поддалась я на провокацию. — Во всяком случае, пока я отдыхаю в госпитале, можно не терять времени зря, а заняться решением самого главного вопроса: куда всё же делось это злополучное колье? А когда я найду ответ на этот вопрос, то и все части головоломки легко и просто сложатся в единую картинку. В этом я была уверена. Итак. Мы знаем, что колье пропало. И произошло это событие ещё в конце семнадцатого века. Значит, восстановить картину того, что происходило в доме Радзивиллов в этот период времени, мы можем старым и уже не раз проверенным способом, которым всегда пользуются и с большим успехом учёные всего мира. Нужны первоисточники, как говорил Ленин. То есть архивные документы. А документы эти, ну те самые, которые я начала читать в ту ночь, когда на нас с Рудовичем покушались, так и остались на даче у его учительницы по истории. Галины Николаевны, кажется. Вот с них и неплохо было бы начать. Нужно срочно позвонить Рудовичу, пусть свяжется со своей учительницей и предупредит, что за документами подъедет Суходольский. Если, конечно, Рудович сам не сможет. Но для начала нужно утрясти этот пустячный вопросик с нашим генералом, — при этой мысли я поёжилась, представляя, сколько всего доброго и хорошего скажет мне начальник, едва я заикнусь о Белоруссии. Но другого выхода все равно не было. Глаза, как известно, боятся, а руки делают.
— Товарищ генерал, Ростова беспокоит, — набрала я домашний номер телефона начальника, предварительно испросив разрешение на использование служебного телефонного аппарата в личных целях у дежурной медсестры.
— Ростова, у вас там в госпитале отбой в котором часу? — сонным голосом спросил генерал.
Я тут же взглянула на огромные круглые часы, висевшие как раз над сестринским постом, и ахнула. Половина второго ночи!
— Извините, что разбудила, товарищ генерал, я вам завтра перезвоню.
— Ростова, ты что, издеваешься? Завтра суббота. Говори, что случилось.
— Ничего не случилось. Вы не могли бы прислать мне в понедельник все материалы по Радзивиллам, которые мы так и не забрали у учительницы Рудовича.
— Ростова, если я сейчас не ослышался и всё понял правильно, то ты абсолютно здорова и лечиться, судя по всему, больше не собираешься? И прямо сейчас посреди ночи рвёшься в бой? А мы, твои боевые соратники, конечно же, вместо того чтобы тратить бесценные минуты своей жизни на бесполезный сон, должны не теряя ни минуты мчаться сломя голову за тридевять земель за какими-то документами, которые именно сейчас, во втором часу ночи, позарез необходимы подполковнику госбезопасности Ростовой? Ты сама-то поняла, что просишь? Если ты сама говоришь, что эти материалы сейчас в Белоруссии у твоего Рудовича, то как я их тебе могу передать?
— Ну, товарищ генерал, — заканючила я, — я вас очень прошу. Мне всё равно сейчас в госпитале делать совершенно нечего. А так я бы поработала с этими документами в спокойной обстановке. Когда такой случай ещё представится? Ну, пожалуйста.
— Ростова, это только тебе сейчас делать нечего. А нам работа всегда найдётся… Хорошо. — после минутной паузы ответил генерал, — Развлекайся, коль охота есть. Охота, она, знаешь, как говорят — пуще неволи. Ладно, уговорила. Суходольский завтра с утра займётся этим вопросом, я ему наберу. Пусть смотается к твоему Рудовичу за документами. Только ты в Несвиж сама тоже позвони, чтоб сюрприз какой не получился. А Суходольский подскочит, всё заберёт и не хуже фельдъегеря доставит. Думаю, за дня два он как раз обернётся. Всё равно в выходные, я так подозреваю, ему делать совершенно нечего. Кроме как водку пить. Но знай, Ростова, что я потакаю твоим женским капризам исключительно потому, как ты у нас только что из плена вражеского чудом спасённая. Да ещё большим начальством чинами высокими обласканная. Всё, отбой!
Я положила трубку и вопросительно посмотрела на медсестру. Та вздохнула и обречённо кивнула, разрешая мне сделать ещё один звонок.
— Рудович, привет, — начала я без особых церемоний, — просыпайся, это Ростова. У меня к тебе будет просьба. Утром позвони, будь так добр, своей учительнице и предупреди, что в эти выходные к ней подъедет наш сотрудник. Фамилия сотрудника — Суходольский. Пусть она передаст ему ту коробку с документами по Радзивиллам. Ты меня слышишь? — на всякий случай спросила я безмолвствующую трубку.
— Не ори! Слышу я тебя, Ростова, прекрасно. Хотя не буду лицемерить и скрывать, что именно в данный момент предпочёл бы как раз не слышать. Ничего и никого. Ну это я так, брюзжу по-стариковски. Не обращай внимания. Я бы с превеликим удовольствием, но есть небольшая проблема.
— Какая? — решила не сдаваться я и брать неприятеля измором.
— Дело в том, моя дорогая и неугомонная, что завтра, уж не знаю как у вас в России, а у нас в Белоруссии — суббота, и у твоего друга Рудовича законный выходной. И он, этот самый друг, собрался завтра с сыном поехать в Минский зоопарк. И он туда обязательно поедет, потому как обещает это своей любимой жене и единственному сыну уже второй год подряд.
— Рудович, ты что, ещё не проснулся? Я не прошу тебя самого ехать к Галине Николаевне, а всего навсего хочу, чтобы ты выкроил для меня завтра утром пару минут своего бесценного времени и предупредил её о приезде нашего сотрудника. Вот и всё! Тебе что, трудно помочь чудом выжившему в афганском пекле старому пограничному другу?
— Ладно. Шут с тобой. Всё равно ведь ты не отвяжешься. Обещаю, утром позвоню и предупрежу. Ну и время ты выбираешь для звонков. Я просто не перестаю тебе удивляться. Ладно. Целую. Передай своему Суходольскому, пусть спокойно едет, Галина Николаевна всё ему передаст. У тебя всё? Тогда отбой.
Москва, Госпиталь ФСБ РФ, следующий день
Весь следующий день я спала, как убитая, и проснулась только под вечер. Не торопясь сходила на ужин и, ожидая вестей от Суходольского, снова незаметно для себя задремала с книжкой в руке.
Стук в дверь раздался так неожиданно, что я вздрогнула во сне и мгновенно проснулась. В палате было уже темно. — Кого это еще нелёгкая принесла посреди ночи? — недовольно подумала я, потягиваясь и нехотя поднимаясь с кровати. В дверь продолжали настойчиво стучать. — Да, — крикнула я в сторону двери, окончательно убедившись, что в покое меня не оставят, и быстро натягивая халат. Дверь приоткрылась, и в проёме показалась вихрастая голова лейтенанта Хорошилова, я знала, что сегодня он заступил на смену по охране нашего корпуса.
— Наташа, можно к тебе?
— Что случилось? — строго спросила я. Не могу терпеть, когда меня будят, да ещё столь бесцеремонным способом. К тому же лейтенанты. Никакой субординации!
— Тебя к телефону. Там, внизу, на центральном посту.
— Ты уверен? — Многозначительно покосилась я на часы.
— Ну, если ты — майор Ростова, то, значит, уверен, — пожал плечами лейтенант.