— Предлагаю сделку, — сразу очнулся Эдик и на редкость совершенно трезвым взглядом посмотрел на меня, — я даю тебе возможность отлучиться отсюда на некоторое время, а с тебя потом ресторан.
— Эдик, я согласна на всё, но только не сейчас. У меня очень мало времени, а ещё нужно найти машину.
— Хорошо. Согласен. Тогда сейчас — с тебя аванс в виде поцелуя, а с меня ключи от машины, — он выхватил из кармана белого, уже несвежего халата связку ключей и бросил на стол, — «Паджеро Спорт», всего неделю как из салона, бак полный.
— Спасибо. Я согласна, — сказала я, садясь к нему на колени, — только эти два дня никто не должен знать, что меня нет на месте. Я могу на тебя рассчитывать?
— Мы поместим тебя в бокс, в связи с ухудшением состояния твоего драгоценного здоровья. Бокс находится в реанимации и, кроме медперсонала, туда никого не пустят. А своих я предупрежу.
Выйдя на служебную автостоянку, я нажала на брелок сигнализации, и стоящий буквально в метре от меня «Паджеро Спорт» приятно мяукнул в ответ. Я запрыгнула в салон, завела двигатель, бросила взгляд на датчик топлива и с удовлетворением отметив, что стрелка действительно показывает почти полный бак, рванула с места. Полусонный охранник, даже не потрудившись выйти из будки, открыл шлагбаум, и я медленно вырулила с территории госпиталя.
Быстро миновав станцию метро «Щукинская», я оставила позади суперэлитные высотки «Алых парусов», перемахнула Строгинский мост и, миновав микрорайон «Строгино», выскочила на внешнюю сторону московской кольцевой автодороги. Проехав ещё немного, взяла вправо на Новую Ригу и уже на этой широкой автостраде от души притопила педаль газа, сразу решив выехать на Минскую трассу, через большую бетонку…
Белоруссия, Несвиж, август 1942
Ганна проснулась только ближе к полудню. Её разбудил шум, доносившийся с улицы через открытое окно спальни. Сладко потянувшись на мягкой перине, она встала и, обернувшись белоснежной простыней, подошла к окну. Яркое солнце уже стояло в зените. Даже из прохладного сумрака спальни замка было видно, как неподвижный раскалённый воздух дрожит на брусчатке моста через крепостной ров. Ганна взяла папиросу и, чиркнув спичкой, оглянулась назад. На кровати, на смятых простынях, раскинув руки в стороны, храпел во сне штурмбанфюрер. Вчера в честь прибытия в город командующего 4-й танковой группой генерала Гудериана немцы устроили в замке торжественный ужин при свечах. В охотничьем зале был накрыт огромный стол, ломившийся от яств. Шампанское и шнапс лились рекой. Напыщенные тосты за великую Германию и фюрера произносились пьяными офицерами чуть ли каждую минуту. Ганна, которую пригласил на приём комендант города, ушла далеко за полночь с сильной головной болью. Штурмбанфюрер СС Гюнтер Краузе галантно вызвался проводить её на второй этаж. Но она решила немного прогуляться перед сном в городском парке. Краузе вызвал шофёра, а потом они долго гуляли по сырым извилистым песчаным дорожкам, проложенным по вековым липовым аллеям, наслаждаясь после дневного зноя свежестью и лесной прохладой.
Ганна сама не ожидала, что эта прелестная ночная прогулка закончится постелью. Девушка прикурила папиросу и опять посмотрела за окно. По мосту без конца сновали мотоциклы с колясками, выезжали и заезжали грузовики с солдатами, груженные какими-то ящиками конные повозки. Часовые в черных касках с автоматами на груди стояли подобно каменным изваяниям по обе стороны въездных ворот на самом солнцепёке. Над их головами, прямо под окном, в который смотрела Ганна, обвисли на полном безветрии фашистские штандарты и напоминали выброшенные за окно для просушки пёстрые простыни. Приоткрыв окно и выбросив папиросу, девушка повернулась и прошла за деревянную, обтянутую зелёным шёлком ширму, где стоял туалетный столик с кувшином тёплой воды для умывания, видимо, принесённой адъютантом штурмбанфюрера, пока она ещё спала. Умывшись, Ганна сбросила на пол простыню и, встав в стоявший тут же большой жестяной таз, быстро и, насколько это было возможно в таких условиях, тщательно ополоснула все тело. Взяв со стула большое чистое полотенце, девушка накинула его прямо на мокрое тело и подошла к кровати. Штурмбанфюрер СС Густав Гюнтер громко засопел, просыпаясь, медленно приоткрыл заплывшие после вчерашней попойки глаза и с видимым усилием сосредоточил мутный взгляд на девушке.
— Милая, княжна! — воскликнул он, внезапно подскочив на постели, как ужаленный, — прошу простить меня, простого неотёсанного солдата за столь непочтительное поведение. — Только произнеся этот длинный и трудный в его состоянии монолог, офицер заметил, наконец, что в довершение всего ещё и стоит перед княжной в чем мать родила. Мгновенно покрывшись пунцовыми пятнами стыда, он резко опустил руки, прикрывая свой срам, и заметался по комнате в поисках своей одежды, мелькая рыхлыми и белыми, как молоко, ягодицами, покрытыми редким рыжим пушком.
— Какая мерзость, — глядя на него, подумала Ганна и с отвращением отвернулась к окну. С каким наслаждением она бы сейчас выхватила из кобуры, валявшейся на ковре вместе с ремнём, парабеллум и влепила этому рыжему недоумку пулю промеж глаз. Её аж затрясло от просто непреодолимого желания взять в руки пистолет. Но вместо этого она усилием воли заставила себя обворожительно улыбнуться, подойти к нему и, крепко поцеловав, снова опрокинуть на кровать…
Деликатный стук в дверь заставил Ганну быстро перекатиться на другую сторону кровати и, соблюдая приличия, до подбородка закрыться одеялом.
— Ну кто там ещё! — раздражённо воскликнул полковник, вскакивая с кровати и прыгая на одной ноге, торопливо натягивая брюки. — А, это ты, Иоганн, — полковник облегчённо вздохнул, когда из-за двери показалась стриженая голова его адъютанта, и сел обратно на кровать, — что случилось? Я, кажется, просил меня сегодня не беспокоить!
— Вчера такого приказа не было, — невозмутимо солгал лейтенант, вероятно, уверенный, что после вчерашней попойки его шеф вообще мало что помнит. Однако Ганна своими ушами прекрасно слышала, как штурмбанфюрер заплетающимся языком приказывал адъютанту:
— Завтра, Иоганн, приказываю меня не беспокоить. Что бы не случилось. Даже если партизаны взорвут весь этот паршивый городишко. Ты понял меня?
Но на счастье лейтенанта штурмбанфюрер действительно ничего не помнил, а потому этот юнец чувствовал себя совершенно спокойно:
— Прибыл шарфюрер Рольф. Просит вас спуститься к нему. Что ему передать?
— Наконец-то! — воскликнул Гюнтер. — Передай, что я сейчас спущусь. Сию минуту. Проводи пока его ко мне в кабинет. Иди.
— Тысяча извинений, княжна! — воскликнул полковник, едва за лейтенантом закрылась дверь. — Прибыл Рольф, — повторил он как попугай только что услышанную новость, — вашу руку, Ганна, — быстро наклонившись и прикоснувшись губами к запястью девушки, добавил:
— Я буду ждать вас у себя в кабинете через, — мимолётно глянул он на часы, — час. Как раз познакомлю вас с Рольфом. Вы успеете привести себя в порядок?
— Что вы имеете в виду? По-вашему, я плохо выгляжу? — нахмурилась Ганна, — где же ваша хваленная арийская щепетильность? Вынуждена напомнить вам, что настоящий офицер никогда не позволит себе унизить девушку, пускай даже простолюдинку, неосторожным или необдуманным словом. И куда подевались, господин полковник, все ваши изысканные манеры, которыми вы вчера так блистали весь вечер, сводя все женское общество с ума? Вам не мешало бы, даже просто из приличия, вспомнить, что сейчас находитесь в обществе хорошо воспитанной молодой девушки. Я даже не говорю о том, как настоящему рыцарю подобает вести себя после того, как он удостоился чести разделить с ней одно ложе и в полной мере вкусить запретного сладкого плода! А между тем, вам, господин полковник, посчастливилось провести эту незабываемую ночь не с простой и доступной для всех крестьянской девкой, а с представительницей древнейшего княжеского рода! — закончила Ганна свою гневную тираду и отвернулась к окну. — Или, может быть, — задумчиво спросила она совсем тихим голосом, стараясь не переиграть, — я заслужила вашу грубость тем, что полностью доверилась, как вчера мне показалось, настоящему и достойному мужчине, способному поддержать и утешить слабую девушку? — Ганна повернулась и посмотрела на полковника. В уголках её прекрасных глаз уже стояли слезы. Она хотела вытереть их, но от неловкого движения полотенце упало на пол, полностью обнажая хрупкую стройную фигуру. Дрожа всем телом, как от лютого мороза, девушка обхватила плечи руками, как будто пытаясь согреться и, закрыв глаза, заплакала.
— Ещё раз извините, Ганна, — окончательно растерялся полковник, бросаясь перед ней на колени. — Простите меня, неотёсанного болвана, недостойного даже вашего мимолётного взгляда! Поверьте, эта ночь была поистине волшебной для меня. Я поражён вашей красотой, нежностью и умением любить, прямо в самое сердце! — Гюнтер, проворно вскочив на ноги, стянул с кресла мягкий шерстяной шотландский плед и накинул его на мелко вздрагивающие плечи девушки. — Но сейчас я нижайше прошу вас простить меня за бестактность и великодушно позволить мне откланяться, — полковник, наконец, справился с последней пуговицей на кителе и будучи уже совершенно не в состоянии скрывать, что торопится, принял стойку «смирно», кивнул даме в знак почтения головой и, щёлкнув каблуками, стремительно удалился.
Беларусь, Несвиж, август, наши дни
Машину я решила бросить, не доезжая примерно километр до обозначенного похитителями места. Заметив узкую и довольно глубокую колею, уходящую с дороги в лес, я, недолго думая, крутанула руль. Попрыгав по кочкам метров сто и нигде, по счастью, не застряв, я загнала машину в густой орешник и выскочила наружу. Заперла автомобиль, сунула ключи с брелоком сигнализации под заднее колесо и, тщательно отряхнувшись, вышла на дорогу.
Местность мне была хорошо знакома. Совсем недавно мы ехали тем же путём с Рудовичем, намереваясь спуститься в подземелье Несвижского замка. Вскоре впереди показалось заброшенное кладбище. Я без труда нашла уже знакомую мне еле заметную тропинку и, перекрестившись, быстро пошла вперёд. Миновав глубокий овраг, я сразу увидела знакомый полуразрушенный кирпичный склеп. Приблизившись, я отметила, что двери на этот раз не только не опечатаны прокуратурой, но и не заперты, а, напротив, распахнуты настежь. Не останавливаясь, я зашла внутрь. Едва переступив порог, я сразу почувствовала, как между лопаток мне утёрлось что-то твёрдое, и тихий хриплый голос жарко зашептал мне прямо в левое ухо: