— Впечатляет, — не удержалась я, — честно говоря, не думала, что у вас такой большой музей.
— Да. Многие удивляются. Вроде российская глубинка и вдруг такая роскошь. Ну да ладно, давайте пройдём ко мне в кабинет и поговорим о том, что вас интересует. А потом я с удовольствием похвастаюсь перед столичными гостями нашим музейным комплексом.
— Действительно, в октябре 1985 года поисковым отрядом «Память» в наш музей были переданы следующие предметы, найденные в ходе поисковой экспедиции под Борисов, — Анна Петровна быстро защёлкала по клавиатуре компьютера, — вот: четыре пистолета системы «ТТ» с сохранившимися заводскими номерами, авиационный пулемёт Березина, фрагменты фюзеляжа и приборной панели самолёта ЛИ-2, именные часы в серебряном корпусе с дарственной надписью: «Почётному чекисту А. П. Азарову. В день 15-летия ВЧК-ОГПУ». На внутренней крышке часов хорошо сохранилась фотография неизвестной молодой женщины. Ну и так далее. Всего более сорока предметов. Какие именно Вас интересует?
— Собственно, эти самые серебряные часы. Можно взглянуть на них? А точнее, на фотографию под крышкой?
Анна Петровна оторвалась от монитора и, как мне показалось, немного побледнела. Потом повернулась к нам и тихо сказала:
— Боюсь, что это невозможно…
— Анна Петровна, я понимаю, что у вас наверняка существуют закрытые фонды и всё такое. Но нам действительно необходимо осмотреть эти часы. Вам же звонили из Москвы по поводу нас? Если нужен официальный запрос, то, — я кивнула Суходольскому, который тотчас полез в свой портфель за документами и, выудив оттуда пластиковый файлик, протянул его директору музея. — Сами можете убедиться, все документы оформлены должным образом.
— Вы меня неправильно поняли, — смутилась Анна Петровна, — дело не в официальных запросах. К сожалению, часы были утрачены нашим музеем в 1990 году. Я понимаю, ситуация нестандартная и, тем не менее, пропажа этого экспоната сопровождалась крайне серьёзными событиями. Дело в том, что в августе 1990 года к нашей новой сотруднице обратилась женщина с просьбой отыскать хоть какие-нибудь предметы, принадлежащие её отцу Азарову А. П. В этот день дежурила по музею молодая сотрудница Настя, ещё не имеющая опыта общения с такого рода посетителями. В общем, не буду вдаваться в подробности, но часы исчезли именно после визита этой дамы.
— Анна Петровна, поймите и Вы меня правильно, — чувствуя, как добыча уходит из наших рук, — в таком случае именно подробности нас и интересуют.
— Ну хорошо, — вздохнула Анна Петровна, — Настенька была таким открытым и безотказным человечком… А потом, эта внезапная смерть. Вы не поверите, столько лет прошло, но до сих пор поверить не могу. Её нашли утром следующего дня в какой-то канаве… Не могу даже представить, кому она могла помешать. — Анна Петровна на мгновение замолчала, видимо, заново переживая события тех лет, и, промокнув платочком глаза, продолжила:
— Так вот, я столкнулась с этой женщиной на проходной. Та очень спешила. Так что мы столкнулись в буквальном смысле этого слова. В другой ситуации я, возможно, даже не обратила бы на неё никакого внимания. Настолько невзрачной и неопределённого возраста она была. Но эта особа буквально чуть не сбила меня с ног и даже не извинилась. И, не удостоив меня и взглядом, помчалась дальше. Так вот, потом, когда погибла Настя, я не могла отделаться от мысли, что уже где-то видела эту женщину. И вспомнила. Эта женщина была очень похожа на ту, с фотографии на часах. Вы меня понимаете? Извините, можно я выпью воды?
— Конечно, — кивнула я головой и, открыв свою папку с документами, заботливо приготовленными Суходольским, вытащила и положила на стол свой ежедневник.
— Это было ужасно. Сначала пропажа экспонатов…
— Простите, что перебиваю, — тихо поинтересовалась я, — но вы сказали про пропавшие экспонаты во множественном числе. Если я правильно вас поняла, вместе с часами пропало что-то ещё?
— Простите. Я совсем растерялась. Вы правы, вместе с теми злополучными часами пропал ещё ключ. Предположительно имеющий отношение к бенедиктинцам. Это довольно большой и массивный предмет. Когда он попал в наш музей, я сейчас затрудняюсь сказать. Вероятней всего, его принесли в музей местные жители сразу после освобождения Брянска от немцев. Тогда нам несли много всякого хлама. А потом эта нелепая смерть. Всё это надолго выбило меня из колеи. Сами понимаете… — Анна Петровна, теребя свой платок, вдруг замолчала, и я увидела, как стали расширяться её глаза. В эту минуту я сильно встревожилась, глядя на внезапно порозовевшее лицо женщины, но я даже предположить не могла, что произойдёт дальше.
— Так вот же она! — вскричала женщина.
— Не поняла, — пробормотала я и тут же увидела, что взгляд женщины устремлён на небольшой черно-белый снимок, случайно выпавший из моего ежедневника.
Не дожидаясь, пока я соображу, в чём дело, женщина схватила фотографию, поднесла её к самым глазам и зачем-то принюхавшись, протянула мне:
— Это она. Конечно, здесь она выглядит немного иначе… Я бы сказала — чуть постарше, чем на фото в найденных поисковиками часах, но… Но я абсолютно уверена — это она. Я уверена что, именно эта женщина запечатлена на снимке, которым вы интересуетесь.
Я недоуменно дёрнула плечами и уставилась на Суходольского. Тот, не понимая ещё, в чём дело, протянул руку и осторожно взял снимок. С фотографии на него смотрела улыбающаяся молодая пара. Но мой взгляд был прикован только к невесте. В белом наряде и воздушной фате на старом чёрно-белом снимке позировала первая учительница Рудовича…
Ещё не осознав до конца, что произошло, я каким-то шестым чувством поняла, что круг, наконец, замкнулся…
Москва, 4-е Управление НКВД СССР, август 1942
Майор НКВД Андрей Петрович Азаров, оперативный псевдоним «Алиса», сидел в душном после дневного зноя служебном кабинете и, нервно постукивая карандашом по столу, размышлял. Последняя шифровка от Вацлава сильно встревожила его. — Дрянная девчонка, — раздражено думал он, — какого чёрта её понесло в катакомбы? — Это было настолько вопиющее нарушение всех инструкций, что для такого поступка агент должен был иметь очень веские основания. Но причин этих как раз и не просматривалось. Во всяком случае, Центру о них было ничего неизвестно. Вацлав регулярно передавал информацию в Центр о ходе операции, и всё до этого момента шло строго по плану. Спустившись же в подземелья Несвижского замка вместе с зондеркомандой шарфюрера Рольфа, агент Агнежка поставила под угрозу полного провала всю тщательно продуманную в Москве многоходовую операцию, и нужно было в срочном порядке спасать ситуацию.
— Колесников, самолёт должен быть готов к вылету через полчаса, — бросил майор стоящему у дверей капитану, — Предупредите партизан, чтобы готовили посадочную площадку для приёма груза. Какого именно, не уточняйте. Радиограмму передать немедленно. Выполняйте. — Едва за капитаном бесшумно закрылась дверь, майор встал и подошёл к окну. Дёрнул за ручку, распахивая створки, и в кабинет ворвался напоенный уже вечерней свежестью московский воздух, а вместе с ним звон трамваев и шум редких автомашин. Закурив, майор неожиданно поймал себя на том, что папироса слегка подрагивает в его пальцах. Сейчас, когда по сообщению Вацлава Агнежку вместе с шарфюрером Рольфом захватили в плен партизаны, возникла очень серьёзная проблема. Агнежку следовало немедленно вернуть в Несвиж. Причём так, чтобы всё выглядело более чем правдоподобно. А это значило провести целый ряд наисложнейших дополнительных оперативных мероприятий. Задействовав при этом Вацлава. А это уже был неоправданный риск. Ценность Вацлава для Центра была слишком велика. На нём по сути держалась вся агентурная сеть в Белоруссии и Польше. И всё это предстояло выполнить на территории пусть и контролируемой партизанами, но тем не менее в тылу врага. На глазах множества свидетелей, среди которых наверняка есть немецкие агенты. Только в партизанском отряде, где на данный момент находилась Агнежка, по данным разведки работали как минимум двое агентов «Абвера». Кроме того, к партизанам постоянно прибивались новые люди, проверить которых в оперативном порядке командованию партизанского отряда не представлялось возможным. Отряд действовал в местности, вплотную прилегающей к польской границе и Прибалтике. Среди этих новых людей вполне мог оказаться кто-то знающий настоящую княжну Ганну в лицо или даже просто мимолётом видевший её до войны в Вильнюсе или Варшаве. — От этой мысли майору стало жарко, и он нервно расстегнул воротничок кителя. — Об этом думать не хотелось, поскольку такой вариант развития ситуации означал бы только одно — полный провал операции. А для майора Азарова это был бы просто конец. Немногие в Управлении знали, что агент Агнежка — Елизавета Азарова — родная дочь майора.
Телефон на столе зазвонил так резко, что майор непроизвольно вздрогнул и, протянув руку, взял тяжёлую чёрную трубку:
— Слушаю.
— Срочно зайди ко мне, — услышал он резкий голос начальника — старшего майора Берегового, — и личное дело агента прихвати. Думаю, ты понял какого, — и отключился.
Азарова прошиб холодный пот. Начальник 4-го Управления НКВД никогда не читал личные дела агентов. Для этого должна была быть очень веская причина. Дрожащими руками отперев сейф, майор достал тоненькую папочку и, закрыв тяжёлую дверку, вышел из кабинета.
— Присядь, — старший майор встал и, достав из сейфа початую бутылку коньяка и две гранённые стопки на коротких тонких ножках, выставил всё это на стол. У Азарова перехватило дыхание. Он понял, что следует ожидать самого худшего. — Только что мне звонил Нарком, — Береговой сделал паузу и, плеснув в рюмки тёмной маслянистой жидкости, продолжил:
— Так вот. Даже не знаю, как тебе и сказать. В общем, так. Этот тупица Метлицкий, ну ты его знаешь, он курирует партизанское движение, уже доложил наверх о том, что Агнежку захватили партизаны. Но хуже всего то, что он не умолчал и о том, что она полностью раскрыта. Вот такие дела. Через четыре часа за ней вылетает самолёт. Приказано немедленно доставить её в Москву. Ты понимаешь, о чём я говорю?