Не чувствуя, как пот крупными каплями скатывается со лба, Азаров судорожно сглотнул и кивнул. Начальник молча выпил и, сев за стол, в упор уставился на подчинённого.
— Но можно же грамотно обставить её освобождение и…
— Уже нельзя! — рявкнул Береговой. — Метлицкому доложили с той стороны, что в этом партизанском отряде находятся как минимум два человека, которые видели настоящую Ганну в Вильно ещё до войны и с уверенностью утверждают, что Агнежка и княжна совершенно разные люди. А что знают двое, то, как говорится, знает и свинья. Ну ты сам понимаешь. Пресечь утечку информации на данном этапе уже не представляется возможным. Принято решение свернуть операцию. Какого чёрта она попёрлась в эти подземелья? Заигралась девочка. Теперь придётся отвечать, — в сердцах проговорил Береговой. И тихо добавил: Страшно отвечать.
— Товарищ старший майор, мы не знаем всех обстоятельств дела. Возможно у неё не было другого выхода, — пролепетал майор.
— Не строй из себя идиота! Ты что же, всерьёз думаешь, что немцы насильно потащили княжну в подземелье? Да ещё в составе зондеркоманды? И кроме того… Агнежка сообщила, что наш самый надёжный агент в Берлине «Лицеист» ведёт двойную игру. А между тем его донесения уже давно и без всяких проверок ложатся на стол Сталину. Ты понимаешь, чем это всё пахнет?
Сделав над собой неимоверное усилие, Азаров вытер пот со лба и тихо произнёс:
— Товарищ старший майор, разрешите мне тоже лететь.
— Зачем? — резко спросил начальник.
— Вы же знаете, — голос Азарова дрогнул, — эти гориллы из Особой инспекции изувечат её ещё в самолёте. Пожалуйста, помогите мне попасть на этот рейс.
Береговой ещё раз внимательно посмотрел на майора и, вздохнув, произнёс: — Добро. Полетишь с ними. По ходу дела проведёшь ликвидацию братьев Волченковых, которые знают в лицо настоящую княжну… На всякий случай. Навык ещё не потерял? На штабной-то работе? Ну, добро. Если сильно припечёт, смело ссылайся на прямой устный приказ Берии. Но это только в крайнем случае. Прилетишь, там посмотрим, как нам выкручиваться дальше. Только я тебя очень прошу — не наломай там дров, а то мы с тобой и так в дерьме по самые… Вылет с Монино, — Береговой бросил взгляд на часы, — через четыре часа. Полетишь транспортным Ли-2, бортовой номер 4025.
— Спасибо, Сергей Никанорыч. Разрешите отлучиться домой?
— Давай, пулей туда и обратно.
Москва, Камергерский переулок дом 5, август 1942
Через десять минут быстрой ходьбы майор Азаров уже подошёл к дому пять по Камергерскому переулку и, поднявшись на второй этаж, несколько раз сильно стукнул кулаком в оббитую дранным войлоком дверь. Створки жалобно скрипнули и, несмотря на поздний час, почти тотчас распахнулись. Тусклая лампочка в длинном коридоре выхватила из полумрака прихожей сгорбленного старика в телогрейке, который, близоруко жмурясь, пристально разглядывал позднего гостя.
— Ну здравствуй, Мотя, — проговорил майор, — не ожидал?
— А я, — неожиданно выпрямившись во весь рост и прямо глядя на гостя зоркими глазами, ответил хозяин квартиры, — Вас, Андрей Петрович, сразу и не признал. Только по голосу и догадался, что это вы. Зачем пожаловали? Вы же знаете — я завязал.
— Знаю, Мотя, но мне нужна твоя помощь, — майор суетливо расстегнул нагрудный карман гимнастёрки и протянул Моте паспорт с вложенной в него фотокарточкой.
— Что, — усмехнулся Мотя, — никак зазнобе твоей ксива чистая понадобилась?
— Это, Мотя, моя единственная дочь Лиза и она в очень большой опасности. Прошу тебя, сделай это для меня.
— Чем расплачиваться думаешь? Я бесплатно не работаю.
— Дам я тебе наколочку, Мотя. Распутаешь — до конца дней обеспечишь не только себя, но и внуков.
— Любопытно было бы сначала взглянуть. Что у тебя за наколочка такая богатая?
Азаров протянул Моте сложенное вчетверо лист бумаги.
— Жди здесь. — Одними губами прошептал Мотя, взяв лист в руки, и захлопнул перед носом майора дверь, оставив его в тёмной парадной.
Сказать, что майор рисковал, значит не сказать ничего. Времени не было и потому сейчас он шёл напролом, без оглядки. Он очень хорошо понимал, что стоит только Моте набрать номер дежурного НКВД, и участь майора была бы решена. Особенно учитывая то, что именно он, тогда ещё капитан Азаров, брал Мотю в двадцать шестом году в Одессе на малине, что на Староконной улице… После чего Мотя и загремел в лагеря на десять лет.
Через пять минут дверь отворилась, и Мотя проговорил откуда-то из темноты прихожей:
— Проходи, майор, не будем терять времени.
Майор протиснулся в квартиру, едва не задев висевший на стене ржавый велосипед.
— Ну, что же. — Мотя сделал приглашающий жест рукой, пропуская майора в тесную закопчённую кухоньку. — Я тут подумал, что негоже хорошему человеку отказывать. Может, и ты мне когда поможешь. Когда «ксива» нужна?
— У тебя, — Азаров посмотрел на часы, — сорок минут…
— У меня к тебе, Мотя, будет ещё одна просьба, — внимательно рассматривая переделанный паспорт, низко склонившись к керосинке, проговорил майор. — Возможно, моя дочь в ближайшее время найдёт тебя и обратится за помощью. Если она придёт к тебе, знай — меня уже нет в живых. И ты помоги ей. Не пожалеешь.
— Она, конечно, красивая девка. Только стар я стал для такого рода удовольствий, — проворчал Мотя.
— Речь не о том. Просто скажешь ей: «Отец просил передать тебе, что нужно покормить Джульбарса». Она всё поймёт.
— Не сомневаюсь. А дальше-то что? — прищурился Мотя.
— А дальше узнаешь. Только помоги ей устроиться в Москве под новым именем. И не жмись. Потом получишь гораздо больше…
Смоленская область, партизанский отряд, август 1942
Самолёт начал медленно терять высоту, и сквозь стекло иллюминатора уже можно было хорошо рассмотреть большие партизанские костры, выложенные в шахматном порядке на большом поле посреди чёрной стены леса. Сделав разворот, ЛИ-2 стал стремительно снижаться. Через несколько минут шасси мягко коснулись грунта. Заметно снизив скорость, самолёт прокатился до самого края поля и, развернувшись перед самыми огромными соснами на краю, остановился. Гул двигателей затих, и один из лётчиков, выйдя в салон самолёта и открыв дюралевую дверь в центре салона, выдвинул наружу лестницу. Пассажиры потянулись к выходу. Сойдя на землю, Азаров с удовольствием вдохнул свежий, терпко пахнувший еловыми шишками влажный воздух и протянул руку встречающему их командиру партизанского отряда.
— Привет, Мирон.
— С прибытием, товарищ майор, — радушно поприветствовал майора командир, бросив косой взгляд на двух особистов, маячивших чуть в стороне. — Сейчас поужинаем с дороги и…
— Мирон, давай сразу к делу, — устало прервал его Азаров, — веди, показывай вашу пленённую княжну.
— Да никакая она не княжна, — отмахнулся Мирон, — одно слово — эсэсовка. Я вообще не понимаю, зачем вам её в Москву тащить. Поставить на колени к ёлке и — пулю в затылок. Всё равно молчит как рыба. Только глазёнками своими зыркает, гадина фашистская. Вот шарфюрер — другое дело. Сразу видно, крупная фигура.
— Ну, ну, Мирон, не кипятись. Вечно ты торопишься. «Язык» он на то и «язык», чтобы его не стрелять, а говорить заставить — верно я говорю? — Оглянулся Азаров на особистов.
— А то! — весело заржал рыжий капитан из особой инспекции. У нас генералы соловьями заливаются, а тут сопливая девчонка, даром, что княжна.
— Ну не скажите, товарищ капитан, у нас вон братья Волченковы над ней трое суток бились, а толку чуть. Только замордовали девку, — с сомнением покачал головой командир отряда.
— А вот мы сейчас посмотрим на вашу стойкую княжну. Давай, веди!
— Да пришли уже, — повернулся Мирон, — Капустин, — обратился он к часовому, — Пропусти. Товарищи из Москвы за пленной немкой прилетели.
Часовой мешковато повернулся, неловко поставил винтовку к срубу землянки, склонился над замком и загремел ключами.
Через минуту часовой дёрнул на себя сколоченную из грубых сосновых досок дверь и отошёл в сторону, пропуская вперёд начальство.
— Мирон, посвети, что ли, — ворчливо крикнул из темноты Азаров, — ни черта же не видно!
— Там справа керосинка висит, подкрути фитиль.
Майор, стараясь унять бешеное сердцебиение, снял фуражку и, нащупав еле тёплое выпуклое стекло лампы, чуть опустил металлический рычажок. Пламя сразу взметнулось вверх и тускло осветило помещение. Над самой головой нависали толстые бревна с застывшими потёками темной смолы. Земляные стены, местами подпёртые сучковатыми досками, упирались в пол, застланный тёмной, по всей видимости, ещё прошлогодней соломой. В первое мгновение майору показалось, что в землянке никого нет, и он в нерешительности остановился на пороге, всматриваясь в сырой полумрак помещения.
— Проходи вперёд, — услышал тотчас за спиной голос Мирона и почувствовал лёгкий толчок в спину. Сделав ещё несколько шагов, Азаров отошёл в сторону, пропуская остальных, и только тут заметил, как в дальнем левом самом тёмном углу что-то шевельнулось и снова замерло.
— Капустин, — крикнул через плечо Мирон, — подними-ка нашу княжну поближе к свету. А то негоже её величеству на голой земле блох кормить. — Часовой протиснулся вперёд и, наклонившись, нащупал ворот пленницы и выволок её на середину землянки.
У Азарова защемило сердце. В этом грязном, одетом в какие-то лохмотья маленького роста существе, которое, съёжившись, сидело перед ними на сырой земле и, как дикий зверёк, затравлено озиралось по сторонам, он с трудом смог узнать свою дочь. То, что он видел сейчас перед собой, не имело ничего общего с той очаровательной стройной девушкой в щеголеватой лейтенантской форме, которая, залихватски заломив синий форменный берет и на ходу то и дело одёргивая новенькую портупею, бежала к нему навстречу по бетону взлётной полосы, поскрипывая вычищенными до блеска хромовыми сапожками.
— Да, что-то на княжну эта замухрышка явно не тянет, — задумчиво проговорил особист, наклонился и протянул к задержанной руку. Та отшатнулась, как от удара, и быстро отползла обратно в угол.