— Это безумно интересно, — отвечая на его вопрос, сказала девушка с живыми глазами. — Самой творить, создавать что-то реальное… Страшновато, конечно. Ведь столько конкурентов надо одолеть, да еще когда ты знаешь, какие это специалисты! Зато если удастся чего-то здесь достичь, сразу будет имя.
«У нее правильное отношение к делу, — подумал Бретт. — Остается лишь, чтоб был талант да чтобы кто-то подтолкнул и помог преодолеть предубеждение, существующее в автомобильной промышленности против женщин, которые хотят работать не просто секретаршами».
— А ты что скажешь? — спросил Бретт юношу.
Тот неуверенно помотал головой и насупился.
— Не знаю. Да, конечно, все это безумно интересно — берись за любую идею и вкалывай, и наверняка работать тут увлекательно… Она правильно сказала, — добавил он, кивнув на девушку. — Только вот что я думаю: а стоит ли этим заниматься? Может, я так, сбрендил; правда, уже поздно что-либо менять — ведь я почти закончил обучение и, можно сказать, без пяти минут дизайнер. И все равно невольно задаешься вопросом: стоит ли настоящему художнику заниматься этим? Хочешь ли ты посвятить всю свою жизнь автомобилям?
— Чтобы работать тут, надо, конечно, любить автомобиль, — сказал Бретт. — Он должен стать для тебя самым главным. Дышишь, ешь, спишь — и все время думаешь об автомобиле. Просыпаешься ночью, и перед глазами у тебя возникает автомобиль — тот, что ты создал, тот, что хотел бы создать. Это твой бог, твоя религия. И если ты этого не чувствуешь, — сухо добавил он, — тебе здесь не место.
— Я люблю машину, — возразил парень. — И всегда любил, сколько себя помню. Только вот последнее время… — Он не докончил фразы, словно не хотел вторично впадать в ересь.
Бретт не стал продолжать разговор. Мнения, оценки такого рода — дело сугубо личное, и решение должен принимать человек сам. Никто тут не поможет, потому что в конечном счете все зависит от того, что ты думаешь, что ты ценишь, да еще — что тебе подсказывает совесть. А кроме того, было кое-что, чего Бретт вовсе не собирался обсуждать с этими ребятами: в последнее время у него самого появились такие же вопросы и сомнения.
В лаборатории красок и внутренней отделки, в кабинете заведующего, сразу за дверью, висел скелет: сиденья в машине конструировали применительно к анатомии человеческого тела. Скелет болтался на цепи, прикрепленной к металлической пластине, вделанной в череп. Войдя в кабинет, Бретт Дилозанто поздоровался с ним за руку:
— Доброе утро, Ральф.
Дэйв Хеберстейн тотчас поднялся из-за стола и, кивнув в направлении главного помещения, сказал:
— Пошли? — По дороге он дружески похлопал по скелету. — Лояльный и весьма полезный член коллектива — никогда не критикует, никогда не просит надбавки.
Лаборатория красок, куда они вошли, представляла собой большое круглое помещение с куполообразным потолком; стены здесь были почти целиком стеклянные, открывая доступ дневному свету. Из-за купола помещение походило на собор, а закрытые кабины для просмотра при определенном освещении образцов лаков и тканей — на часовни. Толстый ковер на полу приглушал звуки. По всему помещению были расставлены витрины с образцами материалов и тканей, а также цветовая библиотека, где можно было найти любой цвет спектра и тысячи разных оттенков.
Хеберстейн остановился у одной из витрин.
— Вот что я хотел вам показать, — сказал он Бретту Дилозанто.
Под стеклом лежало с полдюжины образцов обивки, на каждом — название фабрики и каталожный номер. Еще несколько образцов лежало поверх стекла. По цвету они были разные, но назывались все одинаково: «Металлическая плетенка». Дэйв Хеберстейн взял в руки один из образцов.
— Помните эту ткань?
— Конечно. — Бретт кивнул. — Она мне нравилась. И нравится по-прежнему.
— Мне тоже. Собственно, я и рекомендовал использовать ее. — Хеберстейн помял в пальцах образец, приятный и мягкий на ощупь. Ткань была красивая, с серебристой искоркой. — Это волнистое плетение с металлической ниткой.
Оба знали, что такой тканью — за особую плату — обтягивали в этом году самые дорогие машины. Она нравилась публике, и скоро в разных цветовых вариантах ее собирались выпустить для «Ориона».
— Ну и в чем загвоздка? — спросил Бретт.
— В письмах, — ответил Хеберстейн. — Недели две назад от наших клиентов посыпались письма. — Он достал из кармана связку ключей и открыл ящик под витриной. Там лежало десятка два фотокопий с писем. — Прочтите несколько на выбор.
Во всех письмах, авторами которых были в основном женщины или их мужья — а несколько было от юристов, писавших от имени своих клиентов, — говорилось одно и то же. Женщина села в машину в норковом манто. При выходе же из машины всякий раз часть меха оставалась на сиденье, что, естественно, портило манто. Бретт тихонько присвистнул.
— Отдел сбыта сделал проверку на компьютере, — доверительно сообщил ему Хеберстейн. — Всякий раз сиденья в машине были обиты металлической плетенкой. Я предвижу, что мы получим еще немало таких писем…
— Но вы же проверяли материю. — Бретт вернул ему папку с письмами. — Что показала проверка?
— Штука-то совсем простая — беда в том, что никто раньше об этом не подумал. Вы садитесь в машину, материя растягивается, и составляющие ее нити разъединяются. Это, конечно, вполне нормально, только в данном-то случае разъединяются металлические нити, что тоже не так страшно при условии, если у вас не норковое манто. А вот если у вас мех, то волоски попадают между металлическими нитями. Вы встаете, нити смыкаются и выдирают попавшие между ними волоски. И трехтысячное манто можно выбрасывать после одной поездки вокруг квартала.
Бретт усмехнулся.
— Если об этом станет известно, то все женщины нашей страны, у кого есть старое норковое манто, отправятся кататься на наших машинах, а затем потребуют от компании возмещения убытков.
— Это не смешно. В штабе уже паника.
— Ткань сняли с производства?
Хеберстейн кивнул.
— С сегодняшнего утра. Поэтому мы ведем сейчас опробование новых тканей. Естественно, называется это «испытание на норку».
— А что будет с машинами, где сиденья уже обиты этой тканью?..
— Одному Богу известно! К счастью, об этом не у меня будет болеть голова. Я слышал, что это уже дошло до председателя совета директоров, а наш юридический отдел, насколько мне известно, тихонько утрясает все претензии. Всем ясно, что могут быть ведь и фальшивые претензии, но лучше заплатить, лишь бы не сорвать крышку с котла.
— Крышку из норки?
— Избавьте меня от ваших шуточек, — невесело заметил заведующий лабораторией. — Обо всем этом вы должным путем узнаете, но я считал, что вам — и еще кое-кому — не мешает уже сейчас быть в курсе дел из-за «Ориона».
— Спасибо. — Бретт задумчиво кивнул. Да, конечно, придется менять обивку в «Орионе», правда, это не его забота. И все же он был благодарен Хеберстейну за информацию.
Придется ему в ближайшие же дни заменить машину или перебить сиденья. Дело в том, что они обиты металлической плетенкой, а в будущем месяце он собирался подарить кое-кому к дню рождения норковую шубу и вовсе не хотел, чтобы она тут же была испорчена. В шубе этой будет ездить в его машине Барбара.
Барбара Залески.
Глава 6
— Папа, — сказала Барбара. — Я дня на два задерживаюсь в Нью-Йорке. Хотела тебя предупредить.
В телефоне отчетливо слышался грохот завода. Барбаре пришлось подождать несколько минут, прежде чем телефонистка разыскала Мэтта Залески, и сейчас он говорил с нею, видимо, стоя где-то неподалеку от конвейера.
— Почему? — услышала она вопрос отца.
— Что почему?
— Почему ты задерживаешься?
— Да так, обычные дела, — весело ответила она. — Клиенты вынуждают нас в агентстве изрядно ломать голову. Намечено несколько совещаний по рекламе на будущий год — мне надо на них быть. — Барбара старалась говорить терпеливо. Право же, она едва ли должна давать такого рода объяснения: она ведь уже не ребенок и не обязана спрашивать разрешение, чтобы подольше не ложиться спать. И если ей захотелось пробыть неделю или месяц в Нью-Йорке, а то и остаться там насовсем, — это ее дело.
— А неужели нельзя на ночь возвращаться домой и вылетать утром?
— Нет, папа, это невозможно.
Барбара очень надеялась, что он не заупрямится и ей не придется снова доказывать, что она совершеннолетняя — ей двадцать девять лет, и она голосовала уже на двух президентских выборах, и у нее серьезная, ответственная работа, с которой она неплохо справляется. Кстати, благодаря своей работе она вполне самостоятельна в финансовом отношении, так что в любой момент могла бы отделиться от отца, но она знает, как одиноко ему стало после смерти матери, и не хочет еще больше отягощать его жизнь.
— Когда же ты вернешься?
— К концу недели — наверняка. Как-нибудь уж ты проживешь без меня. Только будь осторожен и помни о своей язве. Кстати, как она?
— Я про нее и думать забыл. И без того хватает забот. Сегодня утром была крупная неприятность на заводе.
«Отец явно взвинчен», — подумала она. Такими становятся все, кто связан с автомобильной промышленностью, в том числе и она сама. Работаешь ли ты на заводе, в рекламном агентстве или в центре моделирования, как Бретт, бесконечная гонка и волнения рано или поздно начинают сказываться. Мысль об этом напомнила Барбаре, что ей пора кончать разговор и возвращаться на совещание, где ее ждут клиенты. Она вышла на минутку, и мужчины наверняка решили, что она отправилась в туалет. Поэтому Барбара провела рукой по волосам — каштановым и блестящим, как у матери-польки; они к тому же еще и росли удивительно быстро, так что ей приходилось много времени проводить в парикмахерской. Она рукой подправила прическу — ничего, сойдет. Пальцы ее наткнулись на темные очки, которые она несколько часов назад сдвинула наверх, да так и забыла снять, и вдруг вспомнила, как слышала недавно, что темные очки надо лбом указывают на принадле