Эти строки я пишу сейчас. А тогда просто стоял и ждал. Мыслей не было.
Наконец разговор был окончен. Музыка смолкла тоже. «Бмв», рокоча турбированным двигателем, унесся прочь, а Шериф остался стоять. Он смотрел на нас, и я в который раз не мог понять, о чем он думает.
— Это Арслан. Я ему говорил, что сегодня день такой, «очэсе», день поминания, что зря он наехал, — произнес Шериф, обращаясь почему-то только ко мне. — А он ответил… в общем, сказал, что ему очень жаль. Береги себя, сказал.
— Я схожу к следователю.
— Нет, Пит. Не надо. Он еще про тебя спросил.
— Что спросил?
— Да ничего. Спросил: этот молодой — Раевский? Я отвечаю: да.
— И больше ничего?
— Да так… Только усмехнулся.
Шериф замолчал. Макс давно уже открывал и закрывал рот, как будто хотел что-то сказать. Он и сказал:
— Мужики, всё. Валим отсюда. Садимся завтра в автобус — и ходу.
— Куда? — спросил Шериф.
— На трассу. А там разберемся.
Я подумал, что это неплохой выход. Хотя и совершенно безумный. Именно потому, что безумный. Я вспомнил про Светку. И про ее сестру. Тоже сплошное сумасшествие.
— Мне денег прислали, — заметил я. — Докуда-нибудь хватит.
— Это хорошо, — произнес Шериф.
— А я давно готов, — просто сказал Костик.
Эпизод12. Мы двигались по шоссе мимо пустынных высохших полей (далеко-далеко в поле без видимой цели полз одинокий трактор), мимо чахлых перелесков и болот, окруженных серыми, засохшими на корню деревьями, и дальше, мимо веселых зеленых холмов, обступивших извилистую речку (а вот и мост через нее, а под мостом — аборигены с удочками); за рулем сидел Макс, рядом с ним — Шериф, мы же с Костиком расположились сзади, возле складного столика. На столике стояла потрепанная магнитола и лежало еще кое-что по случаю. Радио здесь ловилось плохо, и магнитола проигрывала любимую Костикову кассету с малоизвестными британскими группами.
Хвоста за нами не было.
Сегодня утром я собрал спортивную сумку, покидав туда кое-что из одежды и личных вещей, и бодрым шагом вышел из подъезда. Мне было слегка не по себе, но я нарочно прошелся вдоль нашего дома, открыв всем любопытным, кому только мог, свои намерения: вот, все видят? Я иду на остановку питерской маршрутки. Да, именно на эту остановку, на перекресток возле универсама. Я еду в Петербург. А зачем это у меня такая большая сумка? А это потому, что я собрался не в Эрмитаж, а на Московский вокзал. Для самых продвинутых наблюдателей был готов еще один аргумент: только что я по телефону забронировал на вокзале билет на дневной поезд до столицы. Вот так.
Я не оглядывался по сторонам. На это меня хватило.
Посмотрев на часы, я не спеша подошел к перекрестку. Здесь уже собралось человек десять: маршрутки у нас ходили нечасто. Однако почти сразу к остановке подкатил замызганный микроавтобус с табличкой «на Петербург», дверца открылась, и народ, толкаясь, стал заваливаться внутрь — и я со своей сумкой в числе первых. «Проходим, проходим, рассаживаемся, — объявил водитель. — Мест не хватает? Сколько есть. Стоячих не беру, стоять нельзя». Он взглянул на меня, на мою сумку и мотнул головой: «Назад проходите».
Плюхнувшись на скользкое сиденье, я принялся озираться, и мне показалось, что где-то впереди мелькнула знакомая белая пятерка с мигалкой — обогнала она нас, что ли? А может, мне и померещилось, не знаю.
Автобус двигался по проспекту в сторону трассы. На последней остановке, на выезде из города, он вдруг неловко тормознул, скрипнув колодками, потом еще и еще раз, остановился. Водитель обернулся к пассажирам, сказал: «Минутку, сейчас все исправим» — и вылез из машины. Он открыл капот и углубился в недра мотора. Подождав с пять минут, люди с руганью засобирались на выход. Я видел, как водитель разводит руками, тычет пальцем куда-то под капот, потом с явным неудовольствием возвращает деньги. Вот он уже вытирает руки тряпкой и возвращается в кабину.
— А вы что, молодой человек, уснули? — это он мне. — Поезд дальше не пойдет.
— Это я, я стоп-кран дернул, — признался я, чуть не плача. — Я об него пиво открывал. Не высаживайте меня, товарищ командир, я больше не буду.
— Под трибунал теперь пойдете, — сурово сказал командир и пригладил рыжие волосы. — Бронепоезд вам не хрен, чтоб его туда-сюда дергать…
Этого я уже не выдержал и сполз с кресла от смеха.
— Деньги-то, деньги лохам вернул?
— Так точно, жертв и пострадавших нет, — развлекался Макс. Он уселся обратно на водительское место и завел мотор.
— Пошел ты… Бронепоезд… Нет, блин, как это у тебя: проходим, проходим, рассаживаемся… Стоячих не беру…
— Освободите задний проход! — гаркнул Макс.
— Внимание! Наш водитель без тормозов… Тормозит лаптями…
— Слушай, а дохрена бы денег захалтурили, а? — приговаривал коварный водитель, разворачиваясь прямо перед носом пассажиров. — Мне понравилось. Главное, хоть бы кто докопался.
— Ну да. С виду маршрутка и маршрутка. А табличку где спер?
— У знакомого мужика в таксопарке попросил.
— Кстати, Макс, а ты пятерку ментовскую видел? Может, мне приглючилось?
— Тогда мне тоже приглючилось. Она сразу вперед ушла. Наверно, на посту ГАИ тебя встречать. Или еще где-нибудь.
— Значит, все идет по плану. Даже не ожидал. У нас есть немного времени.
Мы подъехали к дому Шерифа (он жил дальше всех), приняли на борт его с Костиком, по грунтовой дороге через поля выбрались наконец на трассу и двинулись в путь — но не туда, где нас уже стерегли, а в противоположном направлении.
— На Москву! — вопил Макс, вдавливая педаль в пол.
— На Берлин! — вторил ему Костик. — Нихт фергессен Сталинград!
Ящик пива стоял под сиденьем. Интересно, как пассажиры не заметили? Запустив туда руку, я выдал по банке троим членам экипажа, не забыв себя, а Макса хлопнул по плечу:
— Надо хотя бы на полста километров оторваться. Там свернем куда-нибудь, затихаримся до ночи.
— Вас понял, — откликнулся наш бравый рулевой, облизываясь. — Если долго ехать — на легковой могут и догнать. Пока в зеркалах всё спокойно. Отдыхайте.
Услыхав это, Костик полез в сумку за любимой кассетой.
Как будущий художник, Костик долго заставлял себя полюбить альтернативную музыку. После некоторых усилий ему это удалось. Теперь он всерьез собирался нас просвещать и для этого взял с собой целую коллекцию в стиле эмбиент (Шериф называл такую музыку «загробной»).
«Альтернативная музыка, — объяснял мне Костик, — это такая, которую никогда не крутят на дискотеках. Это ритм другой жизни. Музыка для умных», — добавлял он не без гордости. Много позже я догадался: умные люди тут совершенно ни при чем. Они вообще не в бизнесе. Просто спонсоры независимых лейблов, издающих подобные вещи, торгуют альтернативными каннабиатами и галлюциногенами (под которыми, как известно, не потанцуешь), в то время как локомотивы шоу-бизнеса катятся по своему магистральному пути совсем на других колесах.
— Ты слышишь, как бас идет? — беспокоился Костик. — Нет, послушай. Это десятиструнный бас. На нем вообще мало кто умеет играть. Тони Левин, например.
— Десятиструнный? — удивлялся я.
— Да в этих динамиках ничего не разобрать. Надо активный сабвуфер поставить. Макс, мы сделаем сабвуфер?
— Хренуфер, — откликался технически подкованный Макс. — Принесу тебе советские колонки, положим под сиденье. В жопу даже лучше будет толкать. Главное, чтобы динамики не рваные были.
— Или жопа, — подсказывал Шериф.
— Да поставь ты что-нибудь пободрее, — взмолился я через двадцать минут.
Костик порылся в кассетах и врубил с середины какой-то нетипичный для себя, да и вообще нетипичный, старинный панк-рок с хриплой бас-гитарой и перегруженным электроорганом:
Whatever happened to
Leon Trotsky?
He got an ice pick
that made his ears burn.
— Ты слышишь, тут гитара только на заднем плане, — жизнерадостно комментировал Костик. — Басист поет, Жан-Жак Бурнель.
— Ты что, вообще всех басистов выучил? — спросил я.
— Мне нравится, — отвечал Костик.
А мне вот что-то не понравилось, как этот маргинальный француз пел про Троцкого. По-моему, тема не была такой уж веселой. Я слушал дальше:
Whatever happened to the heroes?
Whatever happened to the heroes?
No more heroes anymore.
«Вот как, — подумал я. — И что же случилось с нашими героями? Их просто больше нет — и всё тут».
— Неправильная песня, — сказал я.
— Это почему же?
Я не стал объяснять. Костик все равно в школе учил немецкий.
Отмахав на хорошей скорости километров шестьдесят, мы сбросили газ и начали выбирать место для первой стоянки. Я внимательно разглядывал Максову измочаленную карту.
Карта, вроде бы, не врала, но как-то приукрашивала действительность. Несколько боковых грунтовых дорог, которым по карте полагалось уверенно вливаться в асфальтовую реку, при ближайшем рассмотрении оказывались заросшими тропинками с еле заметной колеёй. Поворачивать туда мы не рискнули. Свернув на другой проселок, пошире, мы проехали с километр и уже собрались было устроить привал — но тут издалека послышалось тарахтение трактора, а вскоре показался и он сам. Трактор куда-то тянул полный прицеп навоза, щедро расплескивая его направо и налево. Отсмеявшись и отдышавшись, мы развернулись (едва не заехав в канаву) и выбрались обратно на асфальт.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы нашли дорогу поприличнее. Карта обещала через три километра грунтовки привести нас в деревню Старое Колено (нежил.). Это было даже интересно. «Нежил.» нас не слишком огорчало. Опасаться (как сказал Макс) следовало живых людей.
Вскоре мы, и верно, въехали в покинутую деревеньку. Было в ней пять или шесть домов, серых от старости, с заколоченными окнами, да несколько разбитых дощатых сараев. Дворы заросли какими-то высоченными сорняками, иван-чаем, крапивой и бурьяном. Старые, полузасохшие яблони все еще пытались цвести, как будто специально для нас. Макс остановил автобус на широченной поляне посреди деревни. Он выключил мотор, магнитола смолкла, и нас охватила мертвая тишина. Даже кузнечики почему-то не стрек