Макс даже не повернул головы, а я все-таки проводил глазами видневшиеся вдали черные цистерны и вышки с ржавыми громоотводами, пока они не скрылись вдали. А затем на горизонте показалось море.
Оно сияло на солнце так, что болели глаза. Прищурившись, я разглядел длинную каменистую косу, далеко врезавшуюся в водную гладь. Там, где коса кончалась, виднелся полосатый маяк, или бакен, ли как там он называется, — не слишком высокий и, скорее всего, заброшенный.
Море было пустынным и каким-то бесхозным: ни корабля, ни рыбацкой лодочки, ни самолета, на худой конец (я вспомнил, что не так давно где-то в здешних краях проходили военные учения, так вот одному истребителю не хватило высоты. Летчик катапультировался и долго потом носился по волнам, пока не подобрали).
— Странно, — произнес Макс. — У нас все только и мечтают: юг, море! А местным оно как будто на хрен не нужно.
— Достало оно их, — предположил я. — Воды много, а толку никакого.
— Хоть бы затопило всё на хрен.
— Чего вы? Море — это круто, — засмеялась Машка с заднего сиденья. — Скажи, Раиль, море — это круто?
— Никогда моря не видел, — откликнулся Шериф.
«И правда, — подумал я. — Шериф и в Питере-то нечасто бывал».
Дорога вывела нас на берег. Никакого пляжа тут не водилось, сырая прибрежная полоса была усыпана галькой и основательно загажена мазутом. Попадались и места посуше: их легко можно было отыскать по следам от давно потухших костров и по кучкам разноцветных консервных банок. Чуть поодаль берег становился обрывистым, обрывы поросли какими-то колючими кустами, в которых я с удивлением узнал акацию. Людей в округе не наблюдалось.
Проехав еще с километр вдоль моря, мы обнаружили, что шоссе уходит куда-то дальше, может быть, до самой границы. Нам было не слишком интересно наматывать лишние километры. Наконец Машка сказала:
— Это здесь. Здесь, рядом.
Макс нажал на тормоз. Улыбнулся, вылез из машины, распахнул для нас дверцу и объявил:
— Добро пожаловать на Майами-бич. Остерегайтесь акул и извращенцев!
Мы выбрались на воздух. Море едва уловимо пахло нефтью и еще какой-то гнилью. И все же это было великолепно. Подобравшись к самой воде, мы обнаружили, что здесь вполне можно купаться — особенно если пройти подальше по косе до песчаной отмели.
Впрочем, искупаться мы не успели.
— Пойдемте, — позвала Машка, подхватив свой рюкзачок. — Я вас с нашими ребятами познакомлю.
Мы углубились в заросли. По еле заметной тропинке шли минут десять. И выбрались на широкую поляну, окруженную высокими деревьями и зловредными колючими кустами. Заметить ее можно было, пожалуй, только со спутника.
На поляне дымил и чадил небольшой костер. У костра на корточках сидел довольно взрослый, бородатый мужик с длинными пегими волосами, перевязанными ленточкой. Он что-то жарил над огнем, какую-то длинную колбасу на палочке. С колбасы прямо на угли капал жир. Волосатый оглянулся на нас, узнал Машку, приветственно помахал свободной рукой.
Вокруг костра было расставлено с полдюжины палаток, некоторые — совсем старые, брезентовые, некоторые — поновее. Чуть подальше высилось три шалаша из кольев и веток, сложенных весьма искусно. Из одного шалаша выбралась тощая девица лет тридцати в джинсах и застиранной ковбойке на голое тело, с полиэтиленовым пакетом в руках. Она окинула нас насмешливым взглядом, достала из пакета какую-то снедь и уселась у костра.
— Мария, что-то ты долго, — произнесла она.
— Я друга встретила, — заявила Машка.
— Это которого друга? — строго спросила девица. — Или всех сразу?
Машка не соизволила ответить. Размахивая своим рюкзачком, подошла к крайней палатке. Заглянула внутрь.
— А чьи это тут вещи? — подозрительно спросила она.
— Это Шумный сегодня утром приехал, — нехотя объяснил мужик у костра. — Шумный из Нижнего, знаешь? С подругой.
— Я не поняла, Дэн, — возмутилась Машка. — Почему мое место всегда занимают? Что за дела?
— Всюду дедовщина, — довольно громко сказал Макс. — Даже у бомжей.
Девица в ковбойке сделала вид, что не слышит.
— Маша, ты меня прости, но ты когда приехала? — сказала она. — Ночью. А утром тебя уже нет. Что мы должны думать? Спальника у тебя нет, ничего нет. Приходишь, уходишь… Взяли и подвинули.
— Да ты не волнуйся, Мария, — Дэн вынул колбасу из огня и теперь разглядывал придирчиво. — Приходи в любое время, живи где хочешь… Мартина знаешь? У него шалаш хороший…
Моя сестренка оглядела тесный вигвам и поморщилась.
— Тут так принято, да? — спросила она.
— Да, в общем, тут плевать всем на всех, — объяснила Машка. — Свободные люди.
— Свобода есть высшее благо, данное человеку богом, — рассудительно произнес Дэн. — Поэтому всегда находится кто-то, кто норовит ее у человека отнять…
Он откусил от колбасы, и жир брызнул ему на бороду.
— Можно, я с вами побуду? — обернулась Машка ко мне.
— Да запросто, — ответил я.
— А как же Шериф? — ляпнул Макс.
Машка переложила рюкзачок из правой руки в левую:
— А ты думаешь, Максик, мы с тобой трахаться будем?
Она со смехом ухватила Макса за нечесаные рыжие волосы. Смех, воля ваша, вышел слишком мелодичным, и Маринка, слыша это, нахмурилась.
— Заночуешь сегодня у меня, — предложила она. — Это парней мать на порог не пускает… Тебя пустит…
Я усмехнулся. Представил, о чем они станут сплетничать.
— Спасибо тебе, Маринка. Ты — прелесть, — сказала неунывающая автостопщица и поцеловала мою сестру в щеку.
— Я знаю, — ответила Маринка, глядя почему-то на меня.
Эпизод43. Этой ночью в автобусе я никак не мог заснуть. Вертелся с боку на бок. Наконец выпутался из одеяла, натянул джинсы, накинул куртку; нащупал в кармане сигареты, осторожно приоткрыл дверцу и вышел. Макс заворочался на своем переднем сиденье и что-то пробормотал, но не проснулся.
На всей Железнодорожной улице горел один-единственный синий фонарь. Второй светился возле самого переезда. Я оглянулся на темные окна Маринкиного дома, вздохнул и медленно пошел по улице от одного фонаря до другого.
Туман стелился по земле. Может быть, из-за этого тумана мир вокруг казался абсолютно чужим и незнакомым. Я не слышал даже собственных шагов, как будто и не шел вовсе. «А куда, собственно, я иду?» — подумал я.
Шлагбаум у переезда был поднят, в низенькой будке смотрителя из-за занавесок виднелся зеленый абажур настольной лампы. Еле слышно звенели провода, вдали помигивал красным глазом какой-то железнодорожный светофор.
Я перебрался через рельсы и уселся на скамеечку возле сторожевой будки. Достал сигареты.
Внутри домика послышались шаги. Дверь скрипнула и приоткрылась. На пороге стояла рослая грудастая тетка в джинсах и в какой-то телогрейке, накинутой (как мне показалось) прямо на голое тело. Нет, конечно, — понял я вслед за этим. Там была розовая рубашка с кружевами.
— Ты чего здесь? — спросила тетка с тревогой.
— Просто сижу.
Тетка спустилась с крылечка и приблизилась.
— Чего сидеть-то? Если под поезд бросаться затеял, так поездов до утра не будет.
Ее голос звучал насмешливо.
— А если спать негде, так тут я тебе не помощница.
Я поднял глаза и помимо воли окинул ее взглядом с ног до головы. Было ей чуть за тридцать. Крашеные блондинистые волосы острижены коротко. На ощупь они обычно сухие, как солома.
— А где ваша желтая жилетка? — спросил я.
— Сейчас я тебе, при всем параде буду ночью, — засмеялась тетка. — С жезлом еще и с фонарем. Тоже, проверяльщик нашелся. Ночью вообще спать положено.
— Просто вам пойдет желтая жилетка.
— Хочешь, для тебя надену?
Она сделала вид, что идет обратно к двери. Но остановилась и обернулась.
— А ты красавчик, я смотрю. Как звать-то?
— Петр.
Я зажмурился. Мне на мгновение показалось, что все это уже было со мной когда-то — ну, если только в прошлой жизни, — ответил я сам себе. Вообще-то я давно раскусил природу того явления, которое принято называть «dИjЮ vu»: это всего лишь картинка, по ошибке сохраненная не на той страничке альбома. Тебе кажется, что все, что ты видишь, уже происходило, а на самом деле оно даже как следует и не случилось еще. Как сказал бы Костик, оперативная память выдает себя за долговременную. Но сейчас в моей голове как-то разом прокрутился целый ряд картинок, одна другой ярче: комната с низким потолком, лампа на столе, одежда, разбросанная по полу… Что-то отразилось на моем лице, потому что женщина быстро оглянулась и зашептала тихо и весело:
— Ты чего подумал? Ты, волчонок? Ты чего, подумал, что я…
Она снова засмеялась.
— Нет.
Не глядя на нее, я резко поднялся со скамейки. Вдали виднелась светящаяся вывеска «24 часа». За спиной хлопнула дверь.
Не помню, как я прошел эти несколько сотен метров. Возле самого магазина я опомнился. К черту, к черту. Волчонок. Ну надо же.
Я вошел внутрь (в дверях звякнул колокольчик). Продавщица была всё та же. Она сидела на стуле и читала какой-то детектив в мятой обложке. Взглянула на меня черными цыганскими глазами, с усмешкой покачала головой.
— Дайте две банки, — я указал пальцем на полку.
— Вы откуда такие ненасытные? — спросила она. Я опять подумал о другом. Даже покраснел, кажется. Да что же такое сегодня происходит, — подумал я.
Но продавщица спокойно повернулась ко мне спиной, не без изящества наклонилась, извлекла из упаковки две банки и поставила на прилавок. Я полез за деньгами. Снова прозвенел колокольчик: дверь за спиной отворилась, и в помещение вошли три каких-то парня, явно синюшного вида, но крепкие.
— Во как, — сказал один. — А у Вальки опять гость. Кто такой?
— С Железнодорожной, — проговорил я.
— Что-то не помню у нас таких.
— Ой, слушай, друг, одолжи пару тыщ, а? — схватил меня за руку другой. От него несло перегаром. Двое, что было хуже всего, встали сзади.
— Жорик, да ладно тебе, — лениво отозвалась Валька-продавщица. — Пусть идет.