XV. Интермедия
Ну а теперь давайте на некоторое время оставим мистера Хупдрайвера в Мидхерсте на вечерней Норт-стрит и вернемся к паре, оставшейся под железнодорожным мостом между Милфордом и Хейзлмиром. Ей было лет семнадцать – темноволосая, с тонкими чертами лица, нежным румянцем и яркими карими глазами, которые сейчас блестели от слез. Мужчина выглядел года на тридцать три – тридцать четыре и отличался довольно оригинальной внешностью: светлые волосы, длинный нос, нависавший над льняного цвета усами, голубые глаза и прямо посаженная, даже слегка запрокинутая голова. Он стоял, широко расставив ноги и сложив руки на груди – в позе одновременно пренебрежительной и агрессивной. Провожая взглядом назойливого незнакомца, оба молчали. Внезапное появление мистера Хупдрайвера остановило поток ее слез. Теребя мягкие усы, мужчина невозмутимо смотрел на спутницу, а та стояла, отвернувшись, упрямо не желая разговаривать.
– Ваше поведение привлекает внимание посторонних, – наконец проговорил он.
Девушка повернулась к мужчине: глаза и щеки ее горели, ладони сжались в кулаки.
– Вы… вы – отвратительный негодяй, – задыхаясь, с трудом пробормотала она, топнула ножкой и снова умолкла.
– Милая моя девочка! Что ж, не исключено, что я действительно отвратительный негодяй. Но ради вас кто им не станет?
– Милая девочка? Да как вы смеете разговаривать со мной таким тоном?! Вы…
– Готов на все…
– О!
Возникла короткая пауза. Молодая леди в сером в упор посмотрела на собеседника и, кажется, еще больше покраснела. Глаза ее горели гневом и презрением. Он погладил усы, усилием воли пытаясь сохранить циничное спокойствие, и высокомерным тоном произнес:
– Будем же благоразумны.
– Благоразумны! Это слово заключает в себе все, что есть в мире подлого, трусливого и сладострастного.
– Да, вам свойственно обобщать. Но давайте обратимся к конкретным фактам – конечно, если вам угодно.
Нетерпеливым жестом она изъявила готовность выслушать.
– Итак, – продолжил он, – вы убежали из дому.
– Покинула дом, – с достоинством поправила она. – Покинула дом, потому что жизнь стала невыносимой. Потому что эта женщина…
– Да-да, конечно. Но дело в том, что убежали вы со мной.
– Это вы поехали за мной. Притворились верным другом. Пообещали помочь заработать на жизнь писательским трудом. Сказали: «Почему мужчина и женщина не могут просто дружить?» И вот теперь осмеливаетесь… осмеливаетесь…
– Право, Джесси, эта ваша поза оскорбленной невинности…
– Я вернусь домой. И запрещаю вам меня удерживать…
– Минуточку. Я всегда считал, что моя маленькая ученица по крайней мере способна рассуждать здраво. Нет смысла отрицать, что пока вы очень мало знаете о жизни. Послушайте меня немного.
– Разве я не слушала все это время? А вы только оскорбляли, вы, который еще недавно говорил исключительно о дружбе и едва осмеливался намекнуть на что-либо большее.
– И все же вы поняли намеки. Поняли, но даже не подумали возразить. Игра вам понравилась, показалась увлекательной. Вы знали, что я вас люблю, но не могу признаться, и манипулировали моим чувством…
– Все это вы уже говорили. Считаете подобные слова оправданием?
– Но это еще не все. Я решил сделать игру более равной, поэтому предложил вам уехать из дому и сам отправился в путешествие. Я выдумал живущую в Мидхерсте сестру, но, уверяю вас, у меня нет никакой сестры! И все ради единственной цели…
– Да?
– Скомпрометировать вас.
Пораженная новым поворотом событий, молодая особа растерянно замерла. С полминуты оба молчали, потом она с вызовом возразила:
– Вот еще! Подумаешь, скомпрометировали! Конечно, я повела себя глупо…
– Милая моя, вам всего семнадцать, и пока вы знаете о жизни гораздо меньше, чем полагаете. Но постепенно вы наберетесь ума-разума. Прежде чем написать все те романы, о которых мы рассуждали, вам придется многое узнать. Вот, например… – Мужчина немного помолчал, словно сомневаясь, стоит ли продолжать. – Когда за завтраком официант обратился к вам «мэм», вы вздрогнули и покраснели. Решили, что это забавная ошибка, но промолчали, потому что официант был молод и заметно нервничал. К тому же сама мысль, что вас приняли за мою жену, показалась вам оскорбительной. Так что вы предпочли не заметить оплошность. Но, видите ли, в гостинице я записал вас как миссис Бомонт. – Несмотря на циничную позу, мужчина выглядел едва ли не извиняющимся. – Да, миссис Бомонт, – повторил он, теребя льняные усы и наблюдая, какой эффект произвели его слова.
На миг собеседница утратила дар речи и наконец негромко проговорила:
– Я быстро учусь.
Решив, что пришло время для решающей атаки, он произнес внезапно изменившимся голосом:
– Джесси, я сознаю всю подлость и безнравственность своего поведения. Но неужели вы думаете, что я придумал эту сложную схему и пошел на все ухищрения ради чего-то иного помимо…
Казалось, она не услышала его последних слов, поэтому внезапно заключила:
– Я поеду домой.
– К ней?
Девушка поморщилась, словно от боли.
– Вы только подумайте, что она скажет после всего случившегося.
– Все равно я должна вас оставить.
– Да? И куда же вы направитесь?
– Куда-нибудь, где смогу заработать на хлеб, стать свободной и жить без условностей.
– Дорогая, давайте взглянем на вещи цинично. У вас нет ни денег, ни кредита. Никто никуда вас не возьмет. Остается одно из двух: либо вернуться к мачехе, либо довериться мне.
– И то и другое невозможно!
– Что ж, тогда возвращайтесь домой. – Он на миг умолк, чтобы она осознала эти слова, а потом продолжил: – Джесси, я вовсе не собирался говорить того, что сказал. Честное слово, сам не понимаю, как это вырвалось. Простите, если можете. Я мужчина, не смог сдержаться. Простите, и даю слово …
– Но разве можно вам верить?
– Испытайте меня. Обещаю…
Она взглянула с сомнением.
– Хотя бы продолжите путь вместе со мной. Мы уже слишком долго стоим под этим ужасным мостом.
– О, дайте время подумать, – ответила она и, отвернувшись, прижала ладонь ко лбу.
– Подумать! Послушайте, Джесси, сейчас десять. Может быть, объявим перемирие хотя бы до часу?
Через пару минут молодая леди потребовала объяснить условия перемирия, после чего наконец согласилась.
Они сели на велосипеды и молча продолжили путь по залитой солнцем вересковой пустоши. Оба испытывали крайнюю неловкость и глубокое разочарование. Находясь между страхом и гневом, Джесси выглядела бледной: запоздало поняв, что попала в отчаянную ситуацию, она мучительно пыталась найти выход. Однако на ум приходила одна-единственная абсолютно пустая мысль, что голова ее спутника удивительно похожа на кокосовый орех, только белый. Мужчина тоже пребывал в расстроенных чувствах, осознав, что романтическая идея соблазнения на деле неожиданно обернулась провалом. Но ведь это было только начало, и каждый день, проведенный вместе, увеличивал шансы на успех! Возможно, на самом деле обстоятельства складывались гораздо лучше, чем казалось на первый взгляд. Эта мысль немного его утешила.
XVI. О неестественном начале в человеке и о духе времени
Итак, уже знакомая вам пара путешественников (кстати, фамилия мужчины – Бечемел, а девушку зовут Джесси Милтон) направлялась в Хейзлмир. Они ехали рядом, но не слишком близко друг к другу, в неловком молчании. Попытаемся в этой главе заглянуть в те скрытые от любопытных глаз уголки их сознания, где рождаются желания и зреют поступки.
Но для начала поговорим о париках и вставных зубах. Один остроумец, рассуждая о стремительном росте числа лысых и подслеповатых людей, предсказал человечеству удивительное будущее. В наши дни если человек лысеет, ему предлагают парик, если усыхает, одежду для объема подбивают плотной тканью, теряет зубы – и вот, пожалуйста, появляется вставная челюсть, а если, не приведи Господь, бедняга лишается ноги или руки, ему тут же предлагают прекрасную искусственную конечность. На случай несварения желудка существуют специальные препараты, будь то желчь или панкреатин. Цвет лица поддается изменению, плохое зрение корректируют очки, а оглохшему уху помогает искусственная перепонка. Так циничный шутник прошелся по всему человеческому организму – пока, наконец, не создал странное, состоящее из клочков и заплаток существо, некое подобие человека, наделенное лишь отдельными частицами живой плоти. Он заявил, что именно к такому будущему медленно, но верно движется человечество.
Не станем сейчас рассуждать о том, насколько возможна подобная странная замена. Но дьявол устами мистера Редьярда Киплинга[12] утверждал, что в отношении некоего Томлинсона такая замена уже произошла. В далекие времена люди были простыми и имели желания столь же естественные, как глаза: немного любви к ближнему и немного стремления к продолжению рода, чувство голода и желание хорошо жить, тщеславие в разумных границах, здоровая, приносящая удовлетворение амбициозность и так далее. А сейчас мы годами учимся и вгоняем себя в рамки дисциплины, а потом до конца своих дней читаем и читаем нудные, действующие на нервы документы. Нас со всех сторон окружают разного рода гипнотизеры – будь то педагоги, священники, лекторы, ораторы, писатели или журналисты. Эти самозванцы авторитетно заявляют, что сахар, который мы едим, – не что иное, как чернила, и мы тут же с неодолимым отвращением отказываемся от сладкого. Они утверждают, что черное ярмо неоплаченного труда есть истинное счастье, и мы с готовностью им верим. «Ибсен[13], – говорят они, – невероятно скучен», – мы тут же послушно зеваем и лениво потягиваемся. «Нет! – внезапно изменяют они свое мнение. – Ибсен глубок и прекрасен!» – мы тотчас, перебивая друг друга, принимаемся им восторгаться. Так вот, заглянув в уголки сознания этих двух молодых путешественников, мы не найдем ни единого искреннего, честного побуждения, не найдем живой души. Вместо этого перед нашим изумленным и разочарованным взором предстанет подобие некой сверхдуши – дух времени, набор приобр