Кононова с Даниловым вышли на Лиговку.
– Давай пройдемся напоследок по Невскому, – предложила девушка.
– Давай.
– Ты что-то бледный.
– Не очень легко держать над нами «крышу» во время разговоров, чтоб не засекли дьявольские силы. Предосторожность не лишняя, Петренко не перестраховывается.
– Но теперь-то ты эту крышу над нами снял?
– Да. Поэтому давай не разглагольствовать по делу.
– Давай. Оставим до завтрашнего полудня.
По шумной привокзальной Лиговке они дошли до Лиговского переулка, свернули налево.
Пушкин грустно стоял в садике на Пушкинской улице, апеллируя к одному из балконов, – по древней легенде, именно там старилась одна из его многочисленных возлюбленных, чуть ли не сама госпожа Керн.
Миновали чебуречную на углу Пушкинской и Невского.
– Главное нам сейчас, – полуюмористически промолвил Алексей, – не есть нигде шаурмы и чебуреков.
– Ты настолько всерьез воспринял предупреждение Петренко? Думаешь, вчерашняя «десятка» на трассе была не случайной?
– Не то чтобы Козлов особым образом это подстраивал. Но он мог почувствовать наш интерес к нему. И ретранслировал свою озабоченность армаде мелких бесов, он ведь их король и предводитель.
– Значит, ты веришь всему?
– Боюсь, моя милая, да.
Невский – прямой, соразмерный и шумный – привычно поразил их воображение. В желтом свете подступающей осени он был виден насквозь, до Адмиралтейства.
Варя на минуту остановилась, привлеченная витриной в дамском магазине. Приблизилась, чтобы получше рассмотреть.
– Не надо, – вдруг сдавленно проговорил Данилов и чуть не силой за руку оттащил ее.
Девушка удивленно обернулось: сроду за ним не водилось подобного обращения! Но не успела сделать пары шагов в сторону, как на то место, где она только что стояла, с грохотом упал громадный кусок карниза. Кирпичи в штукатурке разлетелись по асфальту. Прохожие с воплями отпрянули.
– Пошли отсюда скорее! – воскликнул Данилов. И пока они быстрым шагом двигались по Невскому до перекрестка с Марата, успокаивающим тоном втолковывал Варе: – Питер – город старенький, программа реставрации фасадов далеко не до всех домов добралась. Чуть не каждую неделю случаются обрушения, бывают и смертельные случаи. Поэтому лучше идти по тому краю тротуара, что ближе к дороге.
– Ага, а тут машина на панель вылетит, насмерть собьет.
Они не стали обсуждать: чуть не на голову упавший кирпич – это случайность? Или та борьба, что начали против них бесплотные дьявольские силы? Быстрым шагом дошли по Марата до гостиницы, собрали вещи. Захватили и букет хризантем, купленный Даниловым близ Кузнечного рынка, завернули его во влажные газеты.
Выписались, и им, ми-ми-ми, дали на рецепции провиант в дорогу: пакет маленьких пирожков и банку квашеной капусты.
Со всеми предосторожностями выехали по Марата на Обводный, а спустя полчаса вырулили с Благодатной на платный скоростной диаметр. Еще через двадцать минут понеслись по М11 в сторону столицы.
Оба были сосредоточенны. «Не хватало нам здесь, на скорости сто пятьдесят, – думал Данилов (он был за рулем), – пробитого колеса или фуры с заснувшим водителем!»
Но в тот день бесплотные зловредные силы больше не тронули их. На 442-м километре они заправили машину и подзаправили сами себя. А в семь вечера въезжали во двор их московского дома на Краснопролетарской улице.
Гостиничные пирожки пригодились вечером на ужин. Варя разогрела их в микроволновке. Вдобавок у Данилова оказалась припасена бутылка австрийского рислинга. Пироги и квашеная капуста не очень с ним рифмовались, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.
После дороги и под воздействием вина заснули рано, но среди ночи Данилов пробудился. Бродил в одиночестве по огромной квартире Вариного отца. Думал. Значит, покойный несостоявшийся тесть, великий ученый Игорь Павлович Кононов, создал монстра, который для начала убил его самого. Потом искалечил жизнь его дочери Вари. А теперь ведет дело к тому, чтобы уничтожить весь человеческий род.
Данилов пил воду, смотрел с шестого этажа на темный район, прорезаемый бессонными фонарями. Потом, чтобы не мешать любимой, улегся на диване в гостиной, накрылся пледиком. Наконец уснул.
И был ему сон. Приснился Питер, откуда они только что вернулись, – но то место, где в этот раз не побывали. Итак, он увидел себя в Летнем саду, на самом его краю – рядом с Лебяжьей канавкой. Место любимое, знакомое. Впереди – Михайловский замок, позади – Нева. Но при этом во сне ландшафт не совсем такой, как на самом деле. В видении канавка будто ничем от Летнего сада не огорожена, и спуск к ней не пологий, как в жизни, а обрывается разом, круто, и прямо вдоль этого обрыва идет асфальтовая дорожка, по которой прогуливаются люди. И он, Данилов, в одиночестве среди них.
Вдруг навстречу ему идет Козлов. Ровно такой, каким он его запомнил по встречам двадцать лет назад: крайне самодовольный и самоуверенный субъект с ранними залысинами. И сейчас он шествует как чрезвычайно важная персона – самонадеянности и властности в нем прибавилось на порядок, притом его сопровождают многочисленные официальные лица, которые держат себя с ним крайне подобострастно: ни в коем случае не забегают вперед и ловят каждый взгляд и движение. Однако одет Козлов совершенно не так, как подобает важному бизнюку: на нем пляжные тапочки-сланцы и серый спортивный костюм. И вдруг Данилов замечает, что руки его противника спереди скованы наручниками! Точно так, как двадцать лет назад – Алексей мельком видел! – когда комконовцы во главе с Петренко вели его по коридорам «Пекина». И внутри него вспыхивает радость: значит, Козлова разоблачили и без их участия, он задержан, им с Варей совершенно не придется с ним бороться. Данилов во сне испытал дикое облегчение.
Но в то же время странно: сопровождающие Козлова лица обращаются с ним совсем не так, как с арестованным и разоблаченным субъектом! Напротив, обходятся с преувеличенным лизоблюдством.
Козлов останавливается на берегу канавки, движением плеч сбрасывает с себя спортивную куртку. Под ней оказывается черный блестящий гидрокостюм, который туго обтягивает тренированное тело. Свита верноподданнически в несколько рук подхватывает скинутую куртяшку. И тут до Данилова доходит: ведь это просто шоу на публику, демонстрация потрясающих возможностей Козлова! И, словно в подтверждение этой мысли, на первый план выдвигается съемочная группа, которая принимается фотографировать «спортсмена». Руки его по-прежнему в наручниках, но он, не обращая на это внимания, делает шаг к Лебяжьей канавке, а потом плюхается «солдатиком» в темную невскую воду.
И тут – во сне у Данилова – полностью меняется место действия. То, что он секунду назад видел живьем, теперь наблюдает по телевизору, что прикреплен под потолком на кухне у Варвары. И на экране Алексей видит, как Козлов уходит под воду канавки с головой, а через минуту медленно выныривает: сначала показываются обе его сомкнутые кисти, и, о чудо, они больше ничем не связаны, свободны! Потом воздетые руки появляются из воды на всю длину, и наконец сам Козлов победительно высовывается из канавы – словно дельфин или мастер синхронного плавания – чуть не до пояса! Данилов на кухне у Вари испытывает досаду и тяготу: ничего, значит, не решено, и им еще придется бороться!
Параллельно просмотру он решает приготовить себе кофе и включает капсульную кофеварку – на самом деле у Вари такой нет, она стоит в квартире у Данилова на Рижском проезде, но во сне оказалась чудесным образом перенесена сюда, на Краснопролетарскую. Подставляет чашку, включает кнопку приготовления – но кофе не льется. Он понимает, что забыл положить в кофеварку капсулу, но почему-то решает (такое бывает только во сне!), что и так сойдет, без капсулы. Снова нажимает на кнопку приготовления – и вдруг эта кнопка загорается, но не светом сигнального электрического диода, а натурально, открытым пламенем! Затем вспыхивает весь корпус кофеварки! Данилов отшатывается. Вдруг оказывается, что к аппарату приторочен игрушечный плюшевый медвежонок – старый, затертый – из детства Алексея, который всюду путешествует с ним и теперь украшает их с Варей спальню.
Пылает и кофеварка, и медвежонок. Чувствуется жар, Данилов отпрыгивает. Ощущается сильный запах гари – молодой человек понимает, что этот дух прилетел из действительности, и думает: он возник оттого, что продолжают гореть рязанские леса. Потом (параллельным здравым сюжетом, но все равно не просыпаясь) соображает: «Какие могут быть лесные пожары, уже наступил сентябрь, да и вчера вечером ничем в московском воздухе не пахло!» И запах этот, который доносится до Алексея во сне, не походит на дух от горящего дерева: в нем чувствуется отчетливый, отвратный химический привкус.
Кофеварка и медвежонок пылают вовсю, занимается кухонный стол и подвесные ящики. А в телевизоре, не тронутом огнем, победительный Козлов вылезает из воды питерской канавы на борт невесть откуда взявшегося катера и приветственно машет толпе, которая собралась на берегу Летнего сада и радостно приветствует своего повелителя.
Запах горелого становится все отчетливее, во сне Данилов понимает, что происходит беда, и пытается проснуться. Наконец это ему удается, и он обнаруживает себя валяющимся на диване в Вариной гостиной. За окном совершенно рассвело, а в воздухе густо и отчетливо пахнет ядовитой химической гарью. Больше того! Из-за двери, ведущей в коридор и кухню, тянутся серо-синие язычки дыма!
Данилов вскакивает, бросается в сторону пожара. В прихожей дыма очень много, и он настолько едкий, что молодой человек непроизвольно закашливается. Со стороны кухни несет жаром. Он по инерции делает в том направлении несколько шагов – становятся видны багровые отсветы открытого пламени – однако дым настолько ядовит, что Алексей понимает: он вот-вот может задохнуться.
Надо, в полном соответствии с правилами, срочно вызывать пожарных. Но где его телефон? (Квартирный аппарат они давно, еще перед экспедицией в прошлое, отключили за ненадобностью.) Мобильник он оставил на тумбочке в спальне, рядом со спящей Варварой.