Риан прошел вперед в поисках подходящего места на обочине, потом начал копать; Маскелль тем временем перерезала веревки, крепившие холщовый мешок к фургону.
Риан попробовал было сказать, что закапывать вместе с телом мешок расточительство, но, по-видимому, соприкоснувшись с проклятием, жившим в останках парня, мешок уже не годился для перевозки еды, даже если это был корм для животных.
Маскелль двинулась к Риану, но вдруг неожиданно застыла на месте. Он отшвырнул лопату и схватился за сири, но женщина не смотрела в сторону джунглей. Она стояла, склонив голову набок, словно вслушивалась в тайные голоса ночи.
Когда она, встряхнувшись, пошла дальше, Риан снова поднял лопату. Он чувствовал себя обязанным предупредить Маскелль, а потому сказал:
— Очень глупо так избавляться от трупа. Как только опять пойдет дождь а это случится не позже чем через час, — его вымоет из этого склона.
— Мы не прячем тело от имперской стражи, — нетерпеливо перебила его Маскелль, — мы избавляемся от проклятия. — Она стала помогать Риану копать, отгребая грязь руками. Ночь была непроглядно темна, у них оставался единственный фонарь, и Риан почти слышал, как по джунглям крадется неведомая тварь.
— Не лучше ли было бы бросить тело в канал? — не прекращая копать, спросил Риан.
— Оно все еще несет проклятие. Если бы мы бросили его в канал, проклятие унаследовал бы кто-нибудь еще.
Риан хмыкнул, признавая, что такое объяснение убедительно.
— Если тело зарыть — будет иначе?
— Крестьяне часто так хоронят своих мертвецов: отдают тело духам земли, когда душа вознеслась в Бесконечность. Душа этого парня покинула тело задолго до того, как оно лишилось жизни, и, может быть, поэтому теперь никому не удастся снова его использовать. — Маскелль помолчала и оглядела поверхность дороги, словно ожидая, что на ней что-то появится. — Духи земли обыкновенно принимают жертвы постепенно, на это требуется длительное время, но так бывает, когда обряд совершают миряне, а не полноправный Голос.
— Значит, лучше всего поскорее его похоронить, — пробормотал Риан, стараясь не думать о демонах, живущих в почве у него под ногами.
«Если я узнаю еще больше о кошанских взглядах на мир, я начну всего бояться — воды, земли, деревьев». Они продолжали копать, пока Маскелль не сказала:
— Яма не должна быть особенно глубокой — нужно только, чтобы он полностью в ней поместился. — Риан кивнул. В чаще трещали ветки и шелестели листья, и воин подумал: «Оно близко».
Наконец Маскелль сказала:
— Ладно, достаточно, — и села на пятки, тяжело дыша.
Риан бросил лопату, побежал к фургону и потащил мешок с телом к яме. Маскелль помогла ему опустить труп в могилу. Риан потянулся за лопатой, но жрица подняла руку:
— Еще рано.
Риан заколебался, бросая тревожные взгляды на стену деревьев. Треск раздавался ближе и стал громче, словно пришелец с боем прокладывал себе дорогу через чащу. С чем тому приходилось бороться, Риан не мог себе представить, но что битва шла, не сомневался. Риан отбросил лопату и выхватил сири, встав между Маскелль и опушкой леса. Что бы Маскелль ни собиралась делать, Риан не хотел, чтобы ей помешали.
— Кто там может быть еще?
— Деревья, скалы, мох, птицы — все, кто живет в джунглях. Духи леса противятся вторжению. — Маскелль говорила, торопливо роясь в куче земли. Когда они копали яму, она положила свой посох рядом, и они в спешке засыпали его.
Наконец Маскелль нащупала посох и поднялась на ноги. Риан слышал, как она что-то шепчет, не по-кушоритски, а на каком-то другом, хотя и похожем языке.
Треск теперь раздавался совсем рядом, в густой тени деревьев. Один из быков испуганно замычал. Риан напрягся, приготовившись к бою, но тут шум неожиданно стих. Сквозь изношенные подошвы сапог Риан почувствовал исходящее от земли тепло. Он рискнул оглянуться через плечо и заметил, что над раскрытой могилой клубится туман. Его влажные щупальца расползались, вились вокруг ног воина. Риан тихо выругался, стараясь не обращать внимания на мурашки, которые поползли у него по спине, и снова повернулся к темным деревьям.
Из могилы исходил тяжелый и сладкий запах тлена. Маскелль сделала шаг назад.
— Теперь мы можем его закопать.
Риан не сводил глаз с тьмы, притаившейся под деревьями, опасаясь, что затишье — всего лишь уловка.
— Оно больше ничего не предпримет?
Маскелль пожала плечами и стала шарить в поисках лопаты.
— Может быть, и попытается. Я никогда раньше не встречала таких сильных водяных духов. Тот, кто наложил проклятие на парня, что-то сделал и с ним. Она помолчала и добавила: — Но сейчас оно возвращается обратно в реку.
Риан подождал еще немного, потом тряхнул головой, сунул сири в ножны и взял у Маскелль лопату. На то, чтобы закопать могилу, потребовалось немного времени, и скоро их фургон двинулся догонять остальных.
Храм Илсат Кео не был виден с дороги, но Маскелль описала Растиму придорожный столб, отмечавший поворот к нему, и все, что требовалось от предводителя труппы и остальных, — это проехать сквозь деревья к воротам. Когда Маскелль и Риан добрались до поворота, они поняли, что караван здесь проезжал: глубокие колеи в грязи говорили о том, что один из фургонов завяз и его с трудом вытащили.
— Похоже, они все-таки добрались, — сказала Маскелль и только теперь заметила, как внимательно Риан смотрит на придорожный столб.
Это была круглая колонна, покрытая мхом и обвитая лианами. Венчал ее высеченный из камня гашвинг — самая крупная летающая птица в Империи, пожирательница падали. Гашвинг был одной из инкарнаций Карающего и его символом.
— Поехали, — сказала Маскелль, гадая, не скажет ли чего Риан по поводу увиденного, но тот промолчал и направил фургон в объезд того места, где чуть не застряли ариаденцы.
Облака немного разошлись, проглянула луна, так что править быками стало легче. Дорога сквозь деревья была короткой, и скоро стали видны фонари, висевшие по сторонам ворот. Стена, окружавшая храм, была такой низкой, что высокий мужчина с легкостью мог бы через нее заглянуть. Внутри виднелись три небольших святилища; самая высокая из их изящных башен едва достигала тридцати трех футов в высоту. Имелась также библиотека и кельи для немногочисленных монахов и монахинь — низкие здания на противоположном от святилищ конце обнесенной стеной площадки. Фургоны ариаденцев стояли у стены снаружи, на облицованном камнем берегу небольшого канала, снабжающего храм водой. Внутри они не поместились бы, да и сквозь узкие ворота не смогли бы проехать.
По всей территории горели фонари. Как только Риан поставил фургон рядом с остальными, Маскелль спрыгнула на землю. К ним навстречу из ворот вышла монахиня в синем облачении с фонарем в руках. В свете фонаря стало видно ее морщинистое лицо и выцветшая татуировка на бритой голове.
— Ах, сестра, — сказала она, — твои друзья предупредили, что мы должны ожидать тебя. Мы не можем предложить многого — большинство путешественников здесь не останавливается, — но мы рады гостям…
Маскелль откинула с лица спутанные пряди волос и сказала:
— Барима, это же я.
Старая женщина остановилась, присматриваясь к Маскелль, и сощурила глаза, словно пытаясь разглядеть остатки татуировки, почти невидимые под волосами.
— Дитя мое, это и вправду ты, — проговорила она наконец, поставила дрожащими руками фонарь на землю и подошла, чтобы обнять Маскелль.
Маскелль сдерживалась изо всех сил, чтобы не прижаться к старой монахине слишком крепко; она чувствовала, как глупые слезы жгут ей глаза, и злилась на себя за это. Барима казалась легкой и хрупкой, как стебелек высохшей травы.
— Мне пришлось явиться сюда, Барима, — сказала она. — На дороге было небезопасно. — Маскелль рассмеялась, хотя ничего смешного в этом не было. Как ты думаешь, он не станет возражать?
Барима отодвинулась от нее, улыбаясь и качая головой.
— Если он останется недоволен, он наконец даст нам ответ — так или иначе. — Риан распрягал быков, и старая монахиня махнула ему рукой жестом, охватившим и всех остальных, уже прошедших на территорию монастыря: — Мы рады всем твоим спутникам.
Старая Мали вышла из ворот и забрала у Риана сбрую и повод быка; когда тот попытался ей помочь, старуха оттолкнула его. Барима взяла Маскелль за руку и повела ее к храму.
Все вокруг было залито светом: были зажжены все фонари, установленные на колоннах вокруг платформ, на которых высились святилища. В их сиянии был ясно виден розовато-серый камень стен и филигранная резьба на нем. Вдоль всех зданий в три ряда тянулись изображения переплетенных женских тел, тигров, попугаев; особенно богато были украшены двери. Группы сидящих статуй — людей с головами обезьян, еще одной инкарнации Карающего, выглядевших одновременно и гротескно, и загадочно — охраняли небольшой открытый дворик посередине. В мерцающем свете фонарей фигуры казались удивительно живыми. На утоптанной площадке перед кельями Фирак давал импровизированное представление с маленькой куклой на веревочках. Вокруг него собралась группа любопытствующих монахов и монахинь. Маскелль с облегчением подумала, что почти все они слишком молоды, чтобы помнить ее. Они совсем не казались недовольными тем, что их отдых был нарушен; впрочем, служители Кошана были привычны к тому, чтобы обходиться без сна, — этого требовали многие обряды. На низкой стенке сидела Киллия, держа на руках дочку. Малышка явно чувствовала себя гораздо лучше и с любопытством разглядывала бритые головы, разноцветную татуировку и синие одежды монахов и монахинь.
— Ты устала, — сказала Барима, поднимая глаза на Маскелль. — У нас будет время поговорить утром. — Она посмотрела на собравшуюся вокруг Фирака группу и покачала головой. — Я отправлю их всех спать. У нас нечасто бывают посетители и уж тем более чужеземцы с такими интересными игрушками. Ты пойдешь бодрствовать в храм?
— Да, — вздохнула Маскелль, — хоть это и немного принесет пользы.
Барима снова обняла ее и отправилась разгонять сборище. К Маскелль подошел Растим; на его усталом лице было написано облегчение.