— Очень интересно! — сказал Федор Михайлович. -
Никогда не думал, что увижу живую иллюстрацию к евангельской притче о верблюде, пролезающем через игольное ушко… — Федор Михайлович отложил фонарик в сторону. — Почему же ты остановился? Продолжай, продолжай, а мы с Боем посмотрим это чрезвычайно назидательное зрелище…
— Окно маленькое, — пристыженно сказал Антон. — Я думал, оно больше.
— Вот-вот! — сочувственно сказал Федор Михайлович — Наверно, у верблюда тоже была наивная надежда, что игольное ушко несколько шире… Впрочем, там вовсе не было сказано, что верблюду удалось это мероприятие…
Да-да, там сказано, что легче верблюду пройти через игольное ушко, чем кому-то там войти в царство небесное… Итак, этим путем тебе явно не удалось войти, однако оставаться в таком положении вряд ли следует. Ты заткнул собой окно, а свежий воздух нужен не только твоему тылу, но и нам тоже. Поэтому давай задний ход и иди к двери… Нет, Бой, лежать! Торжественной встречи с фанфарами и литаврами не будет… Час ночи, — сказал Федор Михайлович. — Я обещал блюсти твое физическое и нравственное здоровье. Что я теперь скажу твоей тете?
Похоже, что вместе с обетом я взвалил на себя тяжкий крест… Ложись и спи, а завтра мы попытаемся выяснить размеры этого креста, иными словами, ты мне расскажешь, в каких оргиях участвовал…
— Итак, — сказал Федор Михайлович после завтрака, — что содержит эта таинственная котомка и откуда она взялась? Ага, магнитофон… Не возражаешь? — спросил он, собираясь включить.
— Только не здесь! — испуганно сказал Антон.
— Ага! Ко всему еще — ужасный секрет… А если не здесь, то где?
— Ну, в лесу, что ли… Чтобы людей не было.
Они вышли из дома, и Бой, мотая черным факелом хвоста, уверенно направился знакомой дорогой в лес, к гречишному полю. Антон и Федор Михайлович пошли следом и увидели издали, как черное пятно и внезапно появившееся темно-голубое бросились друг к другу и покатились по земле, услышали, как забухал Бой…
Бесконечно счастливая Юка, стоя на коленях, пыталась поймать Боя за шею, тот увертывался, но ухитрялся лизнуть ее в лицо, отпрыгивал, бухал и снова подбегал, чтобы лизнуть и снова отпрянуть. Рядом стоял Толя и снисходительно наблюдал эти обоюдные восторги. Он первый заметил подходивших и сказал Юке, та вскочила.
— Ой, дядя Федя, здравствуйте! — закричала она. — Как я рада вас…
Она увидела магнитофон в руках Федора Михайловича, осеклась и растерянно посмотрела на Толю, потом на Антона. Толины уши начали наливаться краской, Антона же почему-то необыкновенно заинтересовало гречишное поле, и он не сводил с него глаз.
— Ну, а при них можно? — спросил Федор Михайлович. Антон кивнул. — Так вот, граждане, — сказал Федор Михайлович, садясь, — сегодня Антон явился поздно ночью, почему-то вообразил себя бесплотным духом и пытался пройти в дедову хату сквозь стену. Точнее, через окно, но оно таких размеров, что имеет характер чисто символический. А утром он почему-то боялся познакомить меня на людях с музыкой, под которую ночью веселился…
Судя по вашим растерянным физиономиям, вы тоже участвовали в ночной оргии… И он тоже? Привет, Сашко! — помахал он рукой Сашку, который подошел к ним с застенчиво-радостной улыбкой.
— Сашка не было, — сказал Антон.
— Ну так как — вы посвятите меня в тайну или она умрет вместе с вами?
— Я — "за"! — сказала Юка. — Ну, в самом деле, ребята… Дядя Федя же все понимает!..
— Вот спасибо! — сказал Федор Михайлович. — Если бы так всегда думало мое начальство…
— В конце концов… — сказал Толя, слегка пожимая плечами. — Разрешите, я сам прокручу.
Он перемотал ленту и включил воспроизведение. Услышав вой и душераздирающие утробные вопли, Бой приподнялся, шерсть на его загривке вздыбилась. Федор Михайлович успокоительно похлопал его по холке, и тот снова лег. Отгремел приглушенный хохот Мефистофеля, и Толя выключил магнитофон.
— Н-да, — сказал Федор Михайлович. — Довольно впечатляюще… И что означает эта мерзопакостная дьяволиада? Новый номер художественной самодеятельности под названием "Шабаш ведьм в Семигорском лесу"?
У вас разбегутся все слушатели!
— Еще как бежали! — фыркнул Антон.
— Там? — впился в него глазами Сашко.
— Ну да!
— А никто не падал?
— Упал один… — сказала Юка. — А откуда?..
— Тогда я знаю, кто копал, — уже спокойно и деловито сказал Сашко. — То Яшка Яремчук с верхнего кутка.
От них раненько до Голованихи прибегали, ну, до медсестры, колхозного головы жинки…
— Неужели ногу сломал? — ужаснулась Юка.
— Вроде не, сказала Голованиха. Растяжение. Или связки порватые.
— Что все это значит, граждане? — сказал Федор Михайлович. — Что вы натворили? А ну, выкладывайте!
И Юка выложила все. О приезде американца, болезни переводчика, о непонятных слухах, и как начал кто-то копать в развалинах, и как они решили вышибить клин клином, раз навсегда отпугнуть искателей кладов от опасных руин… Федор Михайлович схватился за голову и сказал трагическим голосом:
— Боже мой! Боже мой! Что вы делаете со мною?
И что вы делаете с собой?! — Он опустил руки и уже своим обычным голосом сказал: — Ну ладно! Я не стану объяснять вам, кто вы такие…
— Дураки, да? — спросила Юка.
— Если бы! Тогда какой с вас спрос? Тогда все в порядке вещей и других поступков от вас нечего ждать…
Нет! Назвать вас дураками, это значило бы сильно польстить вам, а лесть не в моих привычках… Клин клином!
Подобное подобным! Есть суеверы? Сплотим и удесятерим их ряды! Так выходит, а? Ударим мракобесием по темноте и невежеству?
Краска от ушей разлилась по Толиным щекам, и теперь уже он старательно гипнотизировал гречишное поле.
— Но ведь мы хотели как лучше, — сказала Юка.
— Вы хотели! Довольно давно известно, что дорога в ад вымощена добрыми намерениями… Но я не допущу, чтобы и вы внесли свой вклад в это дорожное строительство… Кто об этом знает? — показал он на магнитофон.
— Мы. Только мы, — сказал Толя.
— Немедленно стереть. И откусить собственные языки, чтобы никто не узнал. Люди почему-то не любят, когда подобными способами их спасают от суеверий, и вместе с магнитофоном могут запросто переломать вам ребра…
— Точно! — сказал Сашко.
Толя перемотал ленту и включил стирание записи.
— С лентой просто, — сказал Федор Михайлович. — А что делать с вашими мозгами, которые от этих тайн и происшествий съехали набекрень?.. Самые мудрые мысли — простые мысли, но вы еще слишком молоды, чтобы это понимать. И вам, конечно, не пришло в голову, что прямой путь — наилучший путь к истине. Если все началось с приезда американца, то и объяснения надо было искать у него.
— Так что мы могли, когда переводчика нет? — сказала Юка.
— Если вы не смогли, может, мне удастся зацепить конец ниточки, чтобы размотать весь нелепый клубок?..
Как лучше идти в этот местный рай для отпускников, Дом туриста?
— До американца? — сказал Сашко. — Вон он сам идет.
Из-за кустов справа показался мистер Ган. Широко размахнувшись, он забросил блесну почти под левый берег и начал сматывать леску. Крючок был пуст. Мистер Ган прошел несколько метров, поравнялся с ребятами, сидевшими под ветлой, увидел их и осклабился.
— Oh, boys! Hello! — воскликнул он. — How are you? [22]
— How d'you do? [23] — вставая, ответил Федор Михайлович.
Мистер Ган на мгновение осекся, потом раздвинул улыбку до крайних пределов возможного, отбросил спиннинг и закричал:
— Do you speak English? [24] — Yes, I do, but I don't know very much English [25].
— It's really fine! — закричал мистер Ган. — After this peace of news I just feel wonderful [26].
Вскинув руку приветственным жестом и вместе с тем протягивая ее для рукопожатия, мистер Ган зашагал к Федору Михайловичу.
— I'm glad, I'm awfully glad [27], - осклабясь и нещадно тряся руку Федора Михайловича, повторял мистер Ган.
Лежавший в тени вербы Бой поднялся, распушил хвост, пружинистым шагом подошел к незнакомцу и вытянул шею, принюхиваясь. Восторг мистера Гана мгновенно приутих.
— It's just amazing! The gigantic dog! — закричал он, но уже как бы шепотом. — Is it Labrador? [28] — No, a Newfoundland [29]. Все в порядке, Бой, лежать! — сказал Федор Михайлович.
Бой лег, но уже не развалясь на боку в тени вербы, как прежде, а рядом с Федором Михайловичем в напряженной позе чуткого, ежесекундно готового вскочить сфинкса.
Мистер Ган с заметным облегчением перевел дыхание, обернулся к ребятам.
— Hello, boys! What are you… [30] Он внезапно замолчал и странно напряженным взглядом уставился на Юку. Улыбка еще растягивала его рот, но она поспешно гасла, губы сомкнулись в твердую скорбную линию, а он все смотрел и смотрел, словно силясь что-то вспомнить или сообразить. Под этим напряженным взглядом Юке стало не по себе, она оглянулась, как бы ища защиты.
— What's wrong? [31] — спросил Федор Михайлович.
— О! — спохватился мистер Ган. — I beg your pardon, — сказал он Юке и повернулся к Федору Михайловичу: — Evenythings all right. Never mind! Is the girl your daughter? [32]
— No, she isn't [33].
— So, she isn't. If you don't mind. — Он достал свою коробочку с яркими леденцами и протянул ребятам. — Please have some