— Выходит, он был шпион? — сказал Антон.
— Вероятно, и шпион тоже. Во всяком случае, в этом был уверен его современник Казанова, который в таких делах, несомненно, разбирался, так как сам был шпионом. Но в отличие от Казановы, Сен-Жермен мемуаров не писал и остался личностью загадочной. Известно, что он без конца путешествовал, знал много языков, был очень богат, но происхождение его богатства темно и непонятно.
При французском дворе он появился, очаровав маркизу Помпадур, а Людовика Пятнадцатого покорил тем, что надтреснутый королевский бриллиант мановением руки превратил в целый, отчего тот стал втрое дороже.
— Так это же настоящее чудо! — сказала Юка.
— Или ловкость рук. Подменить треснутый бриллиант целым не так уж трудно. Наш иллюзионист Дик Читашвили делает штуки посложнее — прикрывает пустую ладонь платком, а когда поднимает платок, на ладони оказывается большая стеклянная ваза с водой, в которой плавают золотые рыбки. Чтобы приобрести расположение короля, стоило подменить плохой бриллиант хорошим.
— А я знаю — он был гипнотизер! — убежденно сказала Юка.
— Возможно, он и обладал силой внушения, однако сильнее всякого гипноза на людей действует их собственное воображение. Сен-Жермен сам распускал легенды о себе, еще больше их создавали другие. Говорили, что он обладает эликсиром долгой жизни, может делать золото, живет так долго, что будто встречался с Иисусом Христом, ну и прочие чудеса в решете.
— Обыкновенный обманщик! — сказал Толя.
— Я бы сказал иначе: умный и очень ловкий мистификатор.
— А шо оно такое — мистификатор? — спросил Сашко.
— Ну… человек, который не просто обманывает, а себя и свои поступки окутывает всевозможными тайнами, загадками. А вера в тайны и загадки живуча. Даже в 1938 году кое-кто утверждал, что Сен-Жермен проживает в Венеции в одном из дворцов на Большом канале…
Если бы Юка попала в Венецию, она, наверно, обязательно разыскала бы таинственного графа…
Ребята засмеялись. Юка улыбнулась тоже, но отрицать не стала.
— Если он такой мошенник, — сказал Антон, — почему его не разоблачили?
— Пробовали. В прошлом веке император Наполеон Третий приказал собрать все материалы о Сен-Жермене в один архив, чтобы выяснить, наконец, кто он и что делал. Но тут развернулась франко-прусская война, во время осады Парижа в архив попала бомба, и все сгорело.
— Вот! — торжествуя, сказала Юка. — Это он сам!
— Что сам?
— Он не хотел, чтобы доискивались, и все уничтожил!
— Ну да, граф Сен-Жермен превратился в пушечное ядро и шарахнул по архиву.
На этот раз засмеялся даже Сашко, но это не поколебало уверенность Юки в том, что Сен-Жермен причастен к пожару в архиве.
— Он же мог выстрелить!
— Немцы не могли вести прицельного огня во время осады. Они лупили по Парижу наобум, для устрашения…
Вот мы уже пришли, и, я надеюсь, деловая обстановка сельсовета вернет тебя на землю из заоблачных высей ненаучной фантастики…
Ивана Опанасовича в сельсовете не было. Секретарша сообщила, что председатель с утра уехал в область, а потом позвонил оттуда и сказал, что переводчика того американца уже выписали из больницы, они скоро приедут вместе и чтобы передать это председателю колхоза.
Она передала…
— Мы подождем в кабинете, — сказал Федор Михайлович. — Там прохладнее…
Однотумбовый стол председателя, на котором не было ничего, кроме телефона, прошлогодняя стенгазета и плакат, призывающий выполнять поставки яиц и молока, не смогли вырвать Юку из восемнадцатого столетия.
— А все-таки я считаю, что он сыграл положительную роль! — убежденно сказала Юка.
Окончательно решить вопрос, положительным или отрицательным был таинственный граф, не удалось — к сельсовету с грохотом подлетел милицейский "ИЖ".
— А, товарищ лесовод! — сказал Кологойда, увидев Федора Михайловича. — Привет, привет! И вся компаша в сборе? — оглядел он ребят. — Ну, пока головы нет, начнем с вас, поскольку вы всех знаете… Такое дело, ребята: жила тут у вас старушка, которая делала глечики и в Чугунове продавала…
— Бабушка Лукьяниха? — сказала Юка. — Так она и сейчас живет.
— Уже не живет, поскольку вчера померла.
— Ой! — Глаза Юки наполнились слезами. — Как же?
Почему?
— Вскрытие показало инфаркт. А вот почему у нее был инфаркт, неизвестно. Может, просто от старости, а может, и еще от чего… Известно только, что перед смертью она вроде как сильно засуетилась… Вы ничего такого не замечали, не слышали? Ничего тут с ней не случилось?
— Что-то было… — раздумчиво сказала Юка. — Ей что-то привиделось… Она мне рассказывала, как служила у помещика Ганыки и всякие ужасы про их род и про Старого барина…
— Старого барина? — подался вперед Кологойда. — Какого барина?
— Ну, про отца последнего помещика. А утром на следующий день я увидела, как Лукьяниха бежит от развалин — даже грибы все растеряла. Она прямо умирала от страха. И сказала, что ей явился Старый барин…
Только никакого барина там не оказалось — я сбегала, посмотрела. Видно, ей после того разговора просто померещилось…
— Привидение, — лукаво подсказал Толя.
Кологойда предостерегающе поднял ладонь в сторону Толи.
— А потом?
— Потом она про это не хотела даже говорить и ужасно сердилась.
— А что, если… — сказал Федор Михайлович, — что, если ей не померещилось, и увидела она не привидение, а Ганыку?
— Откуда тут может взяться Ганыка? — сказал Аверьян Гаврилович.
— Из Соединенных Штатов. Выяснилось, что американский турист мистер Ган — это Ганыка, сын последнего помещика.
— Неужели?!
— Дядя Федя его разоблачил! — сказал Антон. — Разговаривал, разговаривал, а потом — р-раз! — и припер к стенке. Тот признался. Даже руки кверху поднимал…
— Интересная получается карусель! — сказал Кологойда. — Выходит, товарищ директор, барин может оказаться и в колхозе?.. Раз такое дело, давайте, ребята, припомните, какие у того барина были контакты с Лукьянихой?
— Никаких контактов не было! — твердо сказал Сашко. — Я бы знал.
— Были! — закричала вдруг Юка. — Мне же Галка сегодня утром рассказала!.. Она их вместе видела!
Только когда началась эта история с Ганом-Ганыкой, у меня все из головы вылетело…
— Какая Галка? — спросил Кологойда.
— Нашей хозяйки дочка, Галка Удод.
— А ну, давай сюда ту Галку! Только быстро!
Если во дворе и поблизости никого не было, Галка на кур и теленка кричала толстым, грубым голосом, какой бывает только у пропойц: "Куды? От шоб тоби повылазыло!.. А шоб вы повыздыхалы!.." На самом деле пропойного баса у нее не было, она была очень застенчивой девочкой, с людьми знакомыми разговаривала мягко и так тихо, будто не говорила, а шелестела, при незнакомых замолкала вовсе и заливалась краской от одного взгляда на нее.
На призыв Юки Галка подбежала, но, узнав, что ее требуют в сельсовет, вспыхнула и уперлась точь-в-точь как "дурне теля", на которого она орала у себя во дворе.
— Та я не пиду! Не хочу! Та шо я там не бачыла?
— Да иди же, тебе говорят! — рассердилась Юка и за руку втащила ее в кабинет. Увидев, кроме Кологойды, незнакомых мужчин, Галка потупилась и замолчала.
— Так ты, значит, и есть Галя Удод? — сказал Кологойда. — Ну, здорово!
Глядя в окно, Галя пошевелила губами.
— Что ж ты стала, понимаешь, за километр, да еще и шепчешь. Подойди ближе.
Галка не тронулась с места. Тогда Юка уперлась руками ей в спину и заставила сделать несколько шагов вперед. На висках у Галки выступили капли пота, а на глазах слезы.
— Ну вот, еще реветь вздумала!..
Галка отвернулась к окну и заморгала, прогоняя слезы.
— Что мы тебя, съедим, что ли? Вот же сидят ребята, ничего не боятся. А ты чего боишься?
— Я стыдаюсь, — прошелестела Галка окну.
— Да чего тебе стесняться? Ты только расскажи нам, что видела, и иди себе до дому… Вот Юка говорит, ты видела, как американец разговаривал с Лукьянихой.
Видела?
— А-ага, — кивнула окну Галка.
— Вот и расскажи, как все было.
— Я вранци пишла до лесу… Шоб лысычок набпаты… А там идет той дядька, американец…
— Подожди, когда это было?
— Та ще в субботу.
— Почему же ты раньше никому не рассказала?
Галка безмолвствовала.
— Так. А что было дальше?
— Я як побачыла, то и сховалась… За колоду… Там колода така велыка лежыть…
— А почему ты спряталась?
— Злякалась…
— Чего испугалась?
Галка сначала пошептала окну, потом еле слышно прошелестела:
— Вин дывыться…
— Так что? Все люди смотрят.
Ответа не последовало.
— Ну ладно. Так ты, значит, спряталась, а все-таки подсматривала?
— Бо як бы вин до мэнэ, то я б побйгла…
— Ага! А он к тебе не пошел?
— Не… Бо тут як раз Лукьяныха… Бона теж лысычки збырала… А вин став и дывыться… А вона як побачыла, так упала на колина и руки до нього простягае, наче молыться… А вин шось довго, сердыто так говорыв…
А вона все молылась… А вин знову говорыв и говорыв.
А тоди шось достав и дав ей… И знову шось довго говорыв… А тоди вона пишла, така малэнька та согнута…
И вин пишов… А тоди я побйгла до дому…
— А все-таки почему ты только сегодня рассказала обо всем?
— В чем дело? Что случилось?
"Волга" подкатила к сельсовету бесшумно, появление Ивана Опанасовича и переводчика было полной неожиданностью. Всю дорогу Иван Опанасович находился в прекрасном расположении — переводчик выздоровел, едет за мистером Ганом, и все, слава богу, обошлось благополучно. Он сказал переводчику, что позвонил в Ганыши, чтобы предупредили председателя колхоза Голованя.
Встретили того цистера по-хорошему, надо и проводить по-хорошему, по закону гостеприимства — пускай помнит.
Пообедаем, опрокинем стопаря на дорожку и — привет!..
Едва он увидел в кабинете участкового и необычайное сборище, от прекрасного расположения не осталось следа.