всей возможной точностью. Многократно проверенные и перепроверенные.
Передохнув, насколько позволил пробудившийся кашель, я встал. Вновь взгромоздил себя на ноги, словно кукольник - марионетку. Кряхтя и хромая, обошёл по кругу площадку ритуала, поочерёдно коснулся всех восьми колонн-накопителей. Тоже покрытых высеченными знаками, как круг, только не так густо. Ну что ж, вроде бы всё в порядке. Запасы стихийной энергии в колоннах превышают мой невеликий личный резерв в сотни, если не в тысячи раз. Цем-преобразователи тоже должны быть в порядке... у меня просто нет сил, чтобы снова перепроверять их работу.
Значит, пора.
Прохожу в центр круга, со скрипом сгибаю колени, утверждая себя в нужной позе. Зад до того промёрз и отсырел, что ничего не чувствует, хотя тонкий слой воды, покрывающий площадку, готов превратиться в наледь. Складываю пальцы рук в мудру средоточия.
Забавно: это единственная мудра, которую я знаю.
Можно спросить, откуда при столь вопиющем невежестве взялись знаки, высеченные мной на камнях вокруг? Откуда такие познания в цемора при отсутствии знакомства с простейшими основами искусства мага?
Ответ предельно прост: эту систему цем-знаков я выдумал сам. Двадцать пять лет, тысячи неудач и много-много упорства в комбинировании различных сочетаний знаков. Неудачные отбросить, успешные - запомнить. Вот и весь рецепт. Настоящие мастера цемора при виде моих корявых поделок, должно быть, надорвали бы животы от смеха...
А может, и не надорвали. В конце концов, эти корявые поделки успешно выполняют те задачи, для которых созданы.
Меж тем мудра подстёгивает Очаг, позволяя выделить максимальное количество сеф. Это так приятно, что почти больно. А теперь - активация! Расплетя пальцы, кладу ладони на подготовленные участки узора. И вливаю в знаки три четверти резерва. Разом.
Хирватшу глаз у меня нет, так что удовольствия видеть разбегающиеся вокруг ручейки сеф я лишён. Но вот чувствовать их - благо, расстояние смешное, а сеф принадлежит мне самому - это задача посильная. Колонны-накопители отзываются на приказ, посылая в узор целые цунами преобразованной силы. Вот теперь происходящее можно увидеть и обычным глазом: активные знаки вспыхивают сквозь туман, отороченные слабо мерцающим голубоватым ореолом. Вода с шипением испаряется, оставляя площадку совершенно сухой.
Хорошо. Время второго этапа.
Распрямляю ноги, ложусь лицом вверх, раскинув руки крестом. Кожа на запястьях и лодыжках, словно взрезанная незримыми лезвиями, расходится. Выпускает наружу ленивые струйки крови. Я не вижу происходящего, но знаю: алая влага жизни, что сродни моей стихии, поочерёдно заполняет высеченные знаки. Контролировать этот процесс волей не нужно, система цем-печатей сама распределит кровь, ци и суго так, как надо. Если я нигде не ошибся, конечно.
А теперь - третий, завершающий этап. Пора навестить мой внутренний мир.
* * *
Прикрыв веки, проваливаюсь в центр затягивающей радужной спирали. Беззвучно. Быстро. Мягко и плавно.
Аромат цветущих слив заполняет меня без остатка. Как всякий раз, когда я попадаю сюда. Возможно, так сказывается большая доля жизни, прожитая в Обители Поднебесного Успокоения, но мой внутренний мир тоже похож на кратер потухшего вулкана... изнутри. Кольцо неприступных, отдающих кровавым багрянцем стен - и сад сливовых деревьев, испещрённый тысячами тропинок, пребывающий в поре бесконечного цветения...
Сад, что ещё никогда не давал плодов.
В самом центре его, на дне кратера, лежат безмятежные воды круглого озера. А на берегу меня ждёт лодка без вёсел и паруса. Всегда именно в том месте, где я спускаюсь к воде. Больше здесь нет ничего и никого - ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Нет даже неба. Его заменяет плотная пелена низко висящих облаков, цедящая в кратер вулкана рассеянный свет. Иногда поярче, иногда потемнее, до пасмурного. Но предгрозовым этот свет не бывает. И дождь здесь не идёт. Возможно, просто потому, что я не хочу промочить парадное кимоно... вернее, своё воспоминание об оном. Здесь я всегда щегольски одет. Мои ухоженные руки унизаны тяжёлыми перстнями из красного и белого золота, широкий пояс плотно покрыт цветным шитьём, лицо набелено. Полное соответствие придворным стандартам! И отражение в тёмной воде центрального озера, когда я пожелаю взглянуть на себя, - поистине безупречно.
Таков мой внутренний мир.
Скопище символов, разгадывать значение которых не хочется. Хотя бы потому, что гадать о большинстве их мне вовсе не нужно.
Сажусь в лодку. Перстни немного мешают, но руки складывают мудру средоточия успешно. Не требуя ни паруса, ни вёсел и не колебля водной глади, лодка плывёт вперёд. Замирает в центре озера. И водоворот влажно шелестящей тьмы уволакивает меня вниз, на второй уровень внутреннего мира. Который уже не совсем мой... или даже совсем не мой.
Жаль, ах, как жаль, что я так мало читал об этом, когда мог!
Обычно второй уровень выглядит, как бурлящая горная река. Однако бурления как такового не ощущается. Оболочки человеческого тела на втором уровне не остаётся; я превращаюсь в один из пузырьков, влипших в вяло движущуюся воду.
Только через несколько минут созерцания становится ясно, что вода в этой медленно мчащейся реке всё-таки не замерла - и тянет меня за собой...
Но это обычно.
Сейчас, после начала ритуала, второй уровень предстал передо мной стеной сплошного мрака, готового пожрать искорку смертного сознания. Что бы там я ни мнил о себе, как бы ни уверял себя же в собственном бесстрашии, а в момент, когда мой огонёк мигнул в жадной пустоте, дух мой всё-таки дрогнул.
Но мгновение слабости миновало. И мрак отступил.
Необоримая сила подхватила меня, словно пушинку. С размаху вбила обратно в плотный мир. Он оказался непропорционально большим, мутным, полным устрашающе громких звуков и странных резких запахов. Грудь мою внезапно рассёк белый клинок боли. Зажмурившись, я заорал - и никак не мог перестать орать, хотя всю жизнь полагал это неподобающим.
Всю прошлую жизнь.
Молнией, полной чистой, яростной радости пронзило меня осознание: я переродился! Не пройдя через Призрачный Мир, не встретив духов предков и бесплотных стражей, не утратив памяти и накопленного опыта!
Ритуал не просто убил меня - он, как и задумывалось, меня освободил.
Ибо я родился во второй раз.
Оборот второй (1)
Жизнь в младенческом теле... неудобна. Почти невыносима. Поскольку поддерживать всю полноту взрослой памяти и сознания оно не способно. По крайней мере, сколько-либо значительное время. К счастью, у меня был выход из столь неприятной ситуации.
Какой? Ну да, догадаться несложно... первые, наиболее неприятные десятидневья второй жизни я провёл в своём внутреннем мире, как в убежище.
И всё бы хорошо, если бы не скука.
Вид и запах слив надоели мне до зевоты ещё до нового рождения. Игры с собственной памятью тоже не заняли меня надолго. Как оказалось, за целую жизнь я накопил не так много полезных или хотя бы просто приятных воспоминаний, как считал раньше. Некоторое время я потратил, наводя окончательный лоск на систему изобретённых мной знаков цем. Но проверить действенность новых сочетаний без выхода в реальный мир оказалось, невозможно: внутренний мир со всем, что в нём находилось, повиновался скорее напрямую моей воле, чем искусству сочетаемых знаков. В общем, пришлось отложить практику в цемора до более благоприятного времени.
В итоге я попытался избежать скуки и вместе с тем избавить себя от раздражающего пребывания в недоразвитом теле, занявшись довольно специфическими медитациями. Я пытался нащупать из внутреннего мира краски, звуки и запахи мира внешнего.
Долгое время эти попытки оставались полностью тщетны. Я либо оставался во внутреннем мире, либо вываливался в полное осознание внешнего мира. Сохранять баланс между мирами мне не удавалось.
Только когда моему новому телу исполнился год, я почти случайно достиг некоторого успеха. Развив его, я в итоге обнаружил, что разделил сознание на две неравных половины. Старшее сознание, хранящее полную память и зрелый ум, оставалось во внутреннем мире, запертое среди опостылевшего сливового цветения. Младшее сознание, если его вообще стоило называть столь громким именем, постоянно находилось в оболочке младенца и могло ощущать внешний мир при помощи его несовершенных чувств.
При этом благодаря живой связи сознаний старшее получало от младшего образы материального бытия, а младшее от старшего - импульсы воли и мыслеобразы. Благодаря которым могло совершать целенаправленные действия (притом чуть более сложные, чем это доступно и свойственно годовалым младенцам... и, уж конечно, куда более последовательные). Впрочем, при этом оно оставалось младшим и подчинённым. О какой бы то ни было самостоятельности не шло и речи.
Годам к полутора благодаря этой не столько Форме, сколько медитативной технике, которую я назвал Духовным Двойником, я узнал о своём втором воплощении кое-что приятное и много... менее приятного.
Приятно, что я снова родился мужчиной, притом с повышенным резервом сеф и - точь-в-точь как в прошлом - со знакомой уже Водой в качестве родственной стихии. Да и местность второго рождения не казалась совсем уж чуждой. Всей разницы, что вокруг говорили на огрублённом просторечиями северо-восточном островном диалекте, а не более привычном мне по первой жизни юго-восточном.
Всё остальное относилось к неприятному.
Моя мать, Суза, спасалась от нищеты исконным женским способом в припортовом борделе. В клетушке при борделе она и жила, и растила меня... и принимала "дорогих гостей". Отца у меня, таким образом, не имелось. (Много позднее, применив по назначению свои навыки проникновения в сознание, я выудил из памяти Сузы смутный образ некого мага, вероятно, отступника... или кланового, выполняющего задание повышенной секретности... а может, и члена одного из тайных орденов. В любом случае, храня инкогнито, мой предположительный отец соблюдал молчание и не снимал тканевой маски даже во время соития). Мать также не отличалась ни происхождением (в голодный год семья черноногих, где она родилась, продала её в тот самый бордель, где я вернулся к жизни), ни хотя бы свежестью молодости.