лыми отступниками, происходили из разных мест, практиковали разные направления искусства, редко ладили меж собой - одним словом, не представляли собой ни какого-то единства, ни политической силы. Теперь же на острове помимо этих отступников (к тому же частично погибших в рейдах, частично отошедших от дел) появились... не то, чтобы представители единого клана. Скорее - маги одной школы.
Казалось бы, что такое десяток подмастерий, семьдесят посвящённых и чуть больше двухсот учеников? Даже собравшись вместе, они едва ли одолеют одного-единственного аякаси... а если даже и одолеют, то только ценой чудовищных потерь. Верно? Верно. Но пройдёт ещё лет пять - и нынешние ученики пополнят ряды посвящённых, нынешние посвящённые превратятся в подмастерий. Да и лучшие из прошедших школу Клинка Небес не будут стоять на месте... и тем самым совокупная сила магов Шани-Сю удесятерится. А если подождать не пять, но все десять лет? По меркам демонов это малый срок, почти незначительный...
Вот именно.
Причиной же таких изменений - одной из многих, но достаточно важной - является некий Танака Хачиро. Занимающий пост заместителя Удзо Масакару по работе с начинающими магами и ведущий наставник Форм Триады Земли.
Но это ещё ладно. Это терпимо. Существенно хуже, как ни странно, то, что тот же самый Танака Хачиро является фокусом для почтительного уважения доброй трети средних демонов Дикой гавани. Не одной сотой, не одной десятой. Трети. Опять-таки, средние демоны - не аякаси. Но это и не какие-нибудь младшие. Кроме того, "мои" демоны в целом умнее, инициативнее (и - исполнительнее!), более перспективны. Многие старейшие аякаси с давно устоявшимися свитами видят в происходящем угрозу. И я бы на их месте взволновался нешуточно, потому что среди младших демонов (да не трети, а почти всех!) Танака Хачиро, он же Железный Маг - это фигура, значительно уступающая разве что самому Ловцу да ещё иногда родителям демона... если таковые есть.
Я даже не думал держать "своих" воспитанников поблизости. Ну, кроме Урр и Раа, конечно... и Ясу, решившей сделаться моей любовницей и добившейся своего. Я со всем тщанием и наилучшими по точности расчётами пристраивал демонов, возвышенных и обученных мной, в самые подходящие им места: в свиты наиболее разумных аякаси, в команды пиратских кораблей, в таможенники, в стражи порядка. А самых лучших, обладающих редкими либо уникальными ватшу - вообще в прямые вассалы Хикару. Но вместо того, чтобы распылить таким образом своё растущее влияние, я добился лишь стремительного роста и без того высокого авторитета.
Не надо быть люай, чтобы понимать: "выскочку", так быстро и успешно взлетевшего к вершине власти, постараются окоротить всеми доступными средствами. Причём вполне возможно, что Ловца даже вынудят пойти навстречу своим наиболее старым, проверенным вассалам.
Что мне, отлично осознающему угрозу, оставалось делать?
Ровно то, что лучше всего получается у люай. Планировать. А потом уточнять данные - и менять планы. И снова менять, и перепланировать, и ловить момент...
Поймав же - действовать.
* * *
Тьма, идущая от Серединного моря, грозилась накрыть Дикую гавань. Небо заполонила клубящаяся мгла, принимающая формы причудливые и грозные; утренний свет выцветал до изжелта-бледного, словно кожа умирающего от лихорадки. Воздух в малом южном саду дворца застыл в ожидании бури, не столь жарком, сколько душном. Ветви карликовых криптомерий поникли, магнолия и побеги вишни прильнули к зеркалу декоративного пруда. И только ярко-алые цветки азалий, словно напившиеся крови хищники, источали свой аромат словно бы с удвоенной силой, вызывая тяжесть в висках и лёгкое головокружение.
Впрочем, Хикару словно вовсе не тяготился такой атмосферой. Строгий и хищный профиль демона - высокий, немного скошенный лоб, нос с лёгкой горбинкой, тяжёлый подбородок - на фоне алого буйства азалий выглядел, словно меч из драгоценного метеоритного железа на втрое сложенном отрезе императорского шёлка. Иначе говоря, находился на своём месте. Фигуру Ловца облегала, подчёркивая хоть не широкие, но крепкие плечи, льняная юката, раскрашенная вручную в стиле "старых вод". За узким "домашним" поясом слева покоился в лакированных ножнах родовой сёто, по привычке используемый в качестве символа власти.
За минувшие годы я перестал тяготиться близостью давящей ауры господина Шани-Сю и при этом научился читать его настроение по малозаметным знакам. Как ни странно, задачу эту облегчало высокое происхождение Хикару: ещё в начале своей первой жизни я узнал основы правил, которыми руководствовался он, чтобы показать вассалам своё расположение, выказать неудовольствие, поощрить или осадить, поставив в неловкое положение. Вот и сейчас, приняв меня не в кабинете, а сидя посреди энгава, выходящего во внутренний двор, Ловец устанавливал правила неформальной встречи. Которая при этом продлится столько, сколько потребуется мне: раз он сидит, а не стоит, разговор легко может затянуться. Это само по себе знак расположения, как и выбор нарочито немудрёной, почти домашней одежды... но сёто за поясом свидетельствует, что решения, принятые по итогам этого как будто бы просто дружеского разговора, могут принять силу закона.
- Пусть тысячу лет крепнет ваша власть, господин мой, - сказал я, совершая глубокий поклон уважения. Привычные слова привычного ритуала.
- Пусть верность твоя не терпит изъяна, - столь же ритуальный ответ и короткий жест: дозволение сесть по правую руку. Каковым я пользуюсь с пристойной исполнительностью. То есть не медля, но и без излишней торопливости.
На срок чуть меньше малой черты воцаряется молчание. Хикару пребывает в покое воинской собранности. Он давно не водит войска в набеги сам, но не оставляет самосовершенствования как боец. И правильно. Ловец определённо не самый опытный среди аякаси Шани-Сю и уж точно не самый могучий среди них... что с того? Это не мешает ему быть одним из самых опасных существ в его маленьком царстве, если не самым опасным. Его хирватшу, охватывающее сферой неослабного внимания огромную площадь, нейтрализующее почти любое шиватшу, делает безнадёжными попытки застать его врасплох. А кибинватшу позволяет как с лёгкостью избегать опасности, так и (в сочетании с хирватшу) меткими ударами поражать уязвимые точки любого, даже очень сильного противника.
В конце концов, Хикару веками оттачивал до совершенства идеально подходящий именно ему боевой стиль. Веками копил опыт сражений.
Я бы не решился в одиночку атаковать его, даже войдя в полную силу мага. Такой шаг мало отличался бы от самоубийства. А то, что оцениваю своего господина как возможного противника - так это простой рефлекс, наследие уже моих тренировок, моих попыток приблизиться к совершенству.
Ничто не длится вечно. Разбивает молчание и Ловец, причём несколько неожиданным образом (ибо склонностей к сложению либо цитированию хокку за ним не числится... вернее, я раньше таковых не замечал... плохо!):
- Листва не дрожит:
В ожидании бури
Замерли ветви.
Прозвучало весьма уместно... хоть и мрачно.
А я почти без раздумий, едва выдержав пристойную паузу, ответил:
- Тяжело дышит,
Присел отдохнуть: всё ждёт
Свежего ветра.
И задумался. Так ли хорошо знаю господина, как в гордыне своей возомнил? Можно ли вообще за несколько десятков не самых длительных встреч на протяжении немногих лет хорошо узнать высшего демона, исчисляющего срок своей жизни в веках?
- Полагаю, - добавил Хикару, повернув голову в мою сторону и одарив непроницаемым взглядом полуприщуренных тёмных глаз, - ты просил о встрече не для того, чтобы посидеть немного, совместно любуясь цветением азалий. Излагай своё дело, я дозволяю.
Этикет у демонов сильно упрощён. Хирватшу, хотя бы зачатками, обладают очень многие из аякаси. А кто не обладает, тот за прожитые столетия уж точно развил духовные чувства в достаточной мере, чтобы с лёгкостью разоблачать ложь, проницать сквозь покровы и улавливать смысл, а не замысловатые словесные формы, в которые его рядят.
Однако излишняя прямота всё равно невежлива, поэтому я пойду привычным путём метафор:
- Благодарю вас, господин мой. Дело моё изложить легко... не сложнее, чем стряхнуть каплю росы. Я прошу о свежем дуновении.
- И, верно, хотел выбрать направление. Я угадал? - Много иронии, интонаций вопроса нет.
- Моё сердце стремится за море, левее живительных лучей утра, - почти в лоб. Ну да, ну да. Кому, как Неумирающему Адмиралу, безо всяких карт знать, в каком направлении находится Ниаги?
Дух аякаси не взволновался. Слишком опытен он, чтобы терять самообладание из-за пустяков... а слова, любые слова - лишь пустяк для стойкого умом и телом. Однако первое моё хирватшу всё же уловило некое колебание. Намёк на эмоцию. Мне показалось, что просьба моя не обрадовала Хикару.
Или дело вовсе не в просьбе? Могу ли я в дерзновении счесть, будто знаю причины и связи в уме господина, вызывающие те или иные чувства? В уме благородного воина и опытного аякаси, чьи способности и опыт многократно превышают мои?
Я - отчасти - люай. Пусть не вошедший в полную силу, как и в магии: возраст ещё не тот. И как люай, такой грубой ошибки не совершу...
- Зачем это нужно, - обронил Хикару, - не спрошу. Стремления сердца не всегда подвластны уму, лишь истинно мудрый способен укротить их*. Но я спрошу: почему именно в пору рассветной росы? Разве она сравнится с тугими струями полуденного ливня?
/* - цитата из Священной Дюжины. ГГ, несомненно, опознал её сразу./
Я счёл возможным вздохнуть. Немного напоказ, но с чувством совершенно неподдельным:
- Нет, господин мой. Роса не предназначена для сокрушения преград, её предел - намочить одеяния воина, отяжелив их... и, возможно, склонить тем самым весы победы в сторону его противника. Вот только...
- Смелее. Ты знаешь, что я не караю за искренность. А вот скрытность - не люблю.