— Да правильно всё. Только у участковых времени и на людей-то не хватает, не до собак, — подполковник достал блокнотик, записал в него пару слов и спрятал во внутренний карман, — Проведём мы пару рейдов.
— Вот в чём наша беда, Аркадий Михайлович. Мы всё наскоками решаем. Всего мало, всего не хватает. Вот ты же воевал — Сталинград защищал! А что бы было, если бы время от времени наскакивали на фрицев, не подготовив и тщательно не спланировав наступления? Давай на минуту представим, что собаки — враги. А люди, которые их заводят в квартирах, пособники врагов. Они ведь не думают об окружающих, не думают об этих самых собаках, которым плохо в квартирах — не квартирное ведь животное собака. Эти пособники только о себе думают. Вот нам и надо подготовить и тщательно спланировать наступление на врагов и их пособников. Раз и навсегда избавиться и от собак, и от дураков, кои этих собак заводят.
— Жёстко. Но собаки ведь и в частных домах живут. В большинстве своём там, оттуда и сбегают в основном, — успокоительно поднял руку Веряскин, остужая разошедшегося Тишкова.
— Там необходимо всех хозяев заставить собак зарегистрировать, и в случае исчезновения какой-то — покарать так, чтобы мало не показалось. В городе же перед тем, как завести собаку, необходимо получить согласие всех жильцов подъезда, что они не против какашек у подъезда, мочи. Не против лая по ночам и рано утром, не против воя в дневное время, когда хозяина нет дома. Именно эти слова и должны быть написаны в бланке, когда будущий хозяин собаки пойдёт уговаривать соседей.
— Нда, на самом деле — целый план наступательной операции. Кто только всем этим заниматься будет?
— На горисполкоме поставим вопрос и примем Положение о содержании домашних животных в городе Краснотурьинск. Обяжем всех хозяев собак регистрироваться и делать прививки у ветеринаров. Понятно, что основная работа ляжет на участковых. В вечернее время им на помощь выделим дружинников. Через газету попросим граждан сообщать о нарушении нашего Положения и Уголовного Кодекса соседями. Организуем в той же газете серию статей о том, как собаки нападали на людей, как дети пострадали. Сразу найдётся немало потерпевших.
— Хорошо, Пётр Миронович, согласен я с тобой. Порядок в городе наводить надо. Может, ты подскажешь ещё, и что с преступностью мне делать? — развёл руками подполковник.
— Обязательно подскажу — вот для этого и пригласил. Собачки — это так, блажь моя, — Пётр достал из верхнего ящика стола план по борьбе с преступностью. Весь вечер почти на него убил.
— Давай начнём с кухонных «боксёров».
— Это — не самая большая беда, если честно, — мотнул головой Веряскин.
— А я вот думаю — как раз наоборот. Именно в таких семьях и вырастают будущие преступники. Пьяный отец бьёт мать и детей, потом эти дети отыгрываются на тех, кто слабее их, на одноклассниках. Отец курит дома, и сын, чтобы выглядеть взрослее, тоже начинает курить — а для этого деньги нужны. Он отбирает их у младших школьников. Дальше — больше, вот и вырастили преступника.
— Хм. Ну, если с этой точки посмотреть… Что ж, «боксёры», так «боксёры», — начальник милиции вновь достал блокнот.
— Думаю, начать нужно с «досок почёта». На центральной площади, у Дворца Металлургов и у проходных крупных предприятий установить щиты с надписью: «Величайшие кухонные боксёры». Внизу приписку сделать: «Они избивают жён и детей». А ещё ниже совсем маленькими буквами написать: «Мужчины Краснотурьинска! Если вы настоящие мужчины, проверьте — такие ли уж они непобедимые боксёры?». Как? — Пётр с удивлением отстранился от захлебнувшегося смехом Веряскина.
— Хорошо. На самом деле хорошо. Фотограф мой. А фотографии пусть в фотоателье покрупнее сделают.
— Ещё по ним есть такое предложение. Избил, значит, этот товарищ, который нам совсем не товарищ, жену или ребёнка в пьяном виде, приехал за ним наряд, забрал в милицию и, урезонив, отправил в вытрезвитель отсыпаться. Ну а утром выписали товарищу в суде штраф и отпустили. Так ведь происходит?
— В основном, — согласно кивнул подполковник.
— Вот! А я предлагаю перед отправкой в суд, когда человек протрезвел и уже более-менее в адеквате, разложить его на лавке, спустить штаны и хорошим ремнём выпороть от всей широты русской души.
— Так у нас же вроде телесные наказания революция отменила, — улыбаясь, отрицательно закрутил головой Веряскин.
— А это не наказание. Его через час суд накажет. Это — профилактическая беседа. И обязательно нужно эту «беседу» сфотографировать — на пустой, конечно же, фотоаппарат — и сообщить собеседнику: ещё один привод, и эти фотографии отправятся на эту саму доску почёта кухонных «боксёров».
— А если он пойдёт в прокуратуру и заявит, что его избили в милиции? — сморщился главный милиционер города.
— Ну, шанс такой очень невелик, да и в прокуратуре тоже люди работают — поговорим и объясним позицию партии по защите детей и женщин.
— А что, давай попробуем. У меня у самого руки трясутся и чешутся, когда протокол читаю или беседую с такими выродками. Ещё есть по ним предложения?
— Есть. Не все женщины обращаются в милицию. Не все снимают побои в приёмном покое. Когда участковые станут по собакам обход поквартирный делать, пусть поспрашивают соседей. Если выявятся такие неблагополучные семьи, то сказать, чтобы в случае скандала и побоев вызывали милицию. Обязательно нужно уговорить жену написать заявление, и пусть их потом помирят на суде, но дело в архиве должно остаться. А суд должен предупредить «боксёра»: три таких дела, и это уже другая статья. Это «истязание», и это реальный тюремный срок.
— Какую огромную работу хочешь ты, Пётр Миронович, на нас навесить, — тяжело вздохнул Веряскин, — Но всё правильно говоришь. Так и сделаем.
— Ну вот и замечательно. А теперь давай плавно перейдём к настоящим преступникам.
— Вот как, — хохотнул подполковник, — Ты что, и этих решил ремнём перевоспитывать?
— Нет. Давай поговорим о ворах. Давай сразу отбросим единичные случаи и перейдём к серии. Как, по моему непрофессиональному разумению, это выглядит? Совершил настоящий вор кражу. Потом ещё одну, потом ещё. На пятой или шестой его поймали. Объединили все дела в одно, и на суде дали этому воровайке-рецидивисту три или четыре года. Отсидит он их, погуляет с дружками, да вдруг и обнаружит: денег нет, а опохмелиться просто необходимо. И опять он штук шесть краж совершит. Так, Аркадий Михайлович, или я где-то допустил ошибочку в своих умствованиях? — наклонился к Веряскину Пётр.
— В целом да.
— Вот и хорошо. А я предлагаю чуть подправить ситуацию. Рецидивистов никакая тюрьма или колония не исправит, а значит, их нужно просто удалить из славного города Краснотурьинска. Во-первых, не нужно эпизоды объединять в одно дело — по каждому эпизоду должно быть отдельное уголовное дело и отдельный суд. Совершил пять краж — значит, должен пройти пять судов и на каждом получить три-четыре года. За пять краж — пятнадцать лет строгого режима. Подожди, Аркадий Михайлович, в конце возразишь. Во-вторых, при аресте наш рецидивист должен оказать сопротивление милиционерам и даже разбить одному из них губу или нос. У нас ведь есть в кодексе такая статья? Вот по ней воришка должен ещё года три получить. Опять не всё ещё, — остановил уже набравшего в грудь воздуха для «праведного отлупа» подполковника, — В-третьих, нужно обязательно это правильно подать жителям по радио и в газетах. И тут главное — не честные граждане, хотя они и будут рады, что могут чуть спокойнее спать, так как воров меньше стало. Главное — должны услышать сами воры, что их соратнику по борьбе с благополучием советских граждан впаяли полные пятнадцать по максимуму, и вряд ли он вновь порадует их своим цветущим видом. Они должны испугаться. Одно дело — отсидеть три года, из них год на посёлке, а совсем другое — пятнадцать лет строгого режима. Мы получим двойную выгоду: ну очень надолго уберём потенциальный рецидив, а залётные воришки, прежде чем «залететь», сто раз подумают. Вот теперь возражай.
— Хм — «возражай». Да я двумя руками за! А суд? Они ведь апелляцию напишут в областной. Там как посмотрят на такие художества?
— Напишут. Но ведь мы особо ничего не нарушим — мы просто не будем ему сразу все эпизоды вменять. По одному, никуда не торопясь. Пусть катается до Свердловского СИЗО и обратно шесть раз. Да даже если потом и чуть скостит ему областной суд срок — в чём лично я сильно сомневаюсь и буду активно им разъяснять политику партии — так ведь не до трёх лет с пятнадцати. Ни один суд в пять раз срок не уменьшит.
— Есть в твоих словах, Пётр Миронович, резон. Ещё предложения будут?
— Да как не быть — только начали. Давай теперь об организации притонов поговорим. Тут тоже надо привлечь соседей и ДНД. И вот на третьем эпизоде нужно поступать, как и с воришками. То есть должно быть оказано сопротивление, и должна быть возбуждена статья за хулиганство, так как это происходило в подъезде, и они перебудили всех соседей, как раз и оказывая сопротивление. Здесь, конечно, разбить на несколько дел не получится, но я переговорю с судьями, и они будут путём частичного и полного сложения давать вполне серьёзные сроки. Ну, и ведь этой статьёй предусмотрено выселение — уберём из города шваль и улучшим условия проживания какой-нибудь благополучной семье с детьми. Они, смотришь, на радостях ещё на одного ребёночка увеличат население славного города Краснотурьинска.
— Опять работа участковым. Но тоже всё правильно. Будем работать.
— Есть у меня одна задумка, — пожевав губами и помявшись, начал Тишков, — Имеется ведь у нас в городе «смотрящий» или вор в законе, ну, или как это у вас называется?
— Куда без них? — нахмурился и Веряскин.
— Вот какая глупая мысль мне в голову пришла. Я тут хочу наградить почётными грамотами самых активных членов ДНД. Подготовьте, кстати, список. Так вот — их будут фотографировать, и потом напишем статью в газете и фотографию приложим. Нет возражений? — остановился Пётр.