— Закрой собаку в будку и заходи в дом, — набычился Кошкин.
— Ладно, ладно, гражданин начальник, — шутливо поднял руки, сдаваясь, хозяин и крикнул через плечо держащему на коротком куске цепи овчарку Зайцу, — Накинь цепь на штырь и заходи в дом, — и уже вновь повернувшись к старшине, — Матрос в будке живёт, но там его закрыть нельзя. Если надо — мы вон цепь надеваем на штырь, что в угол дома вбит, всего метр свободы арестанту остаётся.
— Один дома? — спросил, уже открывшему дверь в сени, вору в спину Вадим.
— Приятель в гости зашёл, только выпить по сто грамм собрались, а тут вы со своей проверкой.
— Документы, я надеюсь, есть у него? — продолжал играть в настоящую проверку милиционер.
— Есть, должно быть, — пожал плечами Потап и толкнул дверь в дом.
Всё дальнейшее уложилось в пару минут, но Петру показалось, что они потратили целый час. В проёме открытой двери стол мужик ростом со старшину и на голову выше Потапа. Только рост был не главным — в правой руке у мужика был большущий нож, и он этим ножом похлопывал себя по ладони левой руки.
— Вяжи Зайца, — крикнул Петру Вадим и со всей силы толкнул Потапа в дом.
Там что-то загрохотало, но Пётр уже не обращал на них внимания. Он повернулся к идущему за ним мужичку и попытался ухватить того за воротник ватника, но товарищ попался вёрткий и, отскочив, кинулся к двери — даже уже и распахнуть её успел. Не медля больше ни секунды, бывший танкист обрушил на его голову милицейскую резиновую дубинку. К несчастью для себя, гражданин Зайков успел стащить с головы шапку. От удара он дёрнулся, закрыл своим весом дверь и сполз по ней на крашенный в тёмно-зелёный цвет грязный пол. Внутри дома грохотало, но Пётр, как и договаривались они по дороге к дому, не бросился на помощь, а сперва вытащил из кармана клубок медной проволоки и, завернув Зайцу руки за спину, туго скрутил их. Потом стащил с него валенки и вторым клубком спеленал ноги — и только после этого кинулся в дом. И, как оказалось, очень вовремя.
Старшина сидел на здоровущем госте Потапа и душил того, мужик отвечал ему тем же, а сам хозяин одной рукой пытался оторвать милиционера от поверженного здоровяка, а второй — дотянуться до лежащего у порога ножа. Не раздумывая, танкист со всей силы впечатал каблуком сапога по вытянутой руке. Переломал, скорее всего, там несколько косточек. Ничего, до смерти не заживёт. Вор взвыл и откатился к стене. Без замаха — да и некуда замахиваться, коридор, и так узкий, ещё сужала вешалка с зимней одеждой — Пётр пнул лежащему под Вадимом мужику под рёбра. Тот хрюкнул и руки с горла Кошкина убрал.
Дальше уже было проще — вдвоём они перевернули гостя на живот и, заломив руки, стянули их проволокой. Потом милиционер занялся ногами своего душителя, а Оборин — руками Потапа. При этом вор так выл, что Петру даже пришлось прекратить мотать проволоку и, вытащив из кармана заранее приготовленное полотенце, засунуть его Потапу в рот. Ещё через минуту оба «робингуда» устало сидели на спинах спелёнатых по рукам и ногам противников и переводили дыхание.
Первым поднялся со своего старшина. Он перевернул гостя на спину и, проверив надёжность кляпа из куска старого кухонного полотенца, стал для надёжности обматывать ему рожу медицинским пластырем. Даже глаза замотал, только нос оставил. По завершении подняли вдвоём этого кабана и занесли в комнату, следом затащили Потапа. Ну, полдела сделано. Теперь нужно дождаться Петра Мироновича и приступать к экспроприации экспроприированного.
Тот себя ждать не заставил: во дворе вновь зашёлся лаем Матрос, и вскоре в дверях показалась фигура первого секретаря горкома в непривычном белом военном полушубке и такой же белой шапке. Он выложил на стол из чёрного портфеля смотанный кольцами удлинитель и неновый, в нагаре и застывшей канифоли, паяльник. Разделись. В доме было жарко натоплено, да и сейчас печка голландка в коридоре весело потрескивала. Перед ней на железном листе была сложена аккуратная стопочка небольших берёзовых чурбачков. Готовились хозяева к приёму гостей — подумал тогда Пётр, и, как оказалось, совсем не ошибся. Гости последовали незамедлительно — вернее, всего один гость. Дак и с тем намучились.
Событие двадцать девятое
Пётр Германович Штелле, а ныне первый секретарь Краснотурьинского горкома партии Пётр Миронович Тишков, сидел на своём стуле в своём кабинете на совещании по строительству, слушал отчёты руководителей предприятий, а сам мыслями был далеко. Всё от вчерашних событий отходил.
Первым делом он, зайдя в дом, выложил из портфеля орудие пыток и прикинул, где здесь можно их устроить. Люди сейчас станут возвращаться с работы — крики и вой из всем известного в округе дома легко приведут к вызову милиции. Нужно было помещение с приличной звукоизоляцией, и такое легко нашлось: в коридоре под половиком был люк в погреб. Люк совсем не маленький, и сам подвал тоже впечатлил. Он занимал площадь под всем домом, а, следовательно, был где-то 6 на 7 метров, и высота позволяла даже весьма рослому тёзке стоять не пригибаясь. Там даже освещение и розетка были. Ну, значит, нам туда дорога. Всех трёх вороваек по очереди занесли в погреб и уложили вдоль стен, а потом принесли туда паяльник и стали устраивать поудобнее главного подозреваемого в сокрытии ценностей от «робингудов».
Пётр передал старшине листок с предполагаемыми захоронками, а сам поднялся наверх — страховать ситуацию, а заодно порыться в шкафах и сундуках. Может, и само что найдётся? Первым делом он закрыл крышку погреба, и даже половичок сверху набросил. Потом прошёл в комнату и стал внимательно обследовать стоящий у стены сундук. А вдруг там двойное дно? Замерил снаружи и изнутри. Прокол. Нет двойного дна. В это время в подполе застонали, но слышно было и в доме-то не очень, так что на улице точно не заметят. Пётр вытащил из сундука все вещи. Может, стенки двойные? Опять нет. Засовывая непонятные тряпки назад, Пётр наткнулся на твёрдый свёрток — оказалось, что это икона, вот только судить о ценности находки было некому. Сам Штелле и иконы-то настоящей ни разу в руках не держал, видел только в кино. «Ладно, приберём, найдутся специалисты», — решил он. А когда закрывал крышку, удача и улыбнулась: не дно и не стенки, а крышка сундука была двойная. Там он обнаружил десять тысяч рублей — четыре пачки фиолетовых четвертаков, то есть банкнот достоинством 25 рублей с фиолетовым же Лениным, в банковской упаковке. Кроме них были перевязанные пачкой облигации. Пётр знал, что товарищ Хрущёв заморозил их погашение в 1957 году, и теперь до 1974-го они бесполезны, но, тем не менее, выгреб и их. Красивые все, разноцветные.
В это время снизу из погреба постучали. Пётр закрыл сундук и прошёл в коридор, открыл люк погреба. Высунулась красная физиономия тёзки.
— Золото лежит под половицей, в кухне под столом, — появилась вымученная улыбка, — Закрывай.
Во время закрытия до Петра долетел противный запах горелого мяса. Нда, тяжело же сейчас «робингудам» с непривычки. Он прошёл на кухню и отодвинул тяжёлый стол, заставленный железной посудой. Тоже практически сундук, только дверцы сбоку, и размер побольше. Доска легко поддалась усилиям найденного в сенях топора, а в нише лежала деревянная шкатулка размером 50х20х30 сантиметров, и вытащил её Пётр с трудом. Практически под крышку лежали цепочки, кольца, брошки, серёжки. Были часы — и маленькие, женские, и в виде кулона, и большие мужские «Родина», и «Полёт». Всего золотых вещей было килограмма четыре. «Нехило зашли», — решил Штелле.
Он подвинул стол на место, а шкатулку с золотом засунул в заранее подготовленный мешок из-под картошки. Из подвала снова донеслись стоны и крики «робингудов». Под этот аккомпанемент Пётр задвинул стол на место и снова осмотрел большую комнату. Там необследованными остались шкаф и большие напольные часы с гирьками-шишечками. Открыв дверцы шкафа, экспроприатор стал перебирать бельё на полках. Попался рулон белого материала, скорее всего шёлка, очень приличного качества. Завернул его в рубаху и тоже отправил в мешок. На второй снизу полке снова наткнулся на облигации — целая большая, толстая красная папка. Сотни штук. Ладно, раз первые взял, то почему бы и эти не прихватить? Как-то в одной из книг про попаданцев Штелле читал, что какими-то подпольными путями их всё же можно поменять на деньги. Поспрашивает потом. Больше на полках ничего интересного не было, зато в отделении для пальто на вешалке нашёлся очень приличный женский плащ, прямо как из будущего. Опять завернул в рубашку и закинул в мешок. Ещё была шуба из норки. Это ведь по нынешним меркам несколько тысяч рублей. Дороже автомобиля «Москвич»! Пётр аккуратно вывернул её наизнанку, завернул в простыню и сложил в мешок с ништяками — полный получился. Ничего, ещё есть.
Опять стукнули снизу. На этот раз горелым пахло всерьёз.
— У напольных часов двойная задняя стенка — там деньги. Ещё деньги в сундуке — там крышка двойная — и ещё под кроватью в маленькой комнате отодвигается в стену доска, там ордена, — сообщил, смахивая со лба обильный пот, танкист и попросил пока не закрывать крышку, — Пусть проветрится.
— Да вы вылезьте, отдышитесь, — предложил Пётр.
— Нет, Потап только разговорился, нужно колоть продолжать, — показалась голова милиционера, — Я думаю и про преступников поспрашивать. Может, что путное расскажет.
— Ну, вам из погреба видней, — хмыкнул Штелле.
Вскоре заполнился и второй мешок. Денег было много, очень много — и орденов немало. Там же, под кроватью, вместе с орденами нашлось и оружие. Два пистолета «ТТ», один «макаров», непонятный огромный «браунинг», ещё один «браунинг», похожий на стартовый пистолет. И куда же без обреза — скорее всего, «мосинка». Патронов, правда, ко всему этому маловато — пара картонных пачек и небольшой мешочек россыпью.
Ордена были тоже в шкатулке. Пётр открыл, порылся — в основном советские, но есть пара немецких крестов, и даже царские Георгии, и другие, менее знакомые, даже парочка каких-то звёзд со множеством лучей. Скорее всего, недешёвая вещь — тем более, что сделаны точно из серебра.