— Плавиковый шпат предлагали вместе с оксидом кальция добавлять? — машинально брякнул Пётр.
— Вы читали мою диссертацию? — откинулся на спинку стула Добрыдень.
Конечно же, откуда секретарю горкома и бывшему комсомольцу такое знать. Но Штелле сотни и сотни плавок провёл, чего только не перепробовал, пока не получил сталь Гадфильда приемлемого качества. Помогла другая диссертация — автора он не помнил, но датировалась она 1983 годом.
— Мы на заводе у себя хотим попробовать добавлять к флюсу 2–3 процента окиси натрия. Введение в состав легкоплавкой окиси натрия, а также меньшее по сравнению с общеприменяемым количество глинозёма снижает температуру плавления флюса, увеличивает его разжижающую способность, обеспечивает более раннее формирование шлака, — все! Собеседник потерян.
— Простите, Пётр Миронович, а какое у вас образование? — после пятиминутного писания на блокнотном листке вспомнил о посетителе заведующий отделом.
А какое образование — Пётр и не знал. Несколько раз хотел порыться в документах, найти аттестат, но всё некогда. Точно не высшее, и Кабанов обещал помочь осенью поступить в УПИ на кафедру лёгких металлов.
— Это не образование, это результат общения со специалистами в цехе ЛМЦ на Богословском алюминиевом заводе, — поник головой Пётр. Блин, нужно будет срочно позвонить этому молодому технологу в литейку и переговорить с ним.
— Обязательно к вам приеду в ближайшее время, — обрадовал товарищ Добрыдень.
— С постановлением о создании филиала? Приезжайте на 23 февраля, у нас будет замечательный концерт, будут петь песни о войне, которые вы не слышали, — отличная ведь мысль.
— А что, ждите. Очень хочется на плавку с новым флюсом посмотреть. Вот приеду, и решим с филиалом. До этого, конечно, с руководством Горного института пообщаюсь, а может и ректора или проректора с собой прихвачу. Посмотрим вашу новую шахту. На всю страну прогремели — проектная мощность 5 миллионов тонн сырой руды в год с содержанием железа 37–39 %. Станете самой производительной шахтой страны.
Начали прощаться, но тут Петру очередная «идейка» о себе напомнила.
— Алексей Афанасьевич, вы упоминали новое военное училище, а не могли бы вы договориться о встрече с его руководителем?
— Что, и такой филиал хотите построить? — можно сказать, «заржал» бывший металлург.
— Ну, не совсем. Суворовское училище городу бы не помешало, а то хулиганов многовато, — развёл руками Штелле.
— Суворовское? Новый метод борьбы с хулиганами? Интересно. Это, конечно, не по моему отделу — но помогу. Я хорошо знаком с генерал-майором Тихончуком Михаилом Павловичем. Это начальник нашего Суворовского училища. Я ему позвоню, и он вас примет, надеюсь. Адрес знаете?
— Знаю, — ну, Тишков мог и не знать, а Штелле всё же УПИ закончил, а оно прямо у стройфака, где частично располагался металлургический факультет, и находилось.
— Вы в приёмной подождите, я сейчас попрошу Ольгу Викторовну чаю приготовить, вы же с поезда. А пока вы пьёте, я и с главным суворовцем переговорю, и с руководством Горного пообщаюсь.
Даже допить не успел — пришлось последний большой глоток делать, обжигаясь.
— Ну, вот, Пётр Миронович, генерал ждёт вас через час. Заинтересовали вы его. А 23 февраля мы с проректором по науке Горного института Веселовым Иваном Степановичем к вам подъедем, может, и ректор будет — он пока в отъезде, в Москве. До свидания.
На счастье, Марк Янович уже ждал недалеко от входа. Стали голосовать, пытались такси остановить. Нет, это не 2020-й. Яндекс-такси ещё нет, да и самих такси не густо. Пришлось ехать на трамвае, благо практически до места доезжает. По дороге обрадовал Макаревич: на рынке мёд продавали шесть человек. Четверо его с ухмылкой послали куда подальше, а вот один товарищ долго расспрашивал про условия и про сам Краснотурьинск. Матвей Крикунов недавно вышел на пенсию, и теперь расширяет свою пасеку. Уже у него 17 ульев, а вот с жильём беда — вернее, две беды. Дом в прошлом году сгорел, еле-еле отстроили новый, залезли в долги к родне и соседям, а тут новая напасть. По плану дом должны сносить, а Матвею Ивановичу обещали комнату в двухкомнатной квартире. Кроме жены ведь у него никого — был сын, так убили во время войны с японцами. Есть ещё дочь, но она с мужем уехала в Ташкент на стройку, да там и остались.
— Если дом снесут и квартиру дадут — где мшаник-то строить? На балконе? Чуть за грудки меня пенсионер не хватал, — рассказывал Марк Янович под дребезжание трамвая.
— И чем закончилось? — улыбнулся Пётр, представив ситуацию с балконом.
— С женой он посоветуется, и если дом дадим, то переедет, скорее всего. Ещё, правда мотоцикл «Урал» просит. Но, думаю, и без него согласится.
— Стоп. Там ведь у самогонщика кроме мотороллера, который я купил, ещё и «Урал» конфисковали, но он сломан. Его никто ещё не купил. Нужно позвонить Романову, пусть придержат для меня. Отремонтируем, выдадим первому пчеловоду, пусть будет показательный пример, — произнёс про себя Пётр, слушая про второго кандидата.
— Второй мужичок — пчеловод начинающий, у него всего семь ульев. Он бывший фельдшер, всю жизнь проработал на скорой помощи. Есть квартира в Свердловске, но в ней ещё и семья дочери живёт — вшестером в двух комнатах ютятся. А пчёл он зимой в гараже держит. Летом живут в садовом товариществе, у них там небольшой домик и шесть соток. Если дом дадим, да хотя бы комнату с соседями, чтобы зимой с отоплением дома не мучиться, то согласен на переезд. Интересный, между прочим, мужичок. Толстобров Яков Еремеевич, 1905 года рождения — гвардии старший сержант, полный кавалер ордена Славы.
— Ого! Это ведь приравнивается к званию Героя Советского Союза. Завтра встреться с обоими и пообещай всё, что попросили. Ну, вот, почти приехали. Марк Янович, мне сейчас нужно с генералом пообщаться, а ты можешь в УПИ в столовую сходить. Встречаемся вот здесь, на остановке. Если меня не будет — подожди, но долго я задерживаться не собираюсь, — уже на ходу раздал указания Тишков.
Генерал напомнил Штелле о Брежневе. Такие же кустистые лохматые брови, зачёсанные назад волнистые каштановые волосы, правда, чуть короче подстрижены. И пухленькое располагающее лицо. Наверное, тоже любимец женщин.
— Ну, проходи. Садись, — после крепкого рукопожатия указал Тихончук Михаил Павлович на стул в огромном светлом кабинете.
Пётр огляделся. Фотографии Жукова и Ленина, ещё какого-то маршала. Такие же встроенные шкафы из дурацкого лакированного шпона. А вот пара кресел в углу у журнального столика — вполне, не потеряются и в XXI веке.
— Ты, значит, и есть новый Макаренко. Хочешь из Суворовского училища колонию для несовершеннолетних преступников сделать? — встав за спиной севшего на стул Петра, чуть не закричал генерал.
Как там в сериале «Год культуры»? «Что-то мы с вами не с того начали». Нужно ситуацию спасать.
— Товарищ генерал-майор, у вас есть магнитофон? — Не поворачиваясь, спросил Штелле.
— Магнитофон? — сбился с пафоса Михаил Павлович.
— Ну да. Катушечный магнитофон.
За спиной перестали сопеть. Потом чуть не строевым шагом невидимый генерал прошёл до двери, и чуть приоткрыв, рявкнул:
— Лейтенант, магнитофон сюда из красного уголка. Бегом.
Пётр обернулся. Товарищ Тихончук стоял у двери и рассматривал посетителя.
— Неожиданное начало.
— Хочу, чтобы вы послушали кое-что, — Тишков достал из пораненного несостоявшимся убийцей портфеля катушку с военными песнями.
Магнитофон был лучше их «Яузы». Назывался он Aidas («Эльфа-20»). Где-то в Прибалтике, наверное, сваяли. Прежде чем поставить кассету, Пётр посмотрел головку — вся в коричневом налёте.
— У вас водка есть? И кусочек ваты.
Генерал хмыкнул и снова промаршировал до двери.
— Лейтенант! Бутылку водки и аптечку.
Протерев головку, Пётр заправил плёнку и включил. Первой была записана песня «С чего начинается Родина». Тонкий высокий голос Марии Нааб явно превосходил голос Бернеса, и пела она душевнее. Да и должна петь эту песню девочка, а не старик. Песня Вениамина Баснера на слова Михаила Матусовского появится через год в фильме «Щит и меч». Пусть товарищи новую напишут — может, и не хуже у них выйдет.
Без перерыва грянул «Десятый наш десантный батальон». Генерал напрягся.
Булат Окуджава всё же великий человек, только за эту песню ему стоит поставить памятник. А что ему Советская власть не нравилась — так чёрт бы с ней. Все ведь время от времени её ругали. Но вот ругать её можно только здесь, в этой стране, а Шалвович её поносил прилюдно в Париже. Этого прощать нельзя. Поэтому, выдавая песню за свою, Петр не терзался даже малейшими муками совести. Фильм «Белорусский вокзал» ещё и в проекте не появился. Пусть новую пишет — меньше будет времени по Парижам разъезжать.
После четвёртой песни про мать, которая увидела сына на экране, генерал заплакал. После пятой выбежал из кабинета и рявкнул лейтенанту:
— Три стакана и булку чёрного хлеба.
После двенадцатой — а это был «День победы» в исполнении Юрия Богатикова — растёр по лицу слёзы. Налив в стаканы выше половины, один прикрыл горбушкой чёрного хлеба, второй вылил в себя, а третий сунул Петру дрожащей от волнения рукой.
— Пей! За Победу! Кто автор? — чуть не зло уставился на Штелле.
— Можно я только чуть-чуть? Мне ещё с председателем Облисполкома встречаться, — взял стакан с водкой Пётр.
— Пей! Объяснишь!
Пришлось выпить тёплую противную водку и закусить отломанным от буханки куском чёрного хлеба.
— Кто эти песни написал? — снова размазал по лицу слёзы и пролитую на руку водку генерал.
— Я — слова, а приёмная дочь музыку помогла написать, — Машу Нааб он ещё не усыновил, но отец девочки вчера умер. Пётр узнал об этом ещё утром, но ничего никому из близких говорить не стал. Приедет — разберётся.
— А поёт первую песню, и ещё про колоколенку — кто?
— Маша и поёт, она музыку в основном писала. Я — слова. Кроме песни «Журавли», это перевод поэта Расула Гамзатова. Я там только гусей на журавлей поменял — рифма не подходила.