— Деда, это Пётр Миронович. Он — начинающий поэт-песенник, — отработала договорённость светлая девушка и не удержалась, — А ещё он Первый Секретарь Горкома КПСС, модельер, философ — и самый великий повар, — чуть смутилась, ну не рассказывать же всей компании о ночи, — которого я знаю.
— Не слишком ли много для одного человека? — тяжело улыбнулась, стоящая за креслом с корифеем женщина.
— Это моя мама — Лидия Корнеевна.
— Очень рад знакомству.
— Люша, Пётр Миронович, не хотите чайку с дороги? — постаралась улыбнуться «мама».
— С удовольствием.
Попили чаю, поговорили о погоде. Не клеилась беседа — и кассеты с песнями забрала товарищ министр. Разрядил обстановку патриарх.
— Пётр Миронович, я так понимаю, что Люша вас привезла, чтобы я послушал ваши стихи и помог их напечатать? — правду про деда потом напишут. Всем бросался помогать.
— Да, Пётр Миронович, прочтите ваши стихи, — Вертинская вклинилась. Красива, чертовка.
— Корней Иванович, я слышал, в этой комнате вам читал стихи Пастернак? Не скажете, с какого места? — окинул взглядом большую комнату Пётр.
— Думаете, место — это главное? — усмехнулся Чуковский.
— Однозначно.
— Дай бог памяти — да вон у окна, кажется, и стоял, — чуть привстал с кресла патриарх, указывая через головы гостей на разукрашенное изморозью окно ближе к углу.
Пётр прошёл до указанного места. От окна дуло. «Нужно будет стеклопакеты изобрести», — вспомнил Штелле и начал сказку. Давно, в той жизни, лет двадцать назад, был у него период, когда он попытался написать сказку вроде «Конька Горбунка» — или даже, чуть подражая игре в слова, филатовского «Федота Стрельца». Написал много, а потом как-то отложил — и вот снова взяться так и не удосужился. Но ведь знать об этом почтенной публике не обязательно — прочитать можно только вступление. Оно явно выбивается из всего, что сейчас пишут.
— Это будет сказка. Представьте себе поэта, которого отправили по сфабрикованному обвинению в ГУЛАГ в 37-м году. Вот он пишет письмо домой:
Я тут, мать, решил со скуки,
От тебя, детей в разлуке,
Написать ребятам сказку —
Заменить отцову ласку.
Чтоб не тратить время даром,
Я решил таким макаром:
Нужно опыта набраться,
В корифеях покопаться.
И столкнулся, ёшкин кот,
Я с такой проблемой вот.
Не достать нигде Ершова,
Как и дедушку Бажова,
С Маршаком вообще беда –
Кто ж его пришлёт сюда.
Я отчаиваться стал —
Ни черта ведь не достал!
Тут мужик пришёл с этапа,
Борода как у Потапа.
У него Есенин есть –
«Анну Снегину» прочесть,
«Пугачёва Емельяна»,
Что писал поэт наш спьяну.
Ну, осилил я Серёгу;
Рано всё-таки в дорогу.
Вирши в голову не прут,
Не закончен, видно, труд
Овладенья мастерством.
Отложить, что ль, на потом
Написанье сказки сей?
Но хочу ведь — хоть убей.
Тут я вспомнил — Пушкин есть.
И не можно глаз отвесть
От его волшебных сказок –
И про рыбок, и про бабок,
Про русалку и кота.
Значит, я не сирота,
Буду у него учиться.
Тут ведь главно — не лениться.
Прочитаю про царевну,
Или может — королевну,
Что качается в гробу –
И схвачуся за губу.
Что-то мне напоминает,
И сомненья вызывает
Этой сказочки сюжет.
Белоснежка? Или нет?
Тут и там царевну прячут,
Только тут коняки скачут,
А там гномики долбают,
Самоцветы вырубают.
В общем, тяжкий горный труд,
Если сказки те не врут.
Младший гном в княжну влюбился,
Чуть рассудка не лишился.
А у Пушкина в неё втюрился парнишка –
Младший егеришка.
Аналогии кругом.
В этом месте, али в том:
Яблочко княжна съедает
И почти что умирает.
Лесники её хватают,
И в хрустальный гроб ховают
На цепях между столбов
Семь здоровых этих лбов,
Точно так же, как и гномы.
Да, сюжеты тут знакомы.
Плагиатом пахнет тут.
Во, блин, классики дают!
Вот ведь Пушкин — сукин сын!
Сбегал, значит, в магазин,
Закупил про гномов книжку,
И, пополнить чтоб кубышку,
Заменил трудяг конями
С псами, ну, и с егерями.
И пришёл за гонораром,
Деньги получил задаром,
И ведь как спешил чудак –
Даже склеил кое-как
Свой сюжет про лесников.
Так, чуть-чуть, для дураков.
Ну откуда в чаще грот?
Всё в лесу наоборот!
Есть осины, есть берёзы,
Тут Есенин бы про слёзы
Начал кружево плести,
Впятером не разгрести.
Я ж скажу: в лесу есть ёлки,
Совы, зайцы, даже волки,
А с пещерами там туго.
В чём же Пушкина заслуга?
Знаю, знаю! Он, бродяга,
Ох и хитрый же деляга,
Перенёс на Русь сюжет.
Нет. Опять же винегрет.
Царь Салтан, батыр Руслан,
Где ж увидел он славян?
А ещё есть князь Гвидон,
Что прислал нам всем поклон.
Девушку зовут Наина,
Почему не просто Зина?
Знать, писал он про татар.
Жаль, что этот Пушкин стар.
Я б ему сказал: Сергеич,
Ты ведь, брат, не Челубеич.
Нам к Мамаю на поклон
Бегать нынче не резон.
Ты пиши про Русь святую,
А не то тебя я вздую.
Ладно, Пушкина прочёл,
И ошибки все учёл,
Старшего сего собрата,
Чуть не ляпнул — плагиата.
И пора свою писать,
А то дети лягут спать,
Не дождавшись приключенья.
Значит, к чёрту все ученья!
И начнём мы помолясь…
Ехал как-то лесом князь.
Стояла тишина. Никто не хлопал. «Это провал, — подумал Штирлиц».
— А дальше? Давайте немедленно дальше, — первой опомнилась дочь наркома финансов.
— Да, Пётр Миронович, к чему эти театральные паузы? Продолжайте. Начало лихое, — поддержал женщину Никита Михалков.
— К сожалению, я не помню всю сказку наизусть, а текста с собой нет. Я начну сбиваться и испорчу всё впечатление, — развёл руками Пётр и демонстративно отошёл от окна.
— Это нечестно! Такую интригу закрутили. Ничего подобного не слышал, — теперь только похлопал в ладоши Чуковский, — Непременно переправьте мне рукопись — если там и дальше так нетривиально, то я всеми силами буду добиваться публикации.
— Дед, Петру Мироновичу не нужна помощь. Я не знаю, как он это делает, но я сама была свидетелем, как он сначала отчитал как нашкодившего ребёнка Фурцеву, а потом заставил её исполнять свои требования. Причём от некоторых требований у меня волосы дыбом вставали, — поднялась из-за стола Люша и встала перед Петром, закрывая его грудью.
— Однако. Не поделитесь умением, Пётр Миронович? За такой талант можно и душу отдать, — это недоверчиво впилась глазами в дочь Лидия Корнеевна, — Такой бы талант ещё и Александру Исаевичу.
— Александру Исаевичу нужен доктор, а не талант. К несчастью, талант у него есть, — Пётр вдруг решил попытаться оторвать от сонма помощников Солженицына эту женщину. Может если выбить из-под него парочку таких подпорок, то главный враг этой страны рухнет? И не под обломками страны будет похоронен, а в безвестности, в процветающей державе.
— Он болен. Вы его видели? — ох как подскочила.
— Лидия Корнеевна, а вы знаете, что такое некрофилия?
— Нет. «Некро» — это что-то с покойниками связано? — поморщилась правозащитница.
— Пётр Миронович, тут ведь дамы. Как вам не стыдно! — вмешалась Калинина. Ну да, уж криминалист этот термин должен знать.
— Извините. Хорошо. Подойдём с противоположной стороны. Вопрос ко всем. Как вы считаете, какую пользу и какой вред принёс Дон Кихот? Не роман. А вот представьте, что такой рыцарь существовал, и всё что написано в романе, он сделал на самом деле. Так какую пользу — с неё начнём? — Штелле обвёл всех взглядом. Сидят насупившись. Ага, идейного врага в нём признали.
— Он вселял в людей веру в добро, в возможность справедливости, — бросилась грудью на амбразуру дочь патриарха.
— И каким же эпизодом? Ещё раз, мы не книгу обсуждаем, а конкретные действия. Даже не поступки, а действия.
— Так ведь нельзя, — набычился и Чуковский.
— Давайте я вам чуть помогу. Сколько детей было у семейства Менделеевых?
— Я читала, что Дмитрий Иванович был семнадцатым ребёнком, — точно, ведь Люша химик.
— Вот, живёт себе мельник на севере Испании, и у него любимая жена, семнадцать детей и одна старая мельница. Еле скрипит. А денег на ремонт нет. То неурожай, то конкурент демпингует.
— Что делает? — опять вскинулась Калинина, думая о запретной некрофилии.
— Снижает цены, чтобы разорить конкурента. Так вот, еле-еле перебивается мельник. И тут Дон Кихот врезается в его мельницу и ломает крылья своим копьём. Всё, починить развалюху не на что. А ведь есть просят семнадцать детей, измученная огромным количеством родов жена, старые родители мельника и двое рабочих из соседней нищей деревушки. Младшие дети умирают от голода. Старики умирают. Старшие дочери идут в проститутки в соседний город. Старшие сыновья, бросив учёбу — кто в наёмные рабочие, кто в попрошайки. Сам хозяин, потеряв семью, заперся в старой, разрушенной благородным борцом за счастье обездоленных мельнице и сжёг и её, и себя. А двое наёмных рабочих пошли в бандиты и убили ни в чём не повинную семью, которая через их деревню перебиралась в город на заработки. Фамилия семьи была Ибаррури Гомес. Это были предки Долорес. И, естественно, она не родилась. Новоявленных разбойников схватили и повесили, а их дети умерли с голоду. Рассказать про другие подвиги благородного борца?
— По крайне мере, ясно, как Пётр Миронович заставил под свою дудку петь Фурцеву, — хмыкнул Чуковский.
— И что же, проходить мимо несправедливости? — с горящими глазами вскинулась Лидия Корнеевна.
— Вы меня не слушали, уважаемая Лидия Корнеевна. Я сейчас рассказывал о том, что нельзя брать на себя право судить, справедливость это или нет. А вдруг вы даёте ещё большее копьё в руки этого рыцаря? Вдруг с его помощью он разрушит не одну мельницу, а все мельницы