— Почему нет, — Штелле достал третью папку и положил перед министром.
Подпрыгиваний, как с мотороллерами не было. Устали прыгать. Молча передавали листы друг другу. Пока последний вновь оказался в руках Тарасова.
— Сильно. Что скажете, Юрий Наумович? Ваша епархия. Это, Пётр Миронович, Юрий Наумович Сорочкин — конструктор, лауреат Сталинской премии за 1943 год. До 1963-го главный конструктор завода ПАЗ имени Жданова, а сейчас — заместитель главного конструктора ГАЗа по кузовам.
Представительный седой мужчина, что сидел рядом с патлатым Сорокиным, встал. Прокашлялся. Поправил галстук. Потрогал пуговицу.
— А время? Сейчас полно работы с кузовом ГАЗ-24. Не знаю. Красиво и функционально, конечно… Где раньше-то были, товарищ поэт? — и сел.
— Ещё есть мнения? — Тарасов обвёл молчащий кабинет взглядом.
— Нет, не правы вы были, Пётр Миронович, не будет драки. Стыдно им. И мне стыдно. На словах есть что добавить?
— А как же. Я купил две «Волги», гонорар за книги потратил. Уже сделаны пресс-формы для трёх дверей, заканчиваем четвёртую. Через пять, максимум шесть месяцев эти машины будут ездить по нашим Васюкам. Покажу Брежневу — вы же все слышали про его страсть к хорошим машинам. Он вас пожурит по-отечески, а я за это время свяжусь с людьми из ЦНИИТА. Они сейчас в сотрудничестве с уфимским моторным заводом пытаются смонтировать свой инжектор на несколько серийных «Волг» ГАЗ-21. Что надо? Денег? Я дам. Нужен Rambler Rebel 1967 модельного года, который выпускает фирма Nash, входящая в состав концерна AMC. На этой машине стоит инжектор. Я через барона достану. А вы как делали машины с отставанием в двадцать лет, так и будете делать, потом в тридцать. А потом вообще перестанете. Кому нужны будут ведра с болтами, когда можно будет купить «Мерседес»? — и тоже сел.
— Ну вот и зубы полетели, — это приподнялся Виктор Николаевич Поляков, — Пётр Миронович, вы не обижайтесь. Выслушайте. Конечно, сделаете. И инжекторы поставите, и салоны, как на картинках. Над вами план не высится горой неподъёмной. Я помогу не за шесть месяцев сделать, а за три. Это ничего не изменит. А вот показать Леониду Ильичу — это хорошая мысль. Он «Сорокам» хвосты накрутит, и нам достанется — и, может, вместо 24-й «Волги» будем ваших красавиц делать. Только и это отставание от Запада не изменит, лишь чуть сократит. Тут надо, как во время войны, чтобы вся страна жилы рвала. А машину хорошую придумали. И себе такую хочу, тем более — с инжектором. Можно три?
Заржали. Отпустило. Всё же не враги собрались, а настоящие конструктора и инженеры. Два часа и не заметил, как пролетели. Начали прощаться.
— Давайте подведём итог, товарищи, — похлопал ладонью по столу Тарасов, — С Противотуберкулёзным Центром решили, с «Чезетой» разберёмся, обещаю все усилия, на которые способен, приложить. По машинам. Схожу завтра к Косыгину, покажу ваши проекты, потом созвонимся. Виктор Николаевич, раз обещали опытные экземпляры сделать за три месяца, засучивайте рукава. По инжекторам. Купите «Рамблер Ребел», а с людьми из ЦНИИТА я сегодня же свяжусь. Всё вроде?
Событие тридцатое
Как там в песне Гарика Сукачёва: «Брел, брел, брел в розовый край на солнце». Пётр решил до Лаврушинского переулка пешком прогуляться. Нет, не от самого министерства — далековато. Дошёл до станции метро «Кузнецкий мост». Сел там в синий вагончик и доехал до станции «Третьяковская» с двумя пересадками. Шифровался. Продефилировал по Большой Ордынке, свернул в Большой Толмачёвский переулок, и каждый раз при первой же возможности проверялся. Слежка была. Этого мужика он вычислил ещё у министерства. Серые брюки, светло-коричневая вельветовая куртка, кепка, чуть великоватая топтуну — всё время поправлял. Или это привычка? Вот не тянул он внешне ни на КГБшника, ни на мента, служащего в наружке. Слишком легко вычислялся и начинал нервничать при попытках Петра сменить направление. Штелле даже один раз специально пошёл навстречу сопровождающему, чтобы разглядеть получше. Мужик дёрнулся и даже попытался отвернуться. Короткая стрижка, серые глаза, большой нос картофелиной. Нет, не спецслужба. Тогда кто?
В Союзе Писателей сразу попал в цепкие руки Смирновой. Вера Васильевна была не одна, попивала чаёк с последней женой Толстого Людмилой Ильиничной Крестинской-Баршевой. Красивая жгучая брюнетка — была лет тридцать назад, но и сейчас в шестьдесят была ещё хоть куда. Ухожена, напомажена, озолочена и обриллианчена. Пётр зацепил краем сознания — её вроде бы должны скоро ограбить. Или путает? Ну нет. Вот ведь на ней та самая брошь, «Бурбонская лилия». Яркий синий камень в центре. Что-то там с молдаванами, но это будет гораздо позже, кажется, перед олимпиадой в Москве.
Новостей было немало. Из самых хороших — то, что книгу Алексея Толстого с добавлением песен Тишкова и некоторых эпизодов от вдовы перевели на французский и отдали месье Бику — причём лично и причём вчера, и сам он в Москве и желает свидеться с месье Тишковым. Вот с минуты на минуту и появится. Кроме того, книгу прочитала Вера Васильевна, отдала Федину, и они, посовещавшись, решили издать её в СССР тиражом двести тысяч. Гонорар Людмила Ильинична разделила по-честному — ей две трети, за себя и покойного мужа, а Петру треть. А что, вполне справедливо. Кто же от лишних трёх с половиной тысяч откажется — это за восемь песен коротеньких. Их в фильме больше, но в книгу они не втискивались, да и не нужны были — и в кино-то лишние. Дотягивали до двух серий.
Следующая новость тоже интересная. Немцы, которые ФРГ, договорились с немцами, которые ГДР, и купили у них перевод «Буратин» — но ведь немцы ГДР не могут торговать чужим. Перевод переводом, но нужно и с автором договориться. Прислали юриста, он тоже в Москве, и тоже желает видеть герра Тишкова. Придёт через два часа.
И, на закусочку — чехи. Решили снимать фильм. Спрашивают, кто напишет сценарий. Ну нет. Фильм — хорошо, сценарий — плохо.
— Я готова принять участие, — так вот зачем здесь богатая вдова. А зачем ей деньги? Продай пару вещиц из коллекции, и хватит до самой смерти.
— И что нужно от меня? — ведь просто так даже чирей не вскочит.
— Несколько песен, немного музыки и согласие. Ну, ещё иногда буду звонить консультироваться.
Однако. Остались песни из прошлого фильма, но их ни Пётр, ни Вика почти не помнили — так, отдельные слова и кусочки мотива. Только ведь раз они не запомнились, то значит и до бессмертной «Пока живут на свете дураки» не дотягивают. Придумывать самому? А смогём? Что-то из не вышедших ещё мультфильмов переделать? А дамы смотрят в упор. Им надо. Престиж. Так и ему не помешает. Много ли зарубежных фильмов снято по русским сценариям?
— Хорошо. Сроки?
— Месяца три-четыре.
— А там либо ишак, либо падишах сдохнут, — похихикали.
— Если песни будут по качеству как предыдущие, то гонорар пополам. Годится? — и серьёзное такое выражение благородно стареющего лица.
— Договорились.
— Bonjour. Comment ça va? Excusez-moi, — это в дверь постучали и в проёме нарисовалась сладкая парочка французов. Увидев лишнего человека, барон попятился, но был мадам Толстой остановлен.
— Tout va bien. Я уже ухожу. Милости просим.
— А договор? — не понял Пётр.
— Договор заключаем завтра и с Марселем, — улыбка барону, — и с немцами, — сдвинутые брови, — Всё. Bonne journée! — Людмила Ильинична выскользнула за дверь.
Пётр выложил на стол Смирновой готовую рукопись и повернулся к французам.
— А не пойти ли нам перекусить в таком случае? И маковой росинки сегодня во рту не было, — предложил Бику Штелле. Ну не при Вере Васильевне же о делах скорбных калякать.
— Тот ресторан. «Прага». — с чудовищным акцентом, но на русском выдал капиталист. Значит, осознал важность Петра и решил выучить русский. Молоток.
— Один момент. Сейчас позвоню, попробую договориться, — Пётр набрал номер Мкртчяна.
К счастью, Петрос Мушегович был на месте. Поблагодарил за волшебную песню и легко, как истинный волшебник, разрешил ситуацию.
— Через десять минут подъедет серая «Волга». Отвезёт в ресторан и дождётся, чтобы отвезти назад. В ресторане встретят, — вот как надо работать. Зачем их заставлять дурацкие машины клепать?
В отдельном кабинете «Праги» обменялись новостями под борщ и антрекоты. Не пили — Петру ещё с немцем встречаться и потом песни регистрировать. Первым начал барон.
— Кубик под названием «Кубик-Бубик» запатентован в Америке, Германии, Англии и Франции, — а что? Пётр другого названия придумать не смог. Нужно броское и непонятное. Заменил одну букву.
— А сочленения?
— И они тоже. Дальше. Во Франции на моём предприятии выпущена первая пробная партия. Первого мая поступят в розничные торговые сети. Вам я привёз сто экземпляров, целый чемодан. Они у меня в номере, я остановился в той же гостинице, — переводчица успевала и есть, и говорить с ненабитым ртом. Чудеса.
Штелле, голодный после битвы с автомобилестроителями, разделался со своими порциями в пару минут. Только за ушами пищало.
— Фигурки к сказке тоже в нескольких экземплярах отлиты и раскрашены. Там же, в номере.
— Хорошо. Поедем назад — я всё заберу. А что с издательством?
— Переводчик работу над вашими продолжениями почти закончил. Он тоже аристократ, даже не барон, а целый граф. Его отец — бывший русский офицер. Фамилия — Беннигсен, Александр.
— Передавайте привет с родины. Вернуться не хочет?
— Не спрашивал. И последнее. Немцы, что купили перевод — это довольно крупное издательство детских книг «Kinderbrockhaus». Они откуда-то узнали и про фигурки, хотят купить по десять тысяч экземпляров. Общая стоимость сделки — восемьдесят пять тысяч марок. Требуется ваше согласие, — а ведь месье Бик и правда честный человек. Мог и не говорить об этом. Или не мог? Немец через час ведь может проболтаться.
— Конечно.
— Да, вот реквизиты банка в Париже и номер счёта. Туда будут поступать все гонорары. Ничего не имеете против BNP Paribas Bank?