– Да какое уж там вторжение... Я был рад снова Вас услышать. Но пересказать столько лет по телефону – задача совершенно невыполнимая.
– Обещаю, больше я Вас не побеспокою. Скажу только, что сильнее всего в этой ситуации мне жаль Вас и Вашу дочь, поскольку относительно Вашей бывшей жены я иллюзий не питал. К сожалению.
– Ну да, что уж...
– Доктор Каррера, могу я задать Вам последний вопрос? К тому, о чём мы говорили, он, правда, отношения не имеет, но не даёт мне покоя с самой нашей первой встречи, десять лет назад.
– Валяйте.
– Да это такая мелочь...
– Говорите, не стесняйтесь.
– Вас ведь зовут Марко, верно? Марко Каррера. И родились Вы в 1959-м, как и я. Всё верно?
– Да.
– Жили во Флоренции?
– Да.
– И в детстве играли в теннис?
– Да.
– И в турнирах участвовали?
– Да.
– А в Роверето? Вы играли на турнире в Роверето? Это год 1973-1974.
– Конечно, играл. Это был очень важный турнир.
– Значит, это точно Вы. Роверето, 1973 или 1974 год, точно уже не вспомню. Первый круг. Марко Каррера побил Даниэле Каррадори 6:0 6:1.
– Да бросьте!
– Я всегда думал, что этот единственный гейм Вы мне специально отдали, чтобы я не проиграл всухую, 6:0 6:0. А Вы не помните, да?
– Честно говоря, не припоминаю.
– Ну разумеется. Слишком большая у нас была разница в классе. А знаете что? Я ведь и теннис из-за Вас бросил.
– Да ладно? Серьёзно?
– Абсолютно. После того поражения в первом же круге с единственным взятым геймом, да и то лишь потому, что соперник позволил мне его взять, я понял, что теннис – не для меня. По крайней мере, теннис такого уровня. И забросил всю эту суету, тренировки, турниры... Что тоже стало для меня освобождением.
– Понимаю.
– Так что, кажется, Вы не первый раз спасаете меня из ловушки.
– И мне стоит этим гордиться. Спорт больших достижений – ловушка поистине смертельная. Сам я бросил два года спустя в точно такой же ситуации, продув 6:0 6:0 в первом круге «Аввенире», «турнира будущих звёзд». Соперник не дал мне ни единого гейма, даже из вежливости.
– Чёрт!
– А знаете, кто это был? Кто меня освободил?
– Кто?
– Иван Лендл.
– Поверить не могу!
– Он был на целый год младше. Тощий, как щепка, и с единственным комплектом формы – тем, в котором против меня и играл. Кажется, ему потом местный клуб запасной комплект выделил. Но турнир он взял.
– Вот так история! Вы же меня не разыгрываете?
– Чистая правда, клянусь.
– Что ж, это бросает тень славы и на мою теннисную карьеру. Всего в одном рукопожатии от Лендла... Спасибо, что рассказали.
– А, старая история. Никогда не знаешь.
– Именно. Спасибо.
– Значит, Вы теперь возвращаетесь на Гаити?
– Да, через две недели. В таком деле больше чем на пятнадцать дней не прервёшься.
– Тогда удачно Вам поработать.
– И Вам. Ещё раз спасибо.
– Не за что. Проявляйтесь, как вернётесь.
– Только попросите.
– Уже попросил.
– Тогда непременно.
– До свидания.
– До свидания.
Тебя там не было (2005)
Луизе Латтес
21, рю Ла Перуз
75016 Париж
Франция
Флоренция, 13 апреля 2005 г.
Дорогая Луиза,
только что видел я потрясающий сон с тобой в главной роли и не нашёл ничего лучше, чем поделиться им с тобой.
Мы, снова подростки, были в каком-то местечке вроде Болгери, только это был не Болгери, а нечто совсем другое, непохожее, но все мы чувствовали себя как дома. Я говорю «все мы», потому что народу в моём сне было много, хотя сам я с первой до последней минуты оставался один. Местечко это выглядело приморским, но, опять же, моря там не было; зато был осенний пейзаж, очень американский, и невероятно длинная, идущая под уклон улица под сенью порыжевшей листвы, а землю устилал густой ковёр цветочных лепестков. Я спускался по этой улице один, бегом, и одет был по-городскому, в замшевую куртку: справа от меня тянулись виллы и сады, слева – череда деревьев, а за ними море, только его не было ни видно, ни даже слышно, потому что, по правде сказать, его там и не было. В глубине улицы, где спуск заканчивался, стоял ваш дом, куда на вечеринку у бассейна собралось множество других ребят, но самого бассейна не было. Сплошь те же ребята, с которыми ты общалась, когда мы познакомились, – флорентийская золотая молодёжь, двадцатилетние тусовщики, только это были не они. Меня совершенно точно не приглашали, а вот мой брат Джакомо, напротив, поглядев на меня с сожалением и перекинув через плечо полотенце, вошёл в калитку. Но главное, Луиза, там была ты, потому что ты была повсюду и всё это место было тобой, а ты была всем, вплоть до самого начала дороги там, наверху, до порыжевшей листвы и безумного лепесткового ковра, по которому ты шла, и твой голос назначал мне свидание ближе к вечеру, когда кончится праздник, на который меня не пригласили, «в восемь часов без четверти»; и всё же, Луиза, тебя там не было, как не было ни Болгери, ни моря, ни бассейна.
И я был расколот, разделён надвое: с одной стороны – горечь от того, что меня не пригласили на вечеринку у бассейна, с другой – облегчение от осознания, что бассейна нет, а значит, вероятно, нет и вечеринки; с одной стороны – преклонение перед тобой, что была повсюду и делала это место таким чудесным; с другой – разочарование из-за твоего отсутствия, поскольку тебя там не было. С одной стороны – нелепая надежда заполучить хоть частичку тебя во время свидания «в восемь часов без четверти», с другой – печаль при виде Джакомо и остальных, входящих в твой сад, и невозможности последовать за ними. Твой голос, Луиза, связывал воедино всё это, включая меня, мою собственную жизнь, – он звучал словно за кадром, живописуя эту красоту; но только тебя там не было. Тебя там не было. Тебя там не было.
А пять минут назад я, вздрогнув, проснулся и сразу принялся писать, поскольку у меня нет другого способа рассказать тебе, что я чувствую. И я по-прежнему расколот, Луиза, разделён надвое, даже когда бодрствую: с одной стороны, я счастлив, что в мире есть место, где ты получишь это письмо, с другой – несчастен, потому что это место не здесь, где я проснулся, где я тебе пишу, где живу и буду жить каждый день.
Целую
Марко
Только (1988-99)
Как описать вспышку огромной любви, если знаешь, что закончилась она паршиво? И как, не боясь показаться не слишком умным, нарисовать портрет того из двоих, кто был обманут, – ведь с обмана всё и началось? Однако рассказать о том, как Марко и Марина встретились, как полюбили друг друга, как сошлись и поженились, тем не менее придётся – только не стоит заранее очаровываться этой историей, поскольку с какого-то момента она перестанет быть такой уж очаровательной. Вот как это случилось. Вот как по всеобщему – за единственным (точнее, единственной) исключением – мнению это произошло.
Всё началось весной 1988 года с телепрограммы «Утречко» на канале «Раи Уно», в ходе которой бывшая стюардесса обанкротившейся югославской авиакомпании Koper Aviopromet, молодая женщина по имени Марина Молитор (словенка по национальности, со временем натурализованная, перешедшая в «Люфтганзу» и прикомандированная к наземным службам римского аэропорта «Леонардо да Винчи») рассказала весьма трогательную историю. Оказывается, именно она, а вовсе не её коллега Тина Доленц, должна была выйти в смену на борт DC-9-30, потерпевший крушение в Ларнаке девятью годами ранее, но в последний момент попросила замену, позволившую ей посетить римскую больницу Форланини и стать донором костного мозга для своей старшей сестры Матейи, больной лейкемией. Этот акт великодушия (а донорство костного мозга – вовсе не приятная прогулка в парке, особенно в те дни), призванный спасти жизнь сестры, спас в итоге её саму и стоил не одной, а двух жизней: жизни вышеупомянутой коллеги, погибшей вместо Марины в авиакатастрофе, и сестры, также скончавшейся несколько месяцев спустя в результате отторжения тканей костного мозга, сделавшего пересадку бесполезной. Рассказывая свою историю, девушка разрыдалась. Только...
Как нарочно температура у Марко Карреры, яростного противника телевидения, именно в то утро поднялась до тридцати восьми и пяти, и вместо того, чтобы, как обычно, отправиться в офтальмологическую клинику на пьяццале дельи Эрои, где он работал с тех пор, как в прошлом году, едва закончив ординатуру, выиграл конкурс, Марко, одурев от антибиотиков, дремал на диване перед телевизором в своей двухкомнатной квартире на пьяцца Джан Лоренцо Бернини в районе Сан-Саба. И как нарочно его телевизор, выключенный почти всегда, а особенно по утрам, оказался настроен именно на «Раи Уно». И, наконец, как нарочно Марко Каррера очнулся от забытья, в котором пребывал, именно в тот момент, когда Марина Молитор рассказывала свою историю. Что ж, пожалуй, ещё ни один человек столь внезапно не становился столь необходимым другому. Два фатальных совпадения (утрата старшей сестры и спасение от авиакатастрофы) моментально влюбили Марко Карреру в эту рыдающую молодую женщину (чему, разумеется, немало помогла и её необычайная красота).
На следующий день, накачавшись парацетамолом, он без труда отыскал Марину в аэропорту, и у той самой стойки «Люфтганзы», где, по её словам, она работала (то есть о работе она не солгала), выложил перед изумлённой девушкой весь сданный ему судьбой покер. Результатом этих действий стали немедленное расстройство их и без того расстроенных чувств, лавина других поразительных совпадений, обнаруженных ими в течение дня, и, что вполне естественно, непреодолимое физическое влечение: с этого момента время поглотило их, и они стали жить вместе, зачали дочь, а дождавшись её рождения, поженились – и всё это за какие-то двенадцать месяцев. Только...
Квартирка на пьяцца Бернини, их любовное гнёздышко, потом другая, на пьяцца Николозо да Рекко, с террасы которой открывался чудесный вид на Рим, брак, совместный быт, всё большая душевная близость, зимние воскресенья, проведённые в постели и в играх с малышкой, а когда та засыпала, занятия любовью, весенние поездки по окрестностям, на озеро Браччано, на пляж Фреджене, в лес Бомарцо или даже просто пикники на вилле Памфили, вилле Ада, вилле Боргезе, а также поездки в Европу по билетам с безумными скидками, на которые Марина имела право, Прага, Вена, Берлин, простое житьё-бытьё, две зарплаты, дававшие возможность позволить себе некоторую роскошь, вроде услуг няни или жены привратника, заходившей убраться и приготовить ужин, Рождество во Флоренции на руинах семейного очага, который Марко надеялся хоть немного согреть теплом собственного счастья, пусть даже ничего из этого не вышло, недели в Копере с Марининой матерью, вдовой полицейского, относившейся к Марко как к спасителю, герою, дару небес, что могло бы, наверное, вызвать у него некоторые подозрения, но так и не вызвало, дочь, которая, чуть подрастя, стал