И, кстати, «да» тому, чтобы уделить некоторое время и внимание самому этому имени, Мирайдзин, а также его происхождению, относительно которого Адель смогла наконец полностью удовлетворить отцовское любопытство. Имя, как выяснилось, состояло из иероглифов кандзи 未 来 (транслитерированных по системе Хепбёрна в слово mirai – «будущее, грядущее», в свою очередь состоявшего из комбинации 未 – «ещё не» с 来 – «наступить») и 人 (jin – «существо, человек»). То есть именно что «человек будущего». В китайском языке те же три иероглифа превращались в wèilai rén, в кантонском – в mei lai jan, в корейском – в mirae in, но значение их оставалось неизменным. Адель же позаимствовала это имя из японской манга-саги под названием Miraijin Chaos[19], созданной великим Осаму Тэдзукой – как понял Марко Каррера, настоящим «богом манги». Этот Осаму был кумиром его дочери, а ведь он, Марко, даже имени такого не знал – пробел, который Адель, впрочем, быстро заполнила, с жаром и в мельчайших подробностях пересказав биографию японца. (Вот она, если кому вдруг интересно: 手塚 治虫, то есть Осаму Тэдзука, родившийся в 1928 году в городе Тоёнака префектуры Осака и бывший прямым потомком легендарного самурая эпохи Сэнгоку Хаттори Хандзо (1541–1596), с самого раннего возраста увлекался фильмами Уолта Диснея, которые смотрел и пересматривал десятки раз – особенно часто, порядка восьмидесяти раз, «Бэмби». Уже во втором классе он начинает рисовать комиксы, подписывая их псевдонимом «Осамуси», по названию вида плотоядных жуков, с которым, учитывая созвучие с именем Осаму, себя идентифицирует – и уже тогда его персонажи обладают характерной чертой, благодаря которой Тэдзука и произведёт революцию в манге, то есть «большими глазами». Ещё ребёнком он заражается редкой, очень болезненной формой микоза, от которой опухают руки, и, вылечившись лишь стараниями врача, в свою очередь решает заняться медициной. В 1944 году, в возрасте шестнадцати лет, молодой человек идёт работать на фабрику, чтобы поддержать экономику страны в период Второй мировой войны. В семнадцать, когда радиоактивные изотопы терзают выживших в Хиросиме и Нагасаки, он публикует свои первые работы и одновременно приступает к учёбе на медицинском факультете университета Осаки, куда обращается с просьбой о зачислении; в восемнадцать – познаёт первые успехи, в частности, с работой под названием Shin Takarajima, то есть «Новый остров сокровищ», вдохновлённой романом Роберта Луиса Стивенсона, не прекращая, однако, изучать медицину. В 1949-м, когда Тэдзуке исполняется двадцать один год, выходит его первый бесспорный шедевр, научно-фантастическая трилогия Zenseiki [«Затерянный мир»], Metoroporisu [«Метрополис»] и Kitarubeki Sekai [«Следующий мир»]; в двадцать три года он заканчивает университет, а в очередной книге, «Посол Атом», впервые появляется Астробой, мальчик-робот, которому суждено стать его самым известным персонажем. С этого момента Тэдзука начинает превращать свои саги в сериалы, что становится первым шагом к неизбежному приходу в анимацию. Учёба тоже продолжается – сперва в ординатуре, затем и в аспирантуре. В 1959 году, в возрасте тридцати одного года, Осаму женится на Эцуко Окаде, девушке из той же префектуры, но опаздывает на свадьбу, поскольку заканчивает срочно запрошенные издателем страницы. В тридцать два – переезжает вместе с женой на окраину Токио, где строит большой дом-студию, который позволяет ему воссоединиться с семьёй, включая и престарелых родителей. В тридцать три (1961 г.), защитив диссертацию по спермиогенезу и получив докторскую степень на медицинском факультете Нары, древней столицы Японии, расположенной на острове Хонсю, он лично, в качестве акушера, принимает своего первенца Макото и начинает работу по пристройке к дому первого корпуса анимационной студии, Mushi Production. Между тридцатью пятью и сорока годами, когда появились на свет дочери Румико и Киико, Тэдзука в стеснённых домашних условиях создаёт для телевидения первое независимое аниме – черно-белую манга-сагу «Астробой», озвучив девиз, который вскоре станет столь же известен, как и его создатель: «Хороший сюжет может спасти плохую анимацию, но плохой сюжет и хорошей анимацией не спасёшь». С этого момента талант Осаму постепенно начинают узнавать и на Западе, что приносит ему уважение и встречи со многими другими мастерами: Уолтом Диснеем, с которым Тэдзука знакомится во время Всемирной выставки 1964 года в Нью-Йорке и который хочет нанять его для съёмок научно-фантастического проекта, впоследствии заброшенного; Стэнли Кубриком, предложившим ему в 1965 году роль арт-директора фильма «Космическая одиссея 2001 года», от чего художник весьма неохотно отказался из-за невозможности бросить Mushi Production и на целый год переехать в Англию; а позже, во время фестиваля во Франции, с Мёбиусом, который был настолько очарован его работами, что согласился в следующем году приехать к нему в Японию; но главное – с бразильским автором комиксов Маурисио де Соузой, который станет его близким другом и в последующие годы будет испытывать сильное влияние его стиля, в том числе введя в приквел своей самой популярной саги, «Банда Моники», нескольких знакомых персонажей, вроде Астробоя, Принцессы Сапфир и Кимбы. А в 1978 году Тэдзука публикует трёхтомную сагу о Мирайдзине, явно предвосхищая сюжет фильма «Без лица», который почти двадцать лет спустя снимет Джон Ву. Это история о парне, убитом собственным другом, который занял его место в космической программе, куда убийцу изначально не взяли, но воскрешённом таинственной девушкой; однако убийца, получивший огромную власть, успевает схватить его, прежде чем тот возвращает себе законное место, и изгнать на мрачную планету Хаос. После героических битв и невыразимых страданий парень возвращается и оттуда, чтобы победить своего коварного друга и стать Человеком будущего. Коллекционер насекомых, обожающий энтомологию, Супермена, бейсбол и классическую музыку, свои последние работы Осаму Тедзука посвящает таким фигурам, как Бетховен, Моцарт и Чайковский. В феврале 1989 года, спустя три месяца после шестидесятилетия, он умирает от рака желудка, а его последней фразой, обращённой, по свидетельству присутствующих родственников, к сиделке, которая поспешила унести блокнот для набросков, становится: «Прошу, дайте мне поработать»).
История Осаму Тедзуки Марко Каррере понравилась, как понравилась и его фотография, которую Адель хранила в ежедневнике: приятное улыбчивое лицо, чёрные очки в толстой оправе, которые Марко назвал «непростыми», и чёрный же берет на макушке. Такой тип вполне мог побудить Адель к рождению ребёнка – ещё и потому, что, казалось, был напрямую связан с фигурой, реальной и мнимой, его, Марко, собственного отца, старого Пробо, и амбициозной коллекцией романов «Урании»; но всё же одной симпатии к этому человеку оказалось недостаточно, чтобы заставить Марко прочесть его комиксы, как советовала Адель, – во-первых, потому что они были на английском, а во-вторых, потому что манга ему никогда не нравилась, и менять своё мнение он не собирался.
У нового человека, готового вот-вот появиться на свет, вообще было много общего с Японией. Марко осознал это, когда друзья Адели по сёрфингу и скалолазанию, которым она больше не могла составлять компанию в их набегах, стали навещать её дома, частенько оставаясь на ужин. Раньше такого не случалось, поэтому Марко никогда не сталкивался с ними, что называется, на гражданке – и это открытие тоже несколько его успокоило, поскольку ребята показались ему вполне нормальными и разумными: они легко ориентировались даже в тоскливом мире офтальмологов и макаронной запеканки, в смысле, способны были поговорить не только о подвигах выносливости и возможностях бросить вызов природе. Вежливые, обходительные, они в самом деле любили Адель. И поголовно обожали Японию. Но даже среди них выделялся своей харизмой и авторитетом один – некто Джиджо Дитмар ди Шмидвейлер по прозвищу Малёк: симпатичный белокурый юноша с такими же благородными, как его фамилия, манерами, потрясающий скалолаз (и лишь немногим худший сёрфингист), он был слишком невысок, тощ и юрок по сравнению с остальными, чем и заслужил столь унизительное прозвище; однако Марко не мог не связать его со своим собственным, Колибри, которым, несмотря на гормональную терапию, заставившую его в своё время резко вытянуться, до сих пор щеголял кое-кто из друзей детства.
Этот Малёк с одинаковой непринуждённостью рассуждал о самураях, сёгунатах, книгах Мураками, фильмах Куросавы, боевых искусствах, манге, роботах, синтоизме, суши и чайных церемониях, всем своим видом показывая, что знает куда больше, чем говорит; у него был приятный голос и богатый лексикон, так что слушали его охотно; при этом занимался он инженерными дисциплинами, а не японистикой – лишнее свидетельство того, что с Японией знакомился самостоятельно, ведомый собственной страстью, которая, впрочем, как и все другие страсти, оказалась заразительной. Раз он упомянул об одном факте, буквально открывшем Марко глаза на решение Адели: на Западе, продевая нитку в игольное ушко, её проталкивают от груди наружу, в то время как в Японии делают прямо противоположное – нитку снаружи протягивают к груди. Послушать Малька, так в этом и заключалась разница: Запад = изнутри вовне, Япония = извне вовнутрь. Он, этот Малёк, несомненно и был источником разделяемой всей бандой страсти к Японии, а потому казался Марко, который, даже приняв выбор дочери, по-прежнему жаждал разгадок, ещё одним, так сказать, крёстным отцом, ещё одним мужчиной, помимо него самого и Осаму Тэдзуки, благодаря которому его внук должен был родиться без отца. Сказать по правде, поначалу Марко подозревал, что «новый человек» мог даже оказаться непосредственным плодом чресл Малька, поскольку тот был помолвлен с альфа-самкой этой тусовки, девушкой чуть постарше, близкой подругой Адели по имени Мириам, что вполне могло бы оправдать столь тщательно скрываемую тайну, однако вскоре, заметив естественность и лёгкость, с какими Малёк отнёсся к беременности Адели, пришёл к выводу, что ошибся. Он не раз спрашивал себя, не был ли случайно отцом кто-нибудь из других парней – может, Иван, тот, что с блестящей серьгой, или заходивший чуть реже ослепительный красавчик по имени Джованни, который подрабатывал реквизитором на съёмках, – но эти подозрения рассеивались столь же быстро, поскольку все они, и парни, и девушки, относились к Адели одинаково ровно. Нет, отца среди них не было. Впрочем, казалось невероятным, чтобы