Колибри — Сандро Веронези — страница 31 читать онлайн бесплатно

же довелось через это пройти два года назад, когда болезнь коснулась ее отца, но то, что сразу оба, – это запредельно, ну и так далее. С тех пор они вновь стали переписываться, чем занимались полжизни, как в старину, письма, написанные авторучкой, с заклеенными слюной конвертами и почтовыми марками, ставшими тем временем самоклеящимися, полные слов любви, рассказов о детях и даже проектов на будущее, хотя в этой области опыт подсказывал каждому быть осторожным. Короче, фантастический мир невозможной любви между Луизой и Марко засверкал как прежде, до того как они расстались.

Первой умерла Летиция, в самом начале мая, за несколько дней до своего семидесятипятилетия. Послушность, ставшая ей свойственной с началом болезни, позволила Джакомо примчаться из Америки, чтобы физически присутствовать вместе с Марко и старой Иваной, добравшейся к ним из Кастаньето-Кардуччи, чтобы до конца быть рядом со своей «синьорой» в тот величественный момент, когда легкие перестали хрипеть и она испустила последний вздох. Пробо нет, Пробо не присутствовал, он бродил по дому, держась, как орангутанг, за ходунки и брызжа слюной от злости; за ним неотступно следовала бдительная медсестра. Злость, которой Пробо ни разу в жизни не давал волю и которую, вероятно, никогда не испытывал, но которая в тот момент, на вершине перемены их характеров прорвалась и казалась единственной силой, удерживавшей его в жизни.

Похороны Летиции состоялись в день ее рождения. Луиза, прибывшая по этому случаю из Парижа, объяснила братьям, что в традиции еврейского народного мистицизма умереть как Иов накануне своего дня рождения даровано только цадику, то есть праведнику, или цадекет, праведнице, если это была женщина. В письмах к Марку Луиза не обмолвилась ни словом, но, как выяснилось, в последние годы она вернулась к религии своей семьи после кончины отца, когда ей пришлось участвовать в целом ряде ритуалов и церемоний, устроенных еврейской общиной Парижа. Как бы там ни было, явившись сюда во плоти и крови, чтобы быть рядом с Марко, Луиза выглядела вновь неуверенной и отстраненной от того страстного голоса, который звучал в ее письмах. Хотя им ничто не препятствовало, они почти не прикоснулись друг к другу; только раз поцеловались в губы и прижались друг к другу, стоя у похоронного катафалка, увозившего гроб, но их поцелуй был легкий, будто тайный, их языки едва соприкоснулись. Разумеется, говорить об этом при данных обстоятельствах было неловко, поэтому Марко и не пытался, но остался весьма удрученным.

Джакомо улетел на следующий после похорон день, с горсткой материнского праха в пакетике в чемодане. Что делать с целой урной и со всем остальным – забота Марко. Он летел тем же самолетом, что и Луиза, до Парижа, где у него была стыковка на Шарлотт, поэтому Марко пришлось отвозить их в аэропорт и наблюдать, как они улетают вместе, его брат и женщина его жизни, и только после того, как он попрощался с ними и они уходили, и он сказал ей что-то, и она покачала головой, склонив ее к плечу, как всегда, когда безудержно смеялась, только после этого момента Марко вдруг понял, что ровно тот же лучезарный мир, который воплощала Луиза, когда была с ним, – состоящий из общих воспоминаний, света и близости, – она воплощала и когда была с Джакомо. Провожая их взглядом, Марко почувствовал впервые в жизни, в сорок пять лет, спустя три дня после смерти матери, острую ревность к брату: не из-за того, кем тот был, а из-за того, кем он мог быть, ибо впервые в жизни, спустя четверть века после того момента, когда он должен был бы понять, он наконец понял, что от перемены братьев Каррера возле Луизы результат не меняется. Все, чем она блистала и что, как ему казалось, видит только он, проистекало из давних, летних юношеских дней, когда он влюбился в нее, наблюдал, как она подрастает, загорает на солнце, разгоняется и прыгает в воду в той дикой части моря – но абсолютно то же самое, понял он, в те же самые минуты видел и Джакомо. Нельзя сказать, что это было понимание того, как обстояли дела на самом деле, но все равно это был шок.

Уход за Пробо, тоже почти уже съеденным болезнью и при этом цепко державшимся за жизнь, лег на плечи одного Марко. Отупевший от обезболивающих средств и терзаемый мыслью, что Летиция его опередила, он не находил покоя ни ночью, ни днем. Для Марко это была предпоследняя остановка на Крестном пути, та, на которой все – и больной, и тот, кто за ним ухаживает, – хотят одного: скорейшей кончины. Пробо, кстати, языком, заплетающимся от морфина, требовал от Марко каждый день увезти его отсюда – увези меня отсюда, ты же обещал, как ты не понимаешь, что я хочу уйти отсюда? Но когда Марко попробовал прощупать, насколько можно было бы ускорить процесс, его коллега, доктор Каппелли, назначенный местным ASL[81] ответственным за терапию онкологической боли, насторожился и стал повторять то, что ему было выгодно: нельзя предсказать, как долго это может продлиться. Но Марко все же был врачом и знал, что можно. После очередной истерики: ты мерзавец, ты обещал увезти меня отсюда – Марко ничего не обещал, заметим мимоходом, кроме того, что не даст отцу умереть в больнице, – он решился. Это была последняя остановка, которая (с теми же сомнениями) уготована или немногим избранным, или немногим несчастным: отнять жизнь у того – из сострадания, послушания, обессиленности, безнадежности, чувства справедливости, – кто ею тебя наделил. Поэтому Марко навсегда запомнил свой последний разговор с отцом: он попросил его не волноваться, не беспокоиться, на сей раз он его отвезет, сделал ему первую инъекцию сульфата морфина сверх назначений доктора Каппелли, лег рядом с ним на кровати и спросил, готов ли он к переезду в Марилебон. Ставший покладистым Пробо ответил ему, что да, пробормотал еще несколько названий, которых Марко не понял, и последними его словами, которые Марко расслышал, хотя тоже не понял, были «дом Голдфингера». Потом он уснул крепчайшим сном, и Марко, выпускник факультета медицины и хирургии 1984 года, а с 1988-го специалист в области офтальмологии, сделал то, что сделал, имея доступ к венам отца и морфину доктора Каппелли.

На следующий день был ровно месяц со дня смерти Летиции. На следующий день был день рождения Пробо. На следующий день Пробо был мертв, что означало, согласно религии Луизы, что оба его родителя стали цадиким. Однако Луиза не примчалась на этот раз на похороны из Парижа, не появилась и синьора Ивана из Кастаньето-Кардуччи, и даже Джакомо не прилетел из Северной Каролины: все отговорились занятостью. Немногим, пришедшим проститься с Пробо и спрашивавшим у Марко, как он себя чувствует, Марко отвечал: «Устал». Прах, выданный ему после кремации, хотя и вышел из той же печи, был намного темнее и грубее, чем прах его матери.

Давать и получать (2012)

пт 29 ноя

Доктор Каррадори? Это по-прежнему Ваш номер?

16:44

Здравствуйте, доктор Каррера! Да, это все еще мой номер. Чем могу быть полезен?

16:44

Добрый день! Хотел спросить,

когда Вам можно позвонить?

16:45

Сейчас я в Палермо, сажусь в самолет

на Лампедузу. Если это не срочно,

позвоните мне вечером,

после ужина, когда я устроюсь. Годится?

16:48

В высшей степени. Заранее извиняюсь

за беспокойство. Вы там из-за кораблекрушения

в прошлом месяце?