ыми, развить идею, что общего, допустим, между косоглазием, полной рефракцией и коровой из Atom Heart Mother[82], подняться на трибуну и предложить вниманию аудитории во Флоренции, в Прато, в Кьянчбно-Тйрме свои соображения по данному вопросу доставляло ему удовольствие. Он брал с собой внучку, даже во время дневных заседаний, не стесняясь, обозначал ее присутствие, устанавливая в первом ряду гамак, когда она не спала, а просто хотела сидеть рядом с ним на стуле, слушал доклады, потом выступал со своим, потом все разбирал и возвращался домой, игнорируя аперитивы и официальные ужины. И в этом случае естественность, с которой он воспринимал то, что из-за этого гамака стал притчей во языцех, была, как сказал бы Коррадори, трансгрессией, придававшей эротизма усилиям Марко, стремившегося отделаться от барышни-скорби. Но даже не это удовольствие стало его спасением.
Он возобновил азартную игру: это было настоящим бунтом, это его спасло. Ибо тут ничего не поделаешь, за всю свою жизнь Марко не испытывал удовольствия, равного тому, которое изведал в игре, но которое принес в жертву богу семьи. А тут вдруг перестал жертвовать. Страсть к игре не угасала в нем все эти годы, и от него потребовались недюжинные усилия, чтобы держать ее в узде. Но в поездках, сказать по правде, Марко не всегда удавалось владеть собой, и ему всегда казалось, что она, как в былые времена, притаилась под спудом, под завалом более подобающих занятий, которые он тем временем ей предпочел, готовая внезапно выползти наружу, дабы показать всему миру его истинную натуру, как тот волчий вой в конце песни Джони Митчелл, от которого берет оторопь и который именно по этой причине не понравился никому, кроме него, причем с первого раза (альбом вышел в конце семидесятых, когда все вокруг были еще мальчишками). В Риме он тоже играл, когда они еще жили с Мариной, но особенно разошелся после возвращения во Флоренцию, где благодаря теннису свел знакомство с отпрыском сиенской благородной семьи Луиджи Дами-Тамбурини, который – большая редкость – не остался без гроша за душой, а управлял солидным семейным состоянием: производством вина «Брунелло ди Монтальчино», недвижимостью во Флоренции и Сиене, бутилированием минеральной воды горного источника Амиата, контролировал небольшой банк, занимавшийся семейными инвестициями, помимо связанного с ним фонда, собиравшего иконографию ХХ века. Этому фонду, заметим в скобках, штаб-квартира которого находилась там же, где и банк, во Флоренции, а не в Сиене, Марко Каррера подарил весь фотоархив своей матери, решив тем самым огромную проблему. Обеспечив победу этому аристократу в парной игре на каком-то благотворительном турнире, он добился первых приглашений на ужин на его вилле в Вико-Альто, которые впоследствии участились и стали регулярными по мере упрочения их теннисного дуэта даже на турнирах в возрастной группе 100+. Адель была еще жива, и ее немного беспокоили эти приглашения, поскольку имя Дами-Тамбурини было у всех на слуху по причине всем известного его обыкновения превращать свое жилище пару раз в месяц в подпольный игорный дом; но Марко успокаивал ее на этот счет, ведь приглашения, которые он получал, – назовем их приглашениями типа А – относились к изысканным ужинам скорее с масонским привкусом, чем с душком азартной игры.
Но достаточно было ему намекнуть на свое прошлое и желание его оживить, как он тотчас же оказался на теневой стороне жизни Дами-Тамбурини. Однако, начиная с первого приглашения, которое мы назовем типом В, Марко Каррера мигом сообразил, что тут что-то не сходится, поскольку эта сторона его жизни была вовсе не темная, это был чуть более шипучий вариант приглашений типа А. Отличие состояло в том, что между диванами имелся только стол с рулеткой и второй – для игры в Chemin de fer[83], за которым сидели званые гости, но играли как-то рассеянно, несобранно, болтали и острили. Развлечение для дилетантов, вот что это было: тут не чувствовалось никакой страсти, никакой основательности; многие из участников – те же лица, что посещали ужины типа А, среди них не было одержимых, и на Марко, приезжавшего со спящей девочкой и гамаком, который он устанавливал в расположенном рядом маленьком кабинете, смотрели с умилением. Все были расслабившиеся, здесь даже отдаленно не ощущался запах краха, но именно этого Марко не хватало со времен, когда он день и ночь сидел за игорными столами, – запаха разорения и краха: без него он не испытывал ни малейшего удовольствия, но главное – вот что звенело в его голове – без него не станешь притчей во языцех. Поэтому, прибегнув к научной логике, доказывающей существование невидимых простому глазу вещей, то есть доказывающей тем самым невозможность их несуществования, Марко Каррера утвердился в мысли, что должны существовать приглашения типа С.
И действительно, приглашения на салонные игры были прикрытием настоящей игры, в которую, например, были вовлечены комиссары полиции, офицеры финансовой гвардии и судьи – любители красивой жизни, которые делали все от них зависящее, чтобы руководимые ими силы порядка не врывались в подпольное казино, среди завсегдатаев которого они числились. Но они посещали лишь подобие настоящего игорного дома, специально придуманное для прикрытия. Прикрытие, обеспечивающее полную секретность приглашений типа С.
Благодаря этим прикрытиям настоящий и подлинный игорный дом мог быть сумрачным и первобытным, как нравилось Марко. Для него светскость была лишена смысла, единственное, в чем он испытывал необходимость, – это ломота в пояснице сильнее той боли, от которой раскалывалась голова: падение его самооценки до уровня этих проигравших душу, до нулевой отметки; бунт против скорби, моральное разложение, подлость и утешение, что заслуживает апостериори всех свалившихся на него бед.
Тут играли всерьез. Например, для начала все игроки должны были пользоваться тайным прозвищем, независимо от того, знакомы они или нет. Дами-Тамбурини как настоящий сиенец назывался Драконом. Зампрокурора Ареццо, единственный из числа госслужащих, званных на вечера типа В, именовал себя Отчаянным; жена немецкого консула во Флоренции, дама чувственная и грудастая, выбрала кличку Леди Оскар; симпатичный владелец ресторана из Сан-Кашиано-Валь-ди-Пеза с родимым пятном в форме Африканского континента на шее был Рэмбо; бывший министр первой республики, девяностолетний старец – Машиной. Некоторых игроки Марко не знал, поэтому они и впрямь были для него Жоржем Элиотом, Пульчинеллой, Негусом, Патроном, Прерванной Жизнью, Филипом Диком, Мандрейком – и губительный дух здесь еще как чувствовался. Здесь было все: поземки перхоти на плечах, пот на лбах, ослабленные узлы галстуков, психогенный кашель, безумное суеверие и бесноватый взгляд тех, кто ставит больше, чем может себе позволить. Присутствовал нотариус Маранги, он не играл, а время от времени обеспечивал юридическую помощь при переводах движимой и недвижимой собственности; и еще был врач по кличке Зорро, который тоже играл и оказывал первую медицинскую помощь в случае сердечных приступов, апоплексических ударов или обмороков. Этот игорный дом устраивал Марко Карреру. Его устраивал тот факт, что Дами-Тамбурини долго скрывал от него существование этого дома. Его устраивал тот факт, что доступ сюда он обеспечил себе путем, можно сказать, шантажа. Он достиг точки в своей жизни, после которой слышался лишь волчий вой, точно как в финале той песни Джони Митчелл, когда даже гитара перестает мурлыкать. Этот игорный дом был что надо.
В маленьком кабинете, где Марко всегда оставлял Мирайдзин, она вела себя всегда очень правильно – спала. Время от времени он заходил взглянуть на нее, и, если по чистой случайности внучка бодрствовала, Марко оставался с ней, легонько покачивая в гамаке, пока она вновь не засыпала, а потом возвращался к игре; и играя, как в юношеские годы, выигрывал. В рулетку, в Chemin-de-fer, в покер «Техасский холдем» он почти всегда выигрывал – но главное, выигрывал он или нет, ребенок в гамаке был исключительным поводом, чтобы вовремя остановиться – чего игроки обычно не делают, – и в этом была его настоящая сила. Впрочем, он добивался не выигрыша, который бы привел в порядок его жизнь. Он искал резона, чтобы продолжить жить.
Его боевое имя было Ханмокку.
Взгляды – это тело (2013)
Кому: enricogras.rigano@gmail.com
Отправлено – Gmail – 12 февраля 2013 г. 22:11
Тема: Текст доклада
От: Марко Карреры
Привет, Энрико!
Высылаю в приложении текст моего выступления на конференции. Я воодушевлен тем, что после стольких лет могу вернуться к участию в конференциях. Спасибо тебе за предоставленную возможность, очень прошу тебя быть со мной откровенным, если тебе покажется, что доклад недотягивает по уровню.
Обнимаю.
Марко.
Научная конференция «ЗРИТЕЛЬНОЕ ВОСПРИЯТИЕ: ОТ ГЛАЗА К МОЗГУ»
Прато, 14 марта 2013 г., Актовый зал Музея Печчи
Тема доклада: «ВЗГЛЯДЫ – ЭТО ТЕЛО»
Продолжительность: 8–9 минут
Докладчик: д-р Марко Каррера, университетская клиника «Кареджи»
«Дедуля-дедуля-дедуля…» Я лежу на кровати со своей внучкой Мирайдзин, которой два года и два месяца. Цель – убаюкать ребенка. Я обнимаю ее и глажу по кудрявой головке. В другой руке у меня мобильный телефон, на котором я читаю пришедшую эсэмэску, и это не нравится Мирайдзин. «Дедуля-дедуля-дедуля…» – возмущается она беспрерывно. Я отрываюсь от экрана и смотрю на нее: она улыбается мне и на минуту замолкает. Продолжаю читать поступившее сообщение, обнимаю ее и продолжаю гладить по головке, но она тут же заводит свое: «Дедуля-дедуля-дедуля…» Снова смотрю на нее. Она опять умолкает. Возвращаюсь к эсэмэске. Она начинает. Ей недостаточно моего тела, объятия, моего тепла, моих ласк. Ей требуется мой взгляд – иначе тебя нет, говорит она, а если тебя нет, даже не надейся, что я усну.