— А это когда уши закрыты?
Он посмотрел на парикмахершу, понял ее и сказал:
— Да черт с ним, с сессоном. Стриги, как умеешь, и не мучайся.
— Я ж не знаю, как вам нравится.
— Как сделаешь, так и понравится. Он сел в кресло и прикрыл глаза. Руки у женщины были легкие и бережные, хорошие руки.
— Чему вы улыбаетесь? — спросила она.
— От удовольствия…
А забавно, думал он, ведь как пострижет, так и выпадет жить дальше. Сюда пришел вроде как бичом. Оставит гриву подлинней — придется хипповать. Оболванит — значит, только из заключения, тоже неплохо: мужики опасаются, бабы жалеют.
— Голоду помыть?
Он кивнул, и женщина принесла железный кувшин с горячей водой. Ручка была обмотана тряпкой.
— Сервис у вас тут, — сказал он, — как в Амстердаме.
Женщина постригла коротко, но не оболванила: лицо в зеркале выглядело уверенным и даже красивым — густые брови, волосы от пробора крутой волной, длинный шрам на худой щеке.
А ничего, подумал Антоныч, годится. Следователь по особо важным делам. Или аферист.
— Молодец, — сказал он женщине, — как для себя старалась.
И глянув ей прямо в глаза:
— Может, и вправду для себя?
— Да нет уж, для кого другого, — ответила женщина и покраснела.
Ночевал он у нее.
Утром женщина готовила завтрак, а он лежал в постели, курил и без особого любопытства, больше из вежливости, спрашивал, чего она подалась на восток из своей Костромы.
— Жизнь так сложилась, — ответила женщина.
— Замуж думала выйти?
— И это тоже, — просто согласилась она. Горечи в голосе не было — видно, привыкла принимать жизнь такой, какая есть.
Работала она без сменщицы и ушла рано, показав, куда прятать ключ. Рубашку, свитер и портянки она ему выстирала с вечера. Хорошая баба, думал он, добрая. Надо уходить.
Он натянул еще влажный свитер, сунул ключ в условное место и ушел.
На стройку он подгадывал к обеду, но не вышло: на малой речке пополз берег и перекосило временный мост. Один торопливый шоферишко все же рискнул — машину завалило набок. Остальные пошли в объезд, что было дольше и неприятней, ибо несколько раз машину приходилось толкать.
Так что в Колькин ключ Антоныч добрался поздно, в сумерки, причем в мокрых портянках, и это было хуже опоздания, поскольку временем он был очень богат, а портянок запасных не имелось.
Он вышел там, где вышло большинство, хотел поставить рюкзак у ног, но сухого места поблизости не оказалось: новый асфальт был весь загваздан ошметками глины в рубчатых вмятинах.
— Центр, что ли? — полюбопытствовал Антоныч у худенького паренька.
— Тут центра вообще нету, — ответил тот не без удовольствия и, выждав паузу, объяснил: — Центр по проекту у реки. Вот лет через пять тут будет…
Парень был смешной, хрупкий, совсем молоденький, со светлыми глазами и почти бумажной белизны волосенками. Он старался держаться старожилом, но его типовая зеленая спецовка еще не обносилась и на спине свежо белела единственная надпись «Новотайгинск».
Антоныч посмотрел на парня, понял его и спросил без дальних подходов:
— Ну, и что тут у вас вечерами творится?
— А! — махнул рукой парень и улыбнулся. — Кто во что горазд.
— А ты во что?
— Я? Сегодня, например, костер.
Костер Антонычу был ни к чему, но на всякий случай поинтересовался:
— Далеко?
— Вон, на берегу, — показал парень. — Видно будет. Только вправо не идите, там асфальт плавят. А если по берегу идти, обязательно наткнетесь.
— И далеко этот берег тянется?
— Берег-то? — переспросил парень. Он опять выждал паузу и ответил с неумелой небрежностью: — Да не так чтобы очень. Примерно до Северного Ледовитого океана.
Молодец, усмехнувшись, подумал Антоныч, хорошую фразу запомнил.
Он узнал, где столовая, и сразу двинул туда, потому что время шло к закрытию.
Успеть-то он успел, но на раздаче было пусто — даже хлеб убрали.
— Ну хоть что-нибудь да есть, — убежденно сказал Антоныч.
Раздатчица развела руками:
— Закрылись уже. Вот котлета осталась, но ведь холодная и без гарнира.
— Компот, — сказал Антоныч и взял с подноса последний стакан. — Норма! Как в Букингемском дворце.
Он поел быстро и с удовольствием, хотя котлету пришлось облагородить столовой ложкой горчицы. Губы он утер салфеткой, добыв ее из стаканчика на соседнем столе. После чего со вздохом сказал раздатчице:
— Вот говорят — ужин отдай врагу. У меня врагов до черта, а ужин свой никто ни разу не отдал!
Раздатчица была молодая, некрасивая и замкнутая. Вникать в ее суть Антоныч не стал и лишь спросил, уже подняв свой рюкзачок:
— Ну и где же здесь Колькин ключ?
— Как где? Вот это и есть Ключ, — ответила она с некоторым недоумением.
— Да знаю, — отмахнулся Антоныч, — сам ключ где? Ну, родничок. От которого название пошло.
— Не знаю, — сказала она, пожав плечами, — у реки, наверное.
Антоныч вышел на улицу, угадал направление, обошел по отмостке ближний дом и увидел пустое пространство, где изрытое, где заросшее кустами, метрах в двухстах оборванное рекой и вновь возникшее в отдалении. Он перебросил рюкзачок через плечо и пошел к берегу.
Там над обрывом пологой горкой лежали бревна. Он подошел и сел на толстый, плохо ошкуренный ствол.
Он вдруг почувствовал пустоту и усталость. Ехал, старался, все же цель была. Теперь достиг. Вот он, Колькин ключ. Все.
Антоныч посмотрел на довольно широкую реку, в сумерках тугую и темную, на тяжелую черноту тайги вдали, привычным медленным взглядом прошелся по стройке, чтобы разом охватить ее и понять, и вдруг резко обернулся к реке.
Стройка как стройка, сказал он себе. Чего ее понимать? Вот тебе река, вот лес. Природа. Туда и смотри.
Он ценил в себе жесткую хватку взгляда, рентгеновскую точность оценки — это пришло недавно, стоило дорого и теперь помогало жить. Вокзалы, попутки, ночлеги — там просто необходима была трезвая пронзительность, понимание с первого взгляда. Но здесь — другое. Может, и не пересадка, может, жить придется. Берлога. Нора. Прийти в себя, встать на ноги. Надо! А то, глядишь, и отпуск кончится, подумал он и усмехнулся.
Два года назад судьба подкинула ему это название:
«Колькин ключ». Месяц назад вдруг решился, двинулся в путь и вот добрался — ловко, умело, можно даже сказать, красиво, ни разу, как и было задумано, не потратившись на билет. Необходимости в столь строгой экономии не было, зато удлинился путь и создавались ежедневные трудности, которые приходилось преодолевать: эти временные стимулы, при всей их игрушечности, удерживали на плаву. Теперь игра кончилась.
Он свел брови, снова отпустил. И этим движением лицевых мышц как бы смахнул с себя простоватую покладистость, так помогавшую в чужих домах, в поездах и кабинах машин, покладистость, позволявшую легко и сразу включиться в мысль собеседника — он даже думать начинал чужими словами…
Ладно, сказал он себе, добрался, и слава богу. Может, что и получится. Завтра поглядим.
Между тем стемнело. Он медленно выкурил сигарету, поднялся и пошел вдоль берега. Проблема ночлега не волновала: в городе, где столько общежитий, на улице не спят. Просто стало холодновато, а ему вроде бы обещали костер. Где-то здесь, поблизости. На берегу. Не доходя Северного Ледовитого океана.
Он услыхал голоса и сквозь кустарник вышел к кострищу. Слабо пахло гарью. На довольно высоком берегу вокруг пепельного круглого пятна собралось с десяток ребят и девушек. Каждый был занят своим.
Рослый парень в красивой нейлоновой куртке выкладывал хворост по-особому, домиком, а помогавшая ему девушка в модненьких, черного вельвета брючатах, худая и лохматая, сворачивала газету в жгут.
Две другие девушки хозяйничали — мыли картошку, резали хлеб и колбасу на бутерброды. Кто-то у реки шумно споласкивал ведро. Кто-то хрустел сушняком в кустарнике.
А возле кострища на самодельной лавочке недавний знакомец — тощенький, с белесыми волосенками парнишка — решал личную проблему: пытался пристроиться к мясистой девчонке, толстощекой, с неприступно поджатыми губами. Уже по просительной интонации ясно было, что малому не светит.
— Свободно? — спросил он, хотя уже сидел рядом с ней.
— А тебе какое дело?
— Да нет, если ты думаешь…
— Не думаю и думать не собираюсь, — с достоинством ответила девчонка и еще больше надулась.
Кубышка, подумал Антоныч, с какой стороны ни глянь, кубышка, а ведь тоже кому-то нужна.
Он сел на край лавки, сел удобно, нога на ногу, под локоть приспособив рюкзачок. Ему тут понравилось. Понравилась и деловая компания, и груда хвороста, ждущая спички, и картошка, ждущая золы, и растущая горка бутербродов. Хорошее место Колькин ключ!
Те двое заметили рядом незнакомого человека. Белесый парнишка при свидетеле вовсе замолчал.
Антоныч спросил, подмигнув:
— Нарушил компанию?
Кубышка смерила его взглядом:
— А у нас, к вашему сведению, никакой компании нет. К вашему сведению, просто сидим на лавочке.
— Ну-ну, — сказал Антоныч. Потом обратился к белесому пареньку: — Видишь, вот и пришел на ваш костер.
— И правильно! — одобрил тот с преувеличенным воодушевлением: после жалкого разговора с кубышкой ему было приятно хоть что-нибудь произнести решительным тоном.
— По этому случаю не худо бы познакомиться, — сказал Антоныч, — а? Как твое мнение?
— Тут почти все наши, — зачем-то объяснил белесый. — Вот эти вот, у костра, — Олег и Даша. С бутербродами — Раиса. Я — Павлик. А она, — он кивнул на кубышку, — Маша.
— Ну, раз она Маша, — сказал Антоныч, — то и я Коля.
— А отчество? — процедила Кубышка, презрительным тоном отодвигая непрошеного знакомца на положенное его возрасту отдаленное место,
Коля миролюбиво развел руками:
— А отчества в данный момент нет.
— Куда же оно девалось?
Он посмотрел на ее надутую физиономию и позволил себе малость поразвлечься:
— Куда все девалось, туда и отчество. Без него жить легче — вроде еще молодой, все впереди. А то копишь всю жизнь — отчество, деньги, чины, вещички, репутацию, а накопил — глядишь, уже на столе и руки крестом. Без отчества спокойней.