[1119]. 22 августа Рюйтель позвонил Ельцину поздравить его с победой и тут же в сопровождении экспертов-юристов вылетел в Москву. На следующий день была годовщина печально знаменитого пакта Молотова-Риббентропа, и Рюйтель рассчитывал, что Ельцин в этот день признает независимость Эстонии. Вслед за Рюйтелем в Москву прилетел и Председатель Президиума Верховного Совета Латвии Анатолий Горбунов[1120]. В переговорах с западными дипломатами в Москве Рюйтель говорил, что поддержка Ельцина нужна прибалтам для нейтрализации экстремистов в среде русскоязычного меньшинства, армии и КГБ. Но была и другая, более важная цель: признание Ельцина открыло бы дорогу к последующему признанию со стороны Запада[1121].
Ельцин сумел встретиться с эстонцами только 24 августа после траурного митинга на Манежной площади. Выслушав просьбу Рюйтеля, Ельцин спросил, какой именно документ ему нужно подписать. Министр иностранных дел России Андрей Козырев посоветовал эстонцам самим составить текст, который им нужен, что они тут же и сделали. Указ предусматривал объявление независимости Эстонии без каких бы то ни было условий и призывал «международное сообщество признать независимость Эстонской Республики»[1122]. Ельцин подписал документ и, широко улыбаясь, заявил: «Я желаю Эстонской Республике всего самого лучшего». Выходя из кабинета Ельцина, довольные эстонцы столкнулись с дожидавшейся своей очереди латвийской делегацией. После короткого разговора Ельцин вручил Горбунову подписанный документ, содержание которого было скопировано с эстонского[1123].
Эстонский юрист-эксперт Рейн Мюллерсон, участник этой истории, позднее отметил, что «с юридической точки зрения такое признание было нонсенсом. Россия еще не обладала суверенитетом, и ее акт признания не имел никакой юридической силы». В глазах мира СССР по-прежнему был единственным легитимным субъектом международного права. Политически, однако, ельцинский указ был решающим. «В тот момент, — вспоминал Мюллерсон, — Ельцин диктовал Горбачеву, что делать и где ставить свою подпись». После встречи с Ельциным балтийские лидеры отправились к послу США и в другие западные посольства в Москве. Смысл их визитов был прост: Ельцин признал нашу независимость, чего же вы ждете?[1124] Уже на следующий день Норвегия и Финляндия признали государственный суверенитет балтийских республик. В Бонне министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер убедил сомневающегося канцлера Коля, что международные нормы Хельсинкского Акта 1975 года предусматривают приоритет национального суверенитета над существующими границами. Президент Миттеран дал добро своему министру иностранных дел Ролану Дюма объявить о признании Францией балтийских государств[1125]. Вооружившись поддержкой России, прибалты добились своей цели.
Еще один исторический шаг к независимости произошел на Украине. После принятия Горбачевым формата «9+1» Леонид Кравчук и партаппаратчики в Киеве стали полными хозяевами Верховного Совета, высшего органа власти на территории республики. Переговоры с президентом Бушем в Киеве и встречи Кравчука с Горбачевым в Крыму ясно продемонстрировали, что амбиции украинских политиков шли далеко. Однако до августовского путча среди населения второй славянской республики не было прочного большинства за независимость — твердую решимость выйти из СССР проявляли лишь области Западной Украины, аннексированные Сталиным при разделе Польши 1939 года.
Сразу после объявлении ГКЧП чрезвычайного положения многие жители русскоговорящих областей республики приветствовали отстранение Горбачева, надеясь, что оно положит конец экономическому и социальному развалу. Сходные настроения преобладали и в столице Украины. «Если бы ГКЧП в Москве применил силу и не боялся жертв, — вспоминал Евгений Марчук, один из высокопоставленных офицеров украинского КГБ, — то они стали бы хозяевами положения»[1126]. В такой обстановке даже самые решительные украинские националисты решили играть вдолгую. Опасаясь гражданской войны, лидеры Руха не стали проводить акции в поддержку Ельцина. Единственным исключением стала Украинская республиканская партия во главе с проведшим двадцать лет в советских тюрьмах и лагерях членом Украинской Хельсинкской группы Левко Лукьяненко. Он не видел разницы между СССР и Российской империей и призывал к открытому противостоянию московской хунте. Возможные в таком случае жертвы, считал он, «станут тем скальпелем, который вскроет нарыв» и приведут к быстрому краху империи. В своих воспоминаниях борьбу за власть между Горбачевым и Ельциным Лукьяненко назвал «даром Божьим». Пока идет эта борьба, говорил он, «Российская империя не в состоянии сосредоточить все свои силы против Украины»[1127].
Гротескный провал путча вызвал эффект бумеранга — миллионы людей на Украине поняли, что контроль ускользает из рук Москвы. В отсутствие центральной власти они обратились за решениями к республиканским правительству и парламенту[1128]. А крушение советского центра вынудило украинское коммунистическое руководство, как и их соперников-националистов, не терять времени. Кравчук, проведя 22–23 августа в Москве, видел, как Ельцин взял под свой контроль советскую государственность и партийный аппарат, рычаги советской экономики, а также армию и КГБ. Украине было далее нельзя балансировать между слабым Горбачевым и напористым Ельциным[1129]. Невнятное выступление по советскому телевидению 19 августа поставило карьеру самого Кравчука под угрозу. Он и его люди должны были противостоять и радикальным националистам, и демократическому движению русскоговорящей интеллигенции Киева и городов Центральной, Южной и Восточной Украины. Вице-спикер Верховной Рады Владимир Гринев имел множество друзей в «Демократической России». Он выступил против путча и теперь хотел смещения коммунистических властителей Украины. «Для коммунистов [на Украине], — вспоминает Гринев, — Ельцин с его демократическими идеями и движением в России был гораздо более опасен, чем свой домашний Рух», который, они это отчетливо понимали, еще не способен захватить власть. Собравшиеся перед зданием Рады толпы демонстрантов скандировали: «Ельцин! Ельцин! Долой Кравчука! Позор Кравчуку!»[1130]
Вот как описывал происходившее в Верховной Раде один из очевидцев: «Все коммунисты превратились в самых последовательных украинских националистов. И произошел этот переворот мгновенно. Для Украины это, может быть, единственный ее исторический шанс». Некоторые из них при этом ссылались на опыт российских демократов: «Я это слушал по телевидению. Знаете, что они говорили. Те [в России] нахапали себе, давайте и мы. Потому что завтра уже будет поздно». Киевские партийные боссы нацелились на колоссальные экономические ресурсы. На территории республики свыше половины заводов, фабрик, судоверфей, Черноморский флот и другие активы были под контролем и де-факто в собственности московских центральных министерств и ведомств. Суверенитет позволил бы республиканским и областным партийным бонзам объявить их «национальной» собственностью[1131].
Кравчук возглавил процесс. Он предложил перевести все структуры КГБ, милиции и Советской армии на территории Украины в подчинение Верховной Раде, то есть самому себе как ее председателю. Также, по примеру Ельцина, он распустил партийные организации во всех государственных структурах республики. Эти новые законы, как утверждал Кравчук, помогут защитить суверенитет Украины от возможных в будущем попыток переворота. Левко Лукьяненко, однако, раскусил подлинные мотивы этих нововведений: украинская коммунистическая элита хотела возвести барьер государственного суверенитета против Ельцина[1132]. Для сторонников независимости открылась блестящая возможность. Они подготовили проект «Акта провозглашения независимости Украины», в соответствии с которым Рада, «исходя из смертельной опасности, нависшей над Украиной в связи с государственным переворотом в СССР 19 августа, и в продолжение тысячелетней традиции украинской государственности» провозглашала создание независимого государства Украины с «неделимой и неприкосновенной» территорией. Некоторые интеллектуалы в рядах Руха колебались — не лучше ли оставаться в одном государстве с демократической Россией, чем попасть в национальное государство под полным контролем замаскировавшейся коммунистической номенклатуры? В конечном счете они решили поддержать Акт независимости[1133].
Писатель Владимир Яворивский зачитал проект Акта перед Радой и предложил голосовать. Фракция коммунистов взяла перерыв, во время которого Кравчук позвонил Горбачеву и Ельцину и проинформировал их, что под давлением обстоятельств партийная фракция может проголосовать за полную независимость. «Это нормально», — ответил Ельцин. Российский лидер, как вспоминает Кравчук, целиком и полностью поддерживал украинскую независимость. Горбачев сильно расстроился, но затем вспомнил, что мартовский референдум имеет большую конституционную силу, чем голосование Рады. Заседание сессии возобновилось, и Кравчук предложил принять Акт. Гринев выступил против союза между украинскими национал-демократами и партийными боссами. Он предложил увязать Акт с запретом коммунистической партии и национализацией ее собственности. Поддержали его немногие. Рада приняла «Акт провозглашения независимости Украины» 346 гол