[1158]. Боровой хвастал Адамишину, что благодаря своим источникам в самых высших сферах, включая КГБ, он и его деловые партнеры знали «все, что затевали путчисты». «Мои брокеры уже стали миллиардерами, — объяснял он. — Они должны вкладывать деньги, а им этого не разрешают». Устранение государства, надеялся Боровой, позволит молодым российским капиталистам использовать накопленную ими ликвидность для приобретения обедневших государственных предприятий и других активов[1159].
Еще одним предпринимателем, сумевшим капитализировать новые возможности, стал Михаил Ходорковский. 27-летний бизнесмен создал группу «Менатеп», в которую входили восемнадцать коммерческих банков, две страховые компании и торговый дом, он получил пост советника правительства РСФСР[1160]. Предлагая сотрудникам высокие зарплаты, «Менатеп» сумел переманить к себе лучших экспертов и специалистов Госбанка и советских министерств. Первой мыслью Ходорковского при новости об объявлении чрезвычайного положения был страх, что хунта натравит народ на молодых миллионеров, таких как он. Этого не случилось. Три опасных дня 19–21 августа Ходорковский провел в здании российского парламента, продолжая при этом руководить «Менатепом», тем более что компания его располагалась совсем близко — в здании теперь уже благополучно скончавшегося Совета Экономической Взаимопомощи коммунистического блока. В конце августа молодые банкиры праздновали победу и требовали от правительства РСФСР новых свобод, расширения финансовой деятельности и приватизации[1161].
По окончании августовского отпуска Анатолий Адамишин вернулся на работу в советское посольство в Риме. В Италию из Москвы пошел поток видных правительственных чиновников с предложениями выгодных деловых инициатив итальянскому бизнесу и государственной элите — в обмен на итальянские медикаменты, продовольствие и другие товары. Адамишин встречался с Собчаком, Руцким, Поповым и многими другими. Отсутствие деловых навыков у постсоветских властителей неприятно поразило посла. Все эти люди вели себя как мелкие политические и экономические авантюристы — каждый пытался обскакать другого. Свои посты министры и мэры использовали для продвижения собственных экономических интересов. И в то же время они жаловались, что нерегулируемая рыночная экономика затягивает страну в состояние полного хаоса. Даже Боровой признавал, что России нужен сильный государственный деятель с даром предвидения — некто вроде Ленина, только на стороне капитализма[1162].
Адамишин с удивлением слышал такого же рода сомнения из уст своих итальянских друзей и коллег. Будет трагедией, говорили они, если советское государство внезапно исчезнет. Большая часть богатств СССР осядет в таком случае в карманах мафии[1163]. Итальянцы знали, о чем говорят. А в Москве, Петербурге, многих регионах Российской Федерации, на Украине и в Закавказье криминальные элементы уже сращивались со среднего уровня номенклатурой и создавали прибыльные «крыши» для возникающего «свободного» рынка. Эти процессы определят и сформируют будущее постсоветской экономики в России, на Украине, в балтийских странах и других республиках Советского Союза[1164].
27 августа Горбачев поручил Георгию Шахназарову начать работу над новым Союзным договором вместе с лидерами России, Украины и других республик. Опытный советник в ответ лишь недоверчиво покачал головой: неужели Горбачев действительно надеется убедить Ельцина и республиканских баронов отказаться от власти, которую они только что урвали у центрального правительства? Горбачев ответил: «Мы должны им объяснить, что без Союза ни одна из [республик] не выживет. Даже Россия». Шахназаров связался с офисом Ельцина[1165].
Это был странный момент полной анархии в Москве. Управлявшие экономикой и финансами центральное правительство и партийные структуры распущены. Оставшиеся на своих местах без политической поддержки чувствовали себя в подвешенном состоянии. Это касалось и статуса Государственного банка СССР. 25 августа Ельцин подписал указ о передаче Госбанка и Министерства финансов под юрисдикцию российского правительства. Его министры также попытались взять под свой контроль алмазные и золотые резервы СССР, а также предприятия Гознака, государственного ведомства, ответственного за печатание наличных рублей[1166]. 26 августа глава Госбанка Виктор Геращенко узнал о своем увольнении из-за сотрудничества с хунтой. В дни чрезвычайного положения он инструктировал региональные отделения Банка собирать налоговые заложенности с Российской Федерации. Он также пытался навести порядок в зарегистрированных под юрисдикцией России коммерческих банках. Теперь к нему пришли эмиссары российского правительства с требованием отдать «ключи» от банковских хранилищ — жалкая пародия на действия большевиков в 1917 году. Вместо того чтобы подчиниться их требованиям, Геращенко снял трубку и стал звонить целому ряду влиятельных людей в Москве, в других республиках и за границей. Под растущим давлением, особенно со стороны Кравчука и Назарбаева, Ельцин вынужден был приостановить операцию по захвату Банка. Российские эмиссары тихо покинули здание, Геращенко вернулся к исполнению своих обязанностей. Банк продолжал обслуживать все республики, а не только РСФСР[1167].
Возникшая неопределенность также ставила под угрозу и будущее всего советского комплекса по добыче энергоресурсов. 31 августа российский президент подписал указ о «национализации» нефтегазовой отрасли на территории РСФСР. Она включала в себя весь топливный комплекс, в том числе «Газпром» и занимающуюся строительством нефте- и газопроводов государственную корпорацию[1168]. В прошлом Совет Министров СССР и его комитеты решали, какое количество нефти и газа распределялось и отправлялось из западносибирских месторождений в республики и за границу. Внезапно этот механизм исчез, а новые рыночные соглашения и торговые сети, которые могли бы его заменить, еще не сформировались. На Украине, рассказывал видный московский экономист Адамишину, киевская власть захотела забрать нефтехимическую промышленность, но «у них через несколько дней остановилось все». Энергетическая катастрофа казалась неминуемой. Чтобы ее предотвратить, последний министр нефтехимической промышленности СССР, уроженец Чечни Саламбек Хаджиев должен был вернуться в опустевшее министерство и по телефону отдавать распоряжения о возобновлении поставок нефти[1169].
Экономист Абел Аганбегян, который рассказывал об этом Адамишину в Риме, считал, что экономики республик не смогут существовать в отрыве друг от друга, без координации из Москвы. Центральное распределение кредитов, продуктов и поставок, по словам Аганбегяна, полностью остановилось. Резко — на треть, а иногда и на две трети — упал экспорт древесины, минералов и металлов. То же самое происходило с поставками внутри страны. Шахтеры Донбасса остались без древесины для строительства шахт, украинско-российский «раздел», по словам их профсоюзных лидеров, грозил привести к закрытию шахт и, как результат, к массовой безработице. Эйфория от независимости, предсказывал Аганбегян, быстро пройдет, и республики «буквально на коленях приползут» обратно к центру[1170].
Горбачев воспользовался сложившейся ситуацией в свою пользу. Пока Ельцин в отпуске в Латвии играл в теннис, Горбачев создал Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР — экстренную замену распущенному Совету Министров. Возглавить его он попросил премьер-министра РСФСР Ивана Силаева. Ельцин, как ни странно, согласился с обоими предложениями. В качестве заместителя председателя в Комитет также вошел и автор программы «500 дней» экономист Григорий Явлинский. Все республики немедленно откомандировали в Комитет своих представителей, даже прибалты прислали «наблюдателей». Горбачев вновь всплыл как важнейшая посредническая фигура, способная как-то компенсировать деструктивную деятельность Ельцина[1171]. Действовал Комитет без какого бы то ни было конституционного основания, исключительно по инерции. Явлинский вспоминает, что не слезал с телефона, уговаривая и проклиная директоров предприятий, перенаправляя составы с углем или зерном из одного региона в другой и выступая посредником между различными промышленными корпорациями. Он даже не был уверен, работало ли его телефонное управление и доходили ли грузы до адресата[1172].
Замысел Горбачева состоял в превращении этого временного комитета в постсоветское правительство — и постепенном создании нового Союза на обломках старого. 31 августа он встретился с Ельциным и Назарбаевым и предложил им новое политическое соглашение. Тройка должна была созвать Съезд народных депутатов СССР, который должен был узаконить временное правительство. Горбачев хотел учредить три новых института управления. Во-первых, совместный экономический комитет участвующих республик для управления экономикой. Во-вторых, Госсовет, в который под председательством Горбачева войдут лидеры республик и который будет заниматься политическими вопросами. И в-третьих, новый Верховный Совет СССР, в котором на смену старому консервативному большинству будут делегированы депутаты из республиканских парламентов. После утверждения этих институтов съезд самораспустится и никогда больше собираться не будет. Ельцин принял предложение Горбачева. Он, Бурбулис и другие в его окружении были уверены, что восстановление Союза — бесплодная затея. Но Горбачев сделал им такое предложение, отказаться от которого было бы неразумно.