Вернувшись домой, Кравчук официально запустил свою президентскую кампанию. Он объехал многоликую республику, находя нужные слова для русскоговорящих из восточных и южных областей, западных украинцев и жителей других регионов. У мемориала в Бабьем Яре Кравчук от имени украинской нации попросил прощения у евреев. Речь он закончил на идише — языке, чьи носители массово истреблялись во время холокоста. Кравчук публично не высказывался против нового Союза. Как и Ельцин, он не хотел, чтобы его считали одним из разрушителей горбачевского проекта. Взамен он лишь с ноткой сожаления прокомментировал распад центрального правительства: «Всем ясно — Кабинета Министров СССР нет, Верховный Совет СССР не существует. Не с кем сотрудничать на государственном уровне!» Примечательно, что в выступлениях Кравчука как в Северной Америке, так и на Украине имя Горбачева не упоминалось[1304].
Глава 14Независимость
К несчастью, у нас тысяча различных толкований «независимости».
28 сентября 1991 года помощник Горбачева Георгий Шахназаров встретился с государственным секретарем Ельцина Геннадием Бурбулисом, чтобы убедить того поддержать Союзный договор[1306]. На встрече также были советники Ельцина Сергей Станкевич и Сергей Шахрай. Бурбулис заявил, что вопрос уже не актуален. «Мы должны спасать Россию, укреплять ее независимость, отделяясь от остальных», — сказал он. Когда Россия укрепит свою государственность, встанет на ноги, «все опять к ней потянутся, и вопрос можно будет решать заново»[1307]. Шахназаров возразил, что новый союз в большей мере отвечает российским интересам, поскольку таким образом Украина, Белоруссия и Казахстан останутся в зоне геополитического влияния России. В противном случае, «пока Россия будет приходить в себя, республики разойдутся по разным отсекам, втянутся в другие союзы, блоки, а возвращать их силой, разумеется, никто не захочет». Шахнахзаров был убежден, что страны Восточной Европы уже начали сближаться с НАТО и Украина может поступить так же: «Если это произойдет, то вместо моста [в Европу] и нейтральных государств мы получим весь военный блок у своих границ». А что же Крым? Неужели этот полуостров, неотъемлемая часть русской национальной идентичности, станет чужой территорией?[1308] Бурбулис отвечал, что все можно урегулировать с помощью умелой дипломатии. Возможно, президенту СССР стоило бы направить свои силы на решение этой задачи, вместо того чтобы гнаться за иллюзией нового союза?[1309] Собеседники закончили разговор, так и не найдя точек соприкосновения.
Ельцин согласился на стратегию реформ Гайдара при условии, что Запад и другие республики признают Россию великой державой и основной правопреемницей Советского Союза. Другими словами, постсоветские страны должны были обрести независимость от России, а Россия — унаследовать ядерный арсенал и другие глобальные активы СССР. Ельцин вернулся к этому вопросу через два года после распада СССР, под жестоким огнем русских националистов. В 1991 году, вспоминал он, «Россия объявила себя правопреемницей СССР. Это был абсолютно грамотный, логичный юридический шаг — особенно в области наших международных отношений…» Но российский лидер вдруг подумал и об альтернативе: «А что бы было, если бы новая Россия пошла другим путем и восстановила свое правопреемство с другой Россией, прежней, загубленной большевиками в 1917 году?» Ельцин имел в виду Российскую республику, провозглашенную Временным правительством в сентябре 1917-го. Этот вариант давал большие плюсы: «Мы бы жили по совершенно другим законам — не советским законам… А главное, мы, россияне, совсем по-другому ощущали бы себя — ощущали гражданами заново обретенной Родины. Мы бы обязательно гордились этим чувством восстановленной исторической справедливости! Несомненные выгоды от такого решения, такого поворота событий, мне кажется, тогда, в 91-м, были нами, вполне возможно, упущены»[1310]. Размышления Ельцина показывают, насколько важным он считал для себя этот вопрос.
Бурбулис затронул идею правопреемства России в своем выступлении перед российским парламентом 1 октября. «Россия — единственная республика, которая может и должна быть правопреемницей Союза и всех его структур», — заявил он. Советник Ельцина Сергей Станкевич пояснил: это не значит, что Россия немедленно возьмет на себя все функции советского государства, в частности, контроль над ядерным вооружением. Однако если республики не договорятся по этому вопросу, Российская Федерация «представляется единственным прямым» наследником советского ядерного арсенала и статуса. Станкевич намекал, что если другие республики выберут полную независимость, то постоянное место СССР в Совете Безопасности ООН должно достаться российскому государству. В качестве компенсации за это Россия была готова выплатить все советские долги[1311].
Мнение о том, что Россия — единственная правопреемница СССР, вызвало шквал эмоций. «Россия гораздо шире, чем обрезанная кишка РСФСР… Советский Союз был формой существования России», — утверждал Олег Румянцев, после Ельцина — фактический руководитель Конституционной комиссии Верховного Совета. Отделение Украины от России поставит вопрос о Крыме, предупреждал он. Николай Травкин, основатель Демпартии России, горячо поддержал заявление Бурбулиса. К этому хору голосов присоединился вице-президент Руцкой, чьи националистические взгляды подкреплялись его новым интересом к нефтяному бизнесу в РСФСР[1312]. Политолог Александр Ципко в «Известиях» написал о «драме российского выбора». По его мнению, Содружество демократических государств было самообманом московских интеллектуалов, а идея верховенства России среди постсоветских стран породит лишь конфликты, особенно с Украиной. Он советовал российским лидерам отказаться от безрассудного замысла по строительству отдельного государства и поддержать горбачевский проект нового Союза[1313]. Еще более резко выступил Виталий Портников в «Независимой газете». Если другие республики воспротивятся российским амбициям стать хозяином постсоветского пространства и единоличным обладателем ядерного оружия, «югославский вариант нам гарантирован», писал он. Русские уже разрушили две «российские империи» — царскую Россию и Советский Союз. Если они снова затеют имперские игры, Российскую Федерацию постигнет та же участь[1314].
«Недопонимание» между Россией и Украиной внезапно вспыхнуло с новой силой. Президент Кравчук предупредил, что российские амбиции могут привести к серьезному конфликту. Он исключил какой-либо «пересмотр статуса» Крыма и заявил, что Украина потребует двустороннего контроля за советскими ядерными ракетами на своей территории[1315]. В Москве советник Ельцина жаловался британскому послу Родрику Брейтвейту на планы Украины создать большую армию, «единственным потенциальным врагом которой будет Россия». Черняев в дневнике выплеснул гнев на Кравчука: «Присваивает себе и ядерные ракеты, и Донбасс, и Крым… Идиот… Он что — считает, что и Севастополь ему принадлежит?! Нет уж… тут самый что ни на есть «демократ», если он русский, — будет против… И еще как будет!» Севастополь, главная база Черноморского флота, считался городом русской славы со времен Крымской войны 1854–1855 годов. Хотя он вошел в состав республики после передачи Крыма Украине при Никите Хрущеве, жители города горячо верили, что они оплот России[1316].
Бурбулис, запустивший пробный шар в этом споре, прекрасно знал, что Ельцину не нужна очередная ссора с Украиной. Госсекретарь и его помощники прекратили дискуссию. Андрей Козырев отверг обвинения России в империализме. Бурбулис заявил журналистам: «Оказалось, что Россию многие увидели в старом образе — имперском образе… Кто на нас так реагирует? Сохранившиеся коммунистические режимы в республиках, которым не нужна реально декоммунизированная Россия»[1317].
Момент для полемики был очень ответственный. В Алма-Ате собралась конференция представителей республик для подготовки договора, который бы упорядочил их экономические и торговые отношения. Большинство участников хотели, чтобы постсоветская экономическая зона оставалась беспошлинной и с единой валютой — рублем. Наиболее влиятельными фигурами в Алма-Ате были Явлинский и российский министр экономики Евгений Сабуров, который приехал с мандатом от Ельцина. Оба верили, что Российская Федерация сыграет роль ледокола, прокладывающего путь к радикальным экономическим преобразованиям на всем советском пространстве. Как ни крути, республики не могли игнорировать экономическую мощь России, особенно в сфере добычи и поставок нефти и газа. Президент Казахстана Назарбаев и другие лидеры стран Центральной Азии были особенно заинтересованы в экономическом договоре. Даже премьер-министр Украины Витольд Фокин парафировал его проект[1318]. Бурбулис с соратниками, казалось, специально выбрали время для спора о «старшинстве России», чтобы осложнить это начинание. Есть тому и подтверждения. Козырев, который тогда находился с визитом в Риме, заявил советскому послу Анатолию Адамишину, что лишь немедленный роспуск Союза и полный суверенитет России остановят разграбление российских ресурсов другими республиками