Горбачев тоже выкинул кульбит — отменил поездку в Алма-Ату, вместо того чтобы поддержать Явлинского с Сабуровым и их экономический договор. Теперь Горбачев хотел, чтобы республики сначала подписали Союзный договор. «Не надо бояться [россиян], Георгий. Что вы перед ними на задних лапах ходите!.. Ты что, подпал под влияние Бурбулиса?» — давил он на Шахназарова. Советский президент допустил очередной просчет — видя разобщенность российского правительства, он поверил, что может вернуть бразды правления[1320]. Горбачев жил в мире своих представлений и нуждался в хороших новостях. Когда директор-распорядитель МВФ Мишель Камдессю приехал в Москву для подготовки документов об ассоциированном членстве Советского Союза в фонде, в совместном коммюнике старательно избегалось упоминание «СССР» в качестве субъекта соглашения. «Наверное, не было в истории случая, когда в тексте документа не упоминалось бы название государства», — заметил в дневнике Черняев. Горбачева глава МВФ убеждал, что западные инвестиции и ноу-хау через несколько лет превратят Союз в экономическую сверхдержаву. Однако на брифинге для послов стран «Большой семерки» в Москве Камдессю описал Горбачева как жалкую и одинокую фигуру. По его словам, советская экономика не подлежала реанимации из-за «текущей конституционной и институциональной неразберихи» между республиками и внутри самой России[1321].
Президент Буш наконец выделил «СССР» 1,5 миллиарда долларов гуманитарной помощи. 6 октября советский лидер ответил взаимностью на жест доброй воли американцев в области ядерного разоружения — военные неохотно согласились на сокращение всех трех элементов советской стратегической триады, включая тяжелые ракеты с РГЧ ИН. В телефонном разговоре с лидером США Горбачев вновь рассказал о своих политических затруднениях. Он попросил американского друга вмешаться и убедить Ельцина подписать соглашение об экономическом союзе, парафированное делегациями двенадцати республик[1322].
Довольный успехом своей ядерной инициативы, Буш был готов проявить лояльность и поддержать Горбачева. «Эти ребята в центре — реформаторы. Нам не следует проводить политику содействия распаду СССР на двенадцать республик», — заявил он на заседании Совета национальной безопасности[1323]. Американский посол Роберт Страусс сообщал из Москвы, что правительство Ельцина раздирают разногласия. 8 октября президент США позвонил Ельцину, все еще отдыхавшему на Черном море. Буш осведомился о его здоровье и пригласил в Соединенные Штаты на лечение. Затем перешел к главной цели своего звонка: «Разумеется, это ваше внутреннее дело, которое меня не касается, но я бы хотел поделиться с вами вот какой мыслью. Некий добровольный экономический союз мог бы стать важным шагом для прояснения того, что кому принадлежит и кто за что отвечает. Это облегчило бы предоставление гуманитарной помощи и любые экономические инвестиции, возможные в будущем»[1324].
Слова Буша, его приглашение и просьба — все это очень польстило Ельцину. Он ответил, что ему еще нужно время определиться с дальнейшими шагами. Ельцин также напомнил, что уже обещал американскому президенту поддержать Горбачева, и заверил, что Россия подпишет Алма-Атинский экономический договор: «Мы понимаем, что меньше всего выиграем от экономического договора. На самом деле даже можем что-то потерять. Но подпишем его из-за более важной политической цели — спасти Союз», — заявил Ельцин[1325]. Когда Буш повесил трубку, Ельцин нетвердым почерком нацарапал у себя в блокноте: «Г-н Буш: отдых, приглашение для лечения, экономический союз 15 октября, экономическая помощь связана с этим». Затем — подчеркнутая фраза: «Я подпишу договор». Это была демонстрация американской мягкой силы. Всего несколькими часами ранее Ельцин сказал Бурбулису, что не станет сотрудничать с Горбачевым[1326]. Теперь же пообещал Бушу обратное. Ельцин понимал, что и верховенство России, и ее будущая роль в качестве правопреемницы сверхдержавы, и, наконец, его собственный статус полностью зависят от согласия Америки.
11 октября в кремлевском кабинете Горбачева снова собрался Госсовет. Украинское руководство прибыло в полном составе, включая Кравчука и Фокина. Место Ельцина продолжало пустовать. Горбачев нервничал — ему не удалось связаться с российским президентом. В последнюю минуту глава СССР пригласил на совещание съемочную группу, чтобы обратиться к общественности. Это не помогло — Кравчук тут же попытался наложить вето на обсуждение Союзного договора. В этот неловкий для всех момент появился Ельцин. Смерив взглядом телекамеры, он буркнул: «Компромисс». Одно слово мгновенно изменило атмосферу в Госсовете. Предложение обсудить проект Союзного договора приняли. Горбачев отослал телевизионщиков[1327].
Явлинский в своем докладе одно за другим разбил возражения республик против экономического единства. Он отстаивал главный тезис: только общий рынок и свободная торговля могут победить подход «разори соседа», который преобладал в отношениях между республиками и даже некоторыми регионами. Однако Явлинский лишь зря потратил свое красноречие. Кравчук и Фокин твердили, что не хотят никаких наднациональных институтов в Москве. Явлинский чувствовал, что проигрывает дебаты[1328]. Наконец, Ельцин сказал как отрезал: «Мы хотели бы подписать договор как можно скорее. Неопределенность плохо сказывается на состоянии экономики». Он имел в виду Алма-Атинское экономическое соглашение. Вместе с тем Ельцин добавил, что все зависит от конкретных договоренностей по финансам, бюджету, собственности и торговле, которые еще предстоит согласовать. «Во-вторых, — ткнул пальцем в воздух Ельцин, — мы считаем, что пора прекратить финансирование органов, которые не предусмотрены этим экономическим соглашением. И всех органов, которые Россия не делегирует центру»[1329].
Затем он перешел к третьему пункту: центральный банк не должен диктовать республиканским, что делать. Взамен Ельцин предлагал банковский союз. Республики при желании могли бы ввести свои «национальные валюты», а советские золотовалютные резервы, хранящиеся в Москве, находились бы под совместным контролем. Таким образом, Ельцин выполнил данное Бушу обещание, но оставил свои требования в силе. С экономической точки зрения это была полная белиберда. Российский лидер отклонился от стратегии Гайдара и подыгрывал украинцам. Кравчук тотчас поддержал российские условия. Если их выполнят, Украина тоже подпишет экономическое соглашение, заявил он[1330].
Явлинский еще раз попытался спасти ситуацию. Он объяснил, что, если республики напечатают свои деньги, рублевая зона рухнет. «Это же закономерность», — сказал он, беспомощно разводя руками. Республиканские лидеры начали спорить о том, кто что может поставлять в общий котел, чтобы прокормить крупные города. Кравчук заявил, что Украина не станет отправлять продовольствие в Москву и Санкт-Петербург. Горбачев спросил, кто тогда будет кормить армию. Фокин ответил, что Украина может снабжать продуктами вооруженные силы на своей территории. Горбачев взорвался: «Вы там напринимали таких законов, что и армию [нечем будет кормить]. Вы доведете президента страны до такого состояния, что я вынужден буду отменить ваши [законы]… Сейчас пока еще считался с вами…» Фокин хотел перебить, но Горбачев не позволил: «А теперь вы еще хотите взять финансы отдельно. Картошку им отдельно… А то у нас как будто уже ничего не действует. Ни конституции сегодняшней… Она действует!»[1331] Горбачев производил удручающее впечатление — очередная эмоциональная вспышка осталась без последствий.
Наконец, девять руководителей республик согласились подписать экономическое соглашение. Церемонию назначили на 15 октября. В последний момент Ельцин, однако, снова передумал и потребовал, чтобы каждая республика имела пропорциональную квоту на печатание денег в рамках рублевой зоны[1332]. Церемонию пришлось отложить. Горбачев напоминал жениха, чья невеста не явилась на венчание. Вместо этого в Кремле состоялась встреча советского президента со Слободаном Милошевичем из Сербии и Франьо Туджманом из Хорватии, но это было слабым прикрытием для его конфуза. Черняев с сарказмом комментировал: «Уговорить Сербию и Хорватию — чтоб «без крови»?.. Смешно! Или у нас самих нет чеченцев, ингушей, осетин, армян — etc, etc, чтоб мирить?!»[1333] Спустя несколько дней Ельцин и руководители еще семи республик подписали договор об экономическом союзе с внесенными в него поправками. Тем временем разногласия между Россией и Украиной нарастали. Прежде чем подписывать договор, украинские лидеры потребовали свою долю советских запасов золота, алмазов и других ценностей. Киевские лидеры жаловались, что московские компании пытаются захватить контроль над портами в Одессе и Крыму, а российские нефтяники обвинили Украину в присвоении нефти и продаже ее за границу по мировым ценам. Поставки нефти на Украину упали с 55 до 40 млн тонн. «Цивилизованного развода у нас не получается. Каждый пытается сейчас захватить то, что может… Эти споры не закончатся добром», — записал в дневнике хорошо информированный Адамишин[1334].