Только с американской стороны запись протокольно точна. В «Вискулях» и Москве было 9.08 вечера, а в Вашингтоне, когда Буш ответил на звонок, — 1.08 дня. Говорил в основном Ельцин. Он заявил, что «руководители трех государств, Белоруссии, Украины и России… сошлись на том, что существующая система и Союзный договор, который нас убеждают подписать, нас не устраивают». Ельцин процитировал отрывки из соглашения о Содружестве, называя произошедшее «единственным выходом из критической ситуации» и попыткой укрепить международный мир и безопасность. Он поспешил добавить, что члены СНГ признают все советские обязательства, «включая внешние долги» и «единый контроль за ядерным оружием и его нераспространение». Запутавшись, Ельцин сказал Бушу о «шестнадцати статьях» Соглашения, вместо имевшихся четырнадцати. Он сообщил, что только что говорил с Назарбаевым, и тот «полностью поддерживает все наши действия и готов подписать соглашение». В лучшем случае российский президент выдавал желаемое за действительное. Казахский лидер узнал о соглашении только постфактум и в приступе гнева отказался к нему присоединиться. Но Ельцину было крайне важно доложить Вашингтону о едином мнении всех четырех ядерных республик бывшего СССР[1455].
Прежде чем Буш успел отреагировать, Ельцин уточнил: «Президент Горбачев не знает об этих итогах». Он попросил отнестись к произошедшему «с пониманием». «Как вы думаете, какой будет реакция центра?» — спросил Буш. Ельцин ответил, что Содружество берет под совместный контроль советские стратегические силы и всю остальную армию: «На самом деле Шапошников полностью согласен и поддержал нашу позицию». Министр обороны СССР действительно был первым, кому Ельцин позвонил из «Вискулей» по защищенной правительственной линии. В своих воспоминаниях Шапошников подтвердил эту версию событий — он сразу же принял предложение Ельцина. Таким образом, министр обороны стал первым высокопоставленным офицером, который нарушил присягу. Примеру Шапошникова вскоре последуют многие другие. Буш поблагодарил Ельцина за «предупредительность по отношению к Соединенным Штатам». Он добавил: «Мы понимаем, что все должно быть улажено между участниками, а внешние стороны вроде США тут не при чем». Формулировка очень напоминала отложенное признание. Ельцин ухватился за нее: «Мы это гарантируем, господин президент»[1456].
По распоряжению Ельцина молодому главе российского представительства в Вашингтоне Андрею Колосовскому поручили встретиться с американскими должностными лицами и ответить на их вопросы. Подписанные в «Вискулях» документы Козырев почему-то не отправил по факсу через свое министерство. Возможно, он не хотел этого делать, поскольку представительство Колосовского находилось в здании советского посольства, и документы могли быть переданы Горбачеву. Козырев обратился к своему американскому другу — директору Центра демократии Аллену Вайнштейну, который тогда оказался в Москве. С разрешения Ельцина Вайнштейн недавно открыл московский офис Центра и был рад помочь. В понедельник, 9 декабря, он отправил факсом документы о роспуске Советского Союза своему заместителю в Вашингтоне с пометкой: «Прошу срочно доставить эту записку и сопутствующий текст Андрею Колосовскому в советское посольство — С ВРУЧЕНИЕМ ТОЛЬКО ЛИЧНО В РУКИ». Вайнштейн добавил от себя Колосовскому «пожелания удачи в его исторических встречах» в Вашингтоне[1457].
Кроме того, Бурбулис, Кебич и Фокин подписали двухстраничный документ, составленный большей частью Гайдаром, — и речь в нем шла о координации экономической политики трех республик. Правительства Украины, Белоруссии и Российской Федерации договорились «воздерживаться от любых действий, способных причинить экономический ущерб другим». Бывшие советские республики подтвердили, что останутся в рублевой зоне и введут новую национальную валюту только после специального соглашения между собой. Тройка также обязалась минимизировать денежную эмиссию, создать систему контроля за взаимными транзакциями и сохранить открытыми границы после либерализации торговли и цен. Кравчук позже признал: «Мы договорились, что границ между Украиной, Белоруссией и Российской Федерацией не существует — есть только границы [Содружества]». Это максимум, чего Гайдару удалось добиться от Украины, чтобы ограничить возможный вред от ее односторонних действий. В свою очередь, Ельцин пообещал покрыть расходы по бесконечным работам на полуразрушенной Чернобыльской АЭС. Также он пошел на заранее оговоренную уступку — начать либерализацию экономики со 2 января 1992 года, чтобы партнеры смогли подготовиться к шоковым переменам. Для Гайдара эта отсрочка потребовала немалых жертв. Ажиотажная скупка и сокрытие товаров в ожидании высоких цен продолжались еще две недели. С каждым днем промедления потенциальный рикошет от будущей инфляции возрастал. Гайдар не верил, что Украина будет соблюдать договоренности, и оказался прав[1458].
«Я горжусь тем, что тогда удалось избежать масштабной гражданской войны по югославскому сценарию, да к тому же в ядерной стране», — вспоминал Гайдар. Бурбулис соглашался, что был предотвращен «кровавый раздел империи». Он также заявлял, что встреча в «Вискулях» «положила конец холодной войне» и «открыла невероятные перспективы для нового мирового порядка». Спустя много лет Кравчук признался, что тоже боялся гражданской войны и почувствовал облегчение. Украина подписала соглашения, потому что не могла по-настоящему контролировать свою экономику. «Россия подчеркивала, что [Содружество] было формой медленного развода»[1459]. Это последнее утверждение на годы станет определяющим в отношениях России с Украиной и Белоруссией.
В Москве подписанные в «Вискулях» документы подверглись юридической атаке. Комитет конституционного надзора СССР объявил Беловежские соглашения «не имеющими юридической силы», поскольку республики, подписавшие договор 1922 года, не имели права распускать когда-то созданный ими Союз. Шеварднадзе, все еще министр иностранных дел Союза, считал Горбачева «законным президентом» и выступил с заявлением против соглашения троих. «Вы стремились к гражданской войне? — спросил он Бурбулиса, когда тот пригласил его на встречу. Три республики, сказал Шеварднадзе, не имели права этого делать. Они не могут сместить Горбачева: «Это антиконституционный переворот». Друг Бурбулиса Николай Травкин пытался вывести людей на улицы[1460]. «Буря в стакане» длилась два дня, а затем стихла. Людям не было дела ни до Горбачева, ни до конституции.
Однажды журналист спросил Гайдара, почему Горбачев не прибег к силовым мерам, чтобы воспрепятствовать ликвидации Союза. «А у него был хотя бы один боеспособный полк?» — вопросом на вопрос ответил Гайдар. По словам российского реформатора, Горбачев, «вероятно, и не хотел применять силу, но уж точно не мог применить ее». Уильям Таубман признает, что Горбачев «был бы безумцем, если бы не рассматривал такую возможность», но делал это «совсем мягко» и «без энтузиазма». Теоретически Горбачев мог использовать подразделение «Альфа», но на практике спецназ КГБ не подчинился бы его приказам[1461].
Горбачев никогда не чурался ненормативной лексики. 8–9 декабря, узнав, что произошло в «Вискулях», советский президент использовал богатый набор ругательств. Но они не могли скрыть его политического бессилия. Когда ему позвонил Шушкевич и объявил о Содружестве, президент СССР потребовал, чтобы все три лидера приехали в Москву и представили свое решение на Госсовете. Кравчук наотрез отказался и улетел обратно в Киев, где отсиживался на даче под охраной верного спецназа. Белорусское руководство осталось в «Вискулях», оберегаемое местным КГБ, видимо, чувствуя, что это безопаснее возвращения в Минск. Ельцин остался один на один с неприятной задачей — встретиться с Горбачевым. В понедельник, 9 декабря, он прибыл в Кремль в сопровождении вооруженного эскорта, организованного Коржаковым. На этой встрече Горбачев в последний раз обращался с Ельциным как со своевольным бароном. Российский лидер не выносил бранных слов, но Горбачеву было все равно. По его воспоминаниям, он говорил с Ельциным о реалиях власти. Назарбаев, который был третьим участником встречи, вспоминал, что Горбачев устроил допрос: Что теперь будет со стратегическими вооруженными силами? Что будет с границами? Что будет с остальными союзными республиками? Как российский президент мог поверить Кравчуку? Прибалтийские лидеры также говорили, что решат все проблемы, но, получив от России то, что хотели, отказались от своих обещаний и теперь гонят русских прочь. Ельцин поднялся, чтобы уйти, но Горбачев смягчился: «Да ладно, садись. Но ты мне скажи, что завтра людям говорить?» После встречи Ельцин сообщил Кравчуку: «Никогда и ни с кем не хотел бы я больше иметь подобного разговора»[1462].
Словесная атака Горбачева имела нулевой эффект. Госсовет больше не собирался, а межреспубликанский экономический комитет Силаева-Явлинского приказал долго жить. Горбачев, однако, заявил своему окружению, что «намерен бороться до конца», созовет Съезд народных депутатов и потребует нового референдума. Советники стали его отговаривать. Президент больше не распоряжался никакими денежными средствами и даже не мог оплатить созыв съезда без согласия Ельцина. Наилучшим вариантом была отставка. С каждым днем, проведенным в Кремле, Горбачев выглядел все более жалким, цепляющимся за свой пост человеком. Помощники Горбачева начали понемногу разбирать по домам секретные документы из сейфов, пользуясь тем, что кремлевская охрана еще не досматривала их на выходе. Черняев в портфеле выносил из своего кабинета папки с телеграммами, записками, записями заседаний Политбюро и других совещаний. Так же поступали Шахназаров, Медведев и другие. Позже эти документы станут архивом Горбачев-Фонда