Еще большее значение Ельцин и Бурбулис придавали встречам с Жаком Делором из Европейской комиссии и генеральным секретарем НАТО Манфредом Вёрнером. Повторив Вёрнеру сказанное Миттерану, Бурбулис добавил, что российские реформаторы «рассматривают последовательно и решительно возможность вхождения [России] в НАТО как часть своей первоочередной задачи снять все предпосылки для конфронтации». Бурбулис вспоминал, что Вёрнер «немножечко смутился, если не опешил. Он помолчал пару минут, а затем, глядя мне в глаза, сказал: “Господин госсекретарь. Очень неожиданно ваше признание, но думаю, это очень сложная задача”. И почти не подыскивая аргументов, он продолжил: “Вы такая огромная страна. Мне трудно представить, при какой конфигурации, правовой и организационной, это могло бы реально произойти”»[1476].
По воспоминаниям Бурбулиса, его весьма озадачило отсутствие у политиков Запада энтузиазма по поводу перспективы включения демократической России в НАТО. Тем не менее он и Ельцин продолжали надеяться на американцев. Руководство России считало: если они будут держаться своего курса, Российская Федерация получит полное признание и поддержку президента Буша.
Однако новость о конце Советского Союза потрясла администрацию Буша. «Когда случаются перемены, это всегда застает бюрократию врасплох», — отмечал Фрэнсис Фукуяма, работавший в аналитическом отделе Госдепартамента в 1990–1991 годах. Николас Бернс, координатор чрезвычайной группы по советскому кризису, вспоминал: «Думаю, впервые нам стало предельно ясно, что Советский Союз довольно скоро распадется»[1477]. Президент Буш записал на диктофон: «Может ли это выйти из-под контроля? Уйдет ли Горбачев в отставку? Попытается ли дать отпор? Все ли Ельцин продумал как следует? Ситуация сложная, очень сложная»[1478].
Составитель речей госсекретаря Бейкера Эндрю Карпендейл писал своему начальнику, что пришло время выделить максимальный объем помощи и мобилизовать американских союзников на помощь демократам в России: «Следующие несколько месяцев могут решить их судьбу». Он сослался на недавнюю речь Буша в годовщину Перл-Харбора: «Мы сокрушили тоталитаризм и, сделав это, помогли нашим врагам создать демократии. Мы обратили наших недругов в наших друзей, излечили их раны и при этом возвысились сами». Соединенные Штаты, — продолжал Карпендейл, — «сегодня в такой же ситуации: мы выиграли холодную войну мирным путем, теперь нужно решить, как говорит Явлинский, что делать с побежденными». Если демократы в России, на Украине и в других частях [бывшего СССР] добьются успеха, «мы действительно сможем установить новый мировой порядок». В противном случае «мы столкнемся с опасностью авторитарного разворота или фашизма»[1479].
Бейкер не верил в выбор «либо-либо». Он знал, что в США план Маршалла для русских не пройдет. Министр финансов Николас Брейди и конгресс такого бы не одобрили. Единственный реалистичный план состоял в том, чтобы помочь демонтировать и хранить в безопасности советское ядерное оружие. Сенаторы Сэм Нанн (демократ) и Ричард Лугар (республиканец) добились от конгресса ассигнования на эти цели 400 миллионов долларов. В то же время Бейкеру была прекрасно известна особенность американской политической жизни: правительственные инициативы должно подавать публике в идеалистической упаковке. Образы Карпендейла этому прекрасно соответствовали. Призыв поддержать бывшие советские республики помог бы администрации предотвратить то, чего она опасалась — возвращения США после победы в холодной войне к изоляционизму[1480].
12 декабря с согласия Буша и Скоукрофта госсекретарь прибыл в Принстонский университет, свою альма-матер, чтобы выступить с речью о «состоянии постсоветского пространства». Он отдал должное мудрости Джорджа Кеннана, основоположника политики сдерживания СССР, который сидел в аудитории. Бейкер призвал Запад «воспользоваться новой русской революцией, запущенной провалом августовского путча». Тему ядерного оружия он украсил возвышенной риторикой. «Только маг мог обратить траченное молью тряпье в новую крупную инициативу», — заметил его биограф. Бейкер не стал проводить аналогию с побежденными Германией и Японией. Вместо этого он использовал аллегорию: если во времена холодной войны две сверхдержавы напоминали «скорпионов в банке», то теперь западные страны и бывшие советские республики представлялись «неуклюжими альпинистами на горной круче» на пути к свободе и демократии. Если какое-то из государств, скажем, Россия, «свалится в фашизм или анархию», то потянет за собой и остальные. Практические предложения Бейкера напоминали о воздушном мосте в Западный Берлин 1948–1949 годов, а не о плане Маршалла. Предполагалось, что в течение зимы американские военно-транспортные самолеты станут доставлять в города Советского Союза гуманитарную помощь, в том числе просроченные армейские пайки[1481].
На следующий день Ельцин позвонил Бушу и доложил, как продвигаются дела. Россия договорилась с Казахстаном и еще четырьмя «странами» бывшего СССР о перезаключении соглашений об СНГ. К ним также решили присоединиться Молдова, Армения и Азербайджан. Документы предполагалось подписать 21 декабря. Ельцин сообщил, что встретился с Генеральным штабом армии и силами внутренней безопасности: «Все они поддерживают наше решение… В Москве все очень спокойно. Я каждый день говорю с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, чтобы переходный период прошел спокойно, без потрясений». Он подчеркнул, что «всесоюзные советские органы будут перемещены в Россию… разведка, безопасность и прочее»[1482].
Бейкер снова вылетел в Москву. Когда 15 декабря американский госсекретарь и его команда прибыли в аэропорт Шереметьево, выяснилось, что им повезло вообще приземлиться. Большинство советских аэропортов и воздушные перевозки оказались парализованы из-за отсутствия авиационного топлива. В серой зоне распада государственности и анархии советская нефть перенаправлялась на экспорт независимо от наличия или отсутствия официальных лицензий. Пока миллиарды нефтедолларов утекали на офшорные счета, советским пилотам не на чем было летать, а большинство автозаправок по всему Советскому Союзу пустовали. Бейкеру пришлось звонить Козыреву, чтобы убедиться, что его самолет заправят для обратного перелета в США. Министр иностранных дел России заверил: ситуация с топливным кризисом «не настолько плоха» и пообещал решить проблему[1483].
Отдохнув пару часов в гостинице «Пента» на уютном Арбате, Бейкер и его команда отправились на встречу с Козыревым. Тот переехал в бывшее здание КПСС на Старой площади. Госсекретарь и его помощники засыпали министра иностранных дел России вопросами. Козырев был измотан — он вел многосторонние переговоры с Казахстаном, Узбекистаном, Украиной, Белоруссией и другими республиками. Изначально предполагалось, что Россия войдет в Содружество только с теми, кто придерживается пяти принципов Бейкера (см. главу 13), прежде всего таких, как приверженность демократическим ценностям и принципам, уважение существующих границ, соблюдение прав человека и защита меньшинств. Четыре государства Средней Азии не проходили по этим требованиям. Сегодня от этих требований решили оказаться, сказал Козырев. «Назарбаев приведет с собой [в СНГ] еще пятерых». Американцы спросили, кто вместо Горбачева и Шеварднадзе выступит партнером США в мирном процессе на Ближнем Востоке, а также на переговорах по СНВ, ДОВСЕ и других. Ответов у главы российского МИДа не было. Вмешался Колосовский: «Во многих республиках, — сказал он, — нет кадров для самостоятельных министерств иностранных дел. Это не проблема для России, она возьмет на себя функции советского МИДа». Бейкер и его команда также хотели знать, кто будет отвечать за прием гуманитарных воздушных грузов из США. Расходы по доставке зерновой помощи ложились на принимающую страну — кто теперь заплатит 60 миллионов долларов за фрахт уже загруженных судов? Кроме того, кредит США на 1 миллиард долларов выделялся под залог золотом. Сколько драгоценного металла имелось у России? «Очень большая неразбериха. Мы все на нервах. Вот почему мы стремимся распустить центральные органы власти… Мы не знаем ни размеров наших золотых запасов, мы не знаем ничего», — ответил Козырев. На вопрос, что произошло с советскими нефтегазовыми доходами, он смог сказать лишь, что большую их часть российская казна не получила. Также министр сообщил о банкротстве Внешэкономбанка СССР. Американцы ушли со встречи подавленные[1484].
Следующим утром Ельцин принял Бейкера в величественном Екатерининском зале Кремля. Раньше только Горбачев мог принимать здесь высокопоставленных зарубежных гостей. Теперь президент России приветствовал американцев «в российском помещении на российской земле». Маршал Шапошников и генерал Грачев, а также министр внутренних дел Виктор Баранников стояли рядом с Ельциным, демонстрируя его контроль над рычагами власти. На встрече также присутствовали Бурбулис, Козырев и Колосовский. После долгого объяснения по поводу событий 8 декабря Ельцин зачитал список своих пожеланий. Он хотел, чтобы Россию и две другие славянские республики включили в Совет сотрудничества НАТО (NACC), созданный для восточноевропейских государств. Ельцин призвал американцев убрать Россию «из списка коммунистических стран», а также предложил, чтобы «Соединенные Штаты первыми признали Российскую Федерацию» специальным договором[1485].
Бейкер поражался тому, как все власть предержащие в бывшей советской империи вдруг ощутили нужду в признании США. В требованиях Ельцина, однако, было нечто противоречивое. Он говорил о России как о стране с «тысячелетней историей», но при этом заявлял права на постоянное место СССР в Совете Безопасности ООН. Он хотел быть справедливым и действовать на равны