Горбачеву претило применение силы. Позднее этот мотив сыграет решающую роль в принятии им решений. Другим была боязнь остановить политические реформы на полдороге. Некоторые члены Политбюро уже заговорили, осторожно, намеками, что «форсированная демократизация может поставить под угрозу целостность Союза»[138]. Горбачев отверг эти опасения и призвал «включить честные силы, в том числе интеллигенцию обеих республик»[139]. В марте 1988 года он съездил в социалистическую Югославию, где экономическая децентрализация уже привела к конституционному и политическому кризису. После поездки Горбачев сказал республиканским партийным лидерам: «Как бы не получилось того, что произошло в Югославии»[140]. Его рецепт, однако, состоял в создании народных фронтов и неформальных объединений национальной интеллигенции в республиках «в поддержку перестройки»[141]. Будущее вскоре покажет, что эти упреждающие меры только подлили масла в огонь. В октябре 1988 года, когда армяно-азербайджанский кризис бушевал все сильнее, Горбачеву пришлось признаться Черняеву и Шахназарову, что «свежие силы» в партии и армянская интеллигенция не оправдали его надежд. Растерянный, он не понимал, как поступать дальше. «Я и сам не знаю решения. Если б знал, я не посчитался бы ни с какими установлениями и с тем, что есть, что сложилось. Но я не знаю!»[142]
Помощник Шеварднадзе Теймураз Степанов, грузин по отцу, а по матери русский, уроженец Москвы, записал в своем дневнике, что архитекторы перестройки развязали конституционно-политический кризис. По его словам, «люди, открывшие шлюзы перестройки, в глаза не видели живого националиста», и потому оказались застигнуты врасплох. Однако никаких уроков они не извлекли. Прочитав проект доклада Горбачева о конституционных изменениях и политических реформах, Степанов написал, что тот «полностью игнорирует две ведущие приоритетные задачи — сохранение целостности Союза и личного авторитета генерального секретаря», который является главным капиталом перестройки. Горбачев рванул вперед, не считаясь и не боясь «личной и общей катастрофы», словно его реформы не ввергали страну «в кольцо бескровных восстаний, до основания расшатывающих систему», размышлял Степанов. Между тем в республиках поднималась «крамольная похоть к неограниченному обладанию свободой выхода из союза». Степанов опасался контрреволюции и краха страны[143].
На Южном Кавказе азербайджанские и армянские националисты продолжали убивать друг друга. 50 000 человек оставили свои села и стали беженцами, вооруженные банды грабили поезда и деревни. Даже разрушительное землетрясение, которое опустошило огромную территорию Армении в декабре 1988 года, не умерило националистическое безумие[144]. В конце концов Горбачев все же санкционировал жесткие меры. В том же месяце прошли аресты армянских националистов. В январе 1989 года Верховный Совет СССР объявил военное положение в Карабахе и вывел его из-под республиканской юрисдикции. Однако подстрекатели к погромам в Азербайджане остались безнаказанными[145]. Эта неспособность центральной власти действовать дала мощный негативный сигнал всем национальным, республиканским и местным партийным чиновникам. Ящик Пандоры, до краев полный националистическими претензиями, копившимися десятилетиями, внезапно открылся.
Национализм в Прибалтике тоже поднял голову в 1988 году и стал самым серьезным системным вызовом для советского руководства. После крушения царской империи Литва, Латвия и Эстония стали суверенными государствами, но спустя двадцать лет Советский Союз поглотил их и после ожесточенных и жестоких репрессий усмирил. Но когда Горбачев начал реформы, прибалты увидели для себя новый шанс. Они использовали язык перестройки для того, чтобы легализовать массовые национальные движения и конечном итоге подчинить республиканские партийные структуры борьбе за выход из СССР. Прибалтийские националисты умело использовали противоречия горбачевской конституционной реформы, чтобы потребовать полного суверенитета, до этого фиктивного. Они прекрасно поняли, что актуализация конфедеративного советского устройства, обещанного Лениным, означает разрушение политической и территориальной целостности страны[146]. Во время всесоюзных дебатов об экономических реформах эстонский историк и экономист Эдгар Сависаар вместе с тремя коллегами предложил концепцию республиканского «хозрасчета». Сависаар был сыном эстонца и русской, которых арестовали за попытку выхода из колхоза. Он родился в женской тюрьме в 1950 году. Но другие аспекты советской системы, ее социальные лифты помогли Сависаару сделать хорошую карьеру: получив университетский диплом в Тарту, он стал экономистом-плановиком в правительстве Эстонии. Сависаар хорошо знал советскую систему, и его предложение «помочь перестройке» было не чем иным, как попыткой заложить мину в основание коммунистической пирамиды власти. Идея, аналогичная республиканскому «хозрасчету», привела к распаду Югославии. Как ни странно, Сависаар получил полную поддержку Горбачева и Рыжкова.
Именно прибалты подали Горбачеву мысль о создании народных фронтов для предотвращения этнических конфликтов и насилия. В апреле 1988 года Сависаар выступил по эстонскому телевидению с предложением создать «демократическое движение в поддержку перестройки». В августе Яковлев посетил Вильнюс и Ригу и, к великому изумлению местных партийных руководителей, поддержал эту идею. В то время, заключает один из экспертов, «баланс сил в Москве все еще имел решающее значение для развития событий» в прибалтийских республиках. Вмешательство Яковлева фактически открыло дорогу местному националистическому движению и помогло его беспрепятственной мобилизации[147].
Политика умиротворения прибалтов, которой следовал Яковлев с полного одобрения Горбачева, проистекала из реформистского рвения и неоленинской идеологии. Кремлевские реформаторы считали прибалтийские республики наилучшим испытательным полигоном для экономических преобразований и хотели, чтобы остальной Союз брал с них пример. Как и другие русские интеллигенты, они видели в Прибалтике «окно в Европу», демонстрирующее более высокие стандарты гражданского самосознания. В докладе Политбюро после поездки в Латвию и Литву Яковлев уверил коллег, что не заметил «ни одного выступления националистического, антисоветского, антирусского, антиперестроечного» характера. Он утверждал, что национализм можно обезвредить, устранив «раздражители», такие как экологический ущерб от советской индустриализации, быстрый рост русскоязычной миграции, ограничения на национально-культурную и международную деятельность. Утверждения Яковлева были наивны и абсурдны — эстонский, латышский и литовский национализм не зародился от этих «раздражителей»[148]. Позже коллеги обвинят Яковлева в предательстве. Умный человек, неужели он поддался на маскарад, устроенный ему прибалтийской стороной? Если так, то он был не одинок — большинство западных наблюдателей в то время разделяли иллюзию, что прибалты просто хотят большей автономии в составе Советского Союза[149].
Гласность и разоблачения преступлений прошлого нарушили в прибалтийских республиках шаткое равновесие между врагами советского государства и теми, кто был ему лоялен. В июне 1988 года заработала комиссия Политбюро по жертвам сталинских репрессий, сопредседателем которой Горбачев назначил Яковлева. Жестокие репрессии в странах Балтии после вхождения в СССР были частью этой истории. Даже прибалтийские партийные лидеры, лояльные центру, среди них Карл Вайно в Эстонии и Борис Пуго в Латвии, призывали Политбюро «дать политическую оценку» массовым депортациям из республик в 1940 и 1949 годах. Как и при Хрущеве, который ранее инициировал аналогичную работу, комиссия раскрыла ужасающие подробности. Яковлев, однако, не ожидал, что прибалты используют гласность и архивы, чтобы поставить под вопрос включение Эстонии, Латвии и Литвы в состав Советского Союза. Для прибалтийских народов Пакт о ненападении между СССР и Германией 1939 года был секретной сделкой, которая сделала возможным их насильственное поглощение. В советском правительстве это всегда отрицали. Однако примерно в 1988 году Горбачев обнаружил в сталинских архивах оригинал советско-германских секретных протоколов. Он решил держать в тайне свое открытие и не поделился взрывоопасной информацией даже с Яковлевым[150].
Прибалты сполна воспользовались возможностью, которую им дали конституционно-политические преобразования Горбачева. В течение 1988 года в ходе чистки брежневских кадров из прибалтийских партийных организаций были выведены те, кто связал свою карьеру с Москвой и союзным централизмом. На их смену пришли лидеры нового поколения, Альгирдас Бразаускас в Литве и Анатолий Горбунов в Латвии. Они нравились Горбачеву своими антисталинскими взглядами, но они же были готовы на союз с националистами. С помощью советских учреждений культуры, таких как республиканские отделения Союза советских писателей и Академии наук, «национальная» интеллигенция впервые с 1940 года смогла организовать политические движения: в Эстонии — Народный фронт в поддержку перестройки (эст. Rahvarinne), в Риге — Народный фронт Латвии, в Литве — Литовское движение за перестройку («Саюдис», лит. Sąjūdis). По мнению исследователей, этот момент стал точкой невозврата в движении стран Балтии к независимости. В октябре 1988-го литовский «Саюдис» избрал председателем Витаутаса Ландсбергиса, музыковеда, национа