[218]. Ему расхотелось встречаться с рабочим классом. Беседовать с парламентариями и интеллектуалами было гораздо комфортнее.
Весной-летом 1989 года в жизни советской политической элиты случилось еще одно драматическое событие: «железный занавес» на выезд за границу внезапно поднялся. Это имело революционные последствия для умонастроений и политики — в первую очередь для образованной московской интеллигенции. Запад со времен Сталина был запретным плодом и объектом огромного любопытства для советских граждан. В послесталинскую эпоху «воображаемый Запад» из доступной литературы, кино и крайне редких поездок стал жизненно важной частью мечтаний, культурного самоутверждения и, можно сказать, идентичности значительной части советской интеллигенции. Несколько поколений образованных людей в СССР выросло не просто «западниками», а людьми, одержимыми всем западным. В центре их культа была зарубежная культура и музыка, сначала джаз, а потом и рок. Многие, кто при Брежневе прониклись презрением к загнивающей и неэффективной советской системе, перенесли свой нерастраченный идеализм на воображаемый Запад — в новую утопию.
В семье Леонида Брежнева генсек и его жена смотрели советские новости и развлекательные программы по обычному телевизору. Их внуки же проводили время за просмотром западных кино и мультфильмов на большом экране телевизора Sony с видеомагнитофоном. К 1989 году «видаки» наряду с персональными компьютерами стали самыми желанными предметами социального статуса, способом вкусить запретные плоды. Сотни кооперативов начали активно импортировать видеомагнитофоны и продавать их на советском рынке с колоссальной прибылью. Прибыль была даже выше, чем от все еще нелегального обмена валюты на рубли. Однако, как говорится, лучше один раз увидеть самому в действительности… Ничто не могло заменить советскому человеку опыт выезда за пределы СССР. «Поездки на Запад считались важнейшим статусным символом», — писал российский ученый Дмитрий Фурман. Фраза «увидеть Париж и умереть» была не расхожей шуткой, а мечтой многих в Советском Союзе. Ученые, художники, танцоры, музыканты симфонических оркестров, а также большое число советских евреев с «пятым пунктом» подозрительной национальности в паспорте жили в страхе не получить от «компетентных органов» разрешение на выезд из СССР. Отказать в выезде за границу могли без всяких объяснений причин, — просто потому, что кто-то из власть имущих усомнился в лояльности выезжающего или отреагировал на поступивший донос. Мемуары о советском времени заполнены стенаниями и переживаниями по этому поводу[219].
В начале 1989 года советские препоны для выезда за рубеж были почти сняты. Чтобы получить разрешение на частную поездку за границу, больше не нужно было унижаться перед профсоюзными, партийными, и другими начальниками или бояться «черной метки» от КГБ. Только за первую половину 1989-го в СССР одобрили более 1,8 миллиона заявлений на выдачу выездных виз — втрое больше, чем двумя годами ранее. За это же время около 200 000 человек получили официальное разрешение на эмиграцию, преимущественно в Израиль и США[220]. Большинство впервые подавали документы на получение советского загранпаспорта для обычной зарубежной поездки. Поднятием «железного занавеса» воспользовались госслужащие, директора предприятий, руководители кооперативов, исследователи и ученые, художники и актеры. Артисты ехали выступать, художники — продавать картины, интеллектуалы — читать лекции. Особенно востребованы на Западе оказались журналисты, герои гласности, академические ученые и остальные, знающие английский и другие иностранные языки. Все хотели узнать от них, что происходит в проснувшемся от спячки Советском Союзе. Западные университеты, аналитические центры, стипендиальные программы, фонды и, наконец, правительственные структуры, например Информационное агентство США (USIA), — выделяли средства, чтобы оплатить приезд и проживание советских гостей. Американские благотворительные и научно-образовательные фонды создали программы для такого финансирования.
Специалисты рассматривали этот феномен исключительно в контексте завершения холодной войны[221]. Но эти поездки также сыграли роль в подрыве советской системы. Дело тут было в новой обстановке и для приезжавших, и для принимавших. Большинство советских дипломатов, сотрудников КГБ и военных представителей за рубежом привыкли курсировать между Западом и своей родиной, их контакты с западной жизнью были ограничены, а жизнь между двух миров походила на что-то вроде контролируемой шизофрении. Горбачев сам неоднократно бывал за границей в конце 1960-х и 1970-х годов. Он и Раиса заметили унизительный разрыв между изобилием в западных магазинах и советским дефицитом[222]. Однако это были лишь цветочки по сравнению с шоком тысяч советских людей, которые в 1989-м году ехали за рубеж из охваченной идейным брожением страны. В мае 1989 года помощник и спичрайтер Шеварднадзе Теймураз Степанов написал у себя в дневнике о контрасте между Западом и СССР: «И черт бы побрал эту холеную, вылощенную, аккуратную, возлюбленную умеющим работать немцем Федеративную республику, на фоне которой моя любимая родина предстает особенно грязной, вымотавшейся и бесплодной в тщетном преодолении порожденных самым бесчеловечным режимом в мире безобразных уродств». Спустя несколько дней в Иркутске, по дороге на переговоры в Пекине, Степанов с еще большей горечью добавил: «Кто сказал, что моя Родина уступает родине немца в красоте или ласковой сомасштабности человеку? Но она не облагорожена человеком, а обезображена, изуродована, испоганена двуногим зверем, вооруженным директивами партии и бессмертным марксистско-ленинским мировоззрением»[223].
Самое сильное впечатление от поездки на Запад было от посещения супермаркета. Контраст между советскими продуктовыми магазинами — мрачными, с полупустыми прилавками — и сверкающими всеми красками мира западными дворцами продовольственного изобилия был умопомрачительным. Никому из советских гостей и не снилось увидеть аккуратные пирамиды апельсинов, горки ананасов, промытые до блеска гроздья помидоров и бананов; бесконечное разнообразие свежей рыбы и мяса. Вместо мясника в заляпанном халате, отрубающего перед голодными глазами покупателей куски от синеватых замороженных оковалков, туристов ждала аккуратно расфасованная свежая вырезка. Вместо мрачных советских продавщиц, выбрасывающих товары покупателям, словно корм скоту, советских туристов в супермаркетах встречали расторопные и улыбчивые кассиры. И к тому же все можно трогать, нюхать, пробовать на вкус! Еще одно жестокое потрясение ждало советских туристов по возвращении домой, к унизительным очередям и дефициту. Пережитое потрясение было незабываемым. Некоторые впадали в депрессию. Западный уровень жизни, ранее невообразимый, оказывался новой «нормой». Привычная советская убогость представала отвратительной, невыносимой аномалией[224].
Многие новоизбранные депутаты Верховного Совета впервые выехали за границу летом 1989 года — по приглашению западных парламентов, университетов, неправительственных организаций, а также друзей и родственников-эмигрантов. Один из них, Геннадий Бурбулис, в молодости увлекся философией, считал себя марксистом-ленинцем и даже вступил в партию в год столетия вождя революции. Службу в армии молодой Бурбулис проходил в ракетных войсках стратегического назначения, а посему считался носителем «государственной тайны» и не мог ездить за границу. В июне 1989 года он вступил в оппозиционную междепутатскую группу в Верховном Совете и вместе с коллегами отправился в Стокгольм для изучения «шведского социализма». Даже много лет спустя в интервью он вспоминал шок от посещения стокгольмского рыбного супермаркета — больше полутора километров прилавков и аквариумов со свежей рыбой, устрицами, кальмарами, креветками и прочей морской всячиной. Бурбулиса поразило не только невиданное изобилие, но и отсутствие очередей. Он приехал из Стокгольма поклонником «шведского социализма» и ярым врагом советской коммунистической системы[225]. С ним в делегации был Николай Травкин, инженер-строитель, член МДГ, страстный советский патриот и сторонник «демократического социализма». Советский патриотизм Травкина получил в Стокгольме сильный удар. Он вернулся в Москву с убеждением, что коммунисты еще во времена Ленина одурачили советских людей. В марте 1990-го Травкин вышел из КПСС и создал Демократическую партию России с целью отобрать власть у номенклатуры[226].
Но самым значимым для истории стала поездка Бориса Ельцина в Соединенные Штаты. В июне 1989 года он попросил американского посла Джека Мэтлока помочь ему с приглашением. Идею подали его помощники Лев Суханов и Павел Вощанов, которые сочли, что Ельцину пора показать себя миру и заработать международный авторитет. Попытка Мэтлока связаться с конгрессменами и с Белым Домом не дала результатов. Тогда люди Ельцина вышли на Геннадия Алференко. Работая под наблюдением КГБ, Алференко специализировался на публичной дипломатии между Востоком и Западом. Он обратился к своему американскому знакомому Джиму Гаррисону из Института Эсалена, центра эзотерики в живописном месте Биг Сур на побережье Калифорнии. Ельцин настаивал, что все расходы по поездке оплатит он сам, поэтому Геннадий и Джим разработали для Ельцина десятидневный лекционный тур по Соединенным Штатам. Турне началось 9 сентября 1989 года с Нью-Йорка и включало посещение одиннадцати городов в девяти штатах. По насыщенности и последующему влиянию на судьбу Советского Союза эта поездка превзошла хрущевское «открытие Америки» в 1959 году